Жизнь ребенка-инвалида зависит от того, насколько окружающие его взрослые осознают эту зависимость. Здоровый ребенок может поделиться своими бедами с друзьями, пожаловаться родителям, наконец, убежать из дома. Но у детей-инвалидов, как правило, мало друзей или их нет вовсе. Остаются родители.
А если нет и их?
А если родители такие, что лучше бы их не было?
Я хочу рассказать вам три истории.
А еще я хочу, чтобы дети нас простили.
Наташе Надсадиной 16 лет. Читатели “МК”, возможно, вспомнят это имя, потому что мне уже доводилось писать о Наташе. В Москву она приехала из села Рождествено Приволжского района Ивановской области. С 25 декабря прошлого года она находится в Российской детской клинической больнице. 27 августа этого года сбылась ее мечта: Наташе наконец-то пересадили почку. Чувствует она себя, слава богу, хорошо. Недели через две ее выпишут. Но не домой.
В больницу ее привезла сестра. Спросили, где мама, — Наташа ответила, что мама сидит дома с маленьким братом. Понятно. Пусть сидит. Но время шло, а к девочке никто не приезжал. После операции она нуждалась в особом уходе. И тут появилась мама.
Вначале никто не понял, что пьяная, дурно пахнущая женщина и есть Наташина мать. Ничего, она быстро всем растолковала, что к чему. Ей объяснили: отделение особое, чтобы остаться с больным ребенком, нужно сдать анализы. Какие анализы? Объяснили какие. Ей и раньше объясняли — старшая сестра звонила в Рождествено, просила, умоляла. Но, должно быть, слышно было плохо.
И тут до нее дошло, что мероприятие требует денег. А деньги приятнее всего тратить на выпивку. Непонятая сотрудниками отделения трансплантации почки, она удалилась и больше не появлялась.
Наташе повезло: героиня моего очерка, узнав историю Наташи, приняла ее близко к сердцу и стала навещать Наташу в больнице. Лидия О. возит туда мешки гостинцев, покупает девочке обновки и во всякое время дня и ночи готова разговаривать с Наташей по телефону, что тоже не так просто. Чужое горе не всякому впору.
А куда же поедет Наташа, когда придет время выписываться из больницы? Оказывается, к сестре. Ольге 22 года, она замужем, работает почтальоном, воспитывает маленького ребенка и живет с мужем в двухкомнатной квартире. Я позвонила ей, и она сказала: я уже давно решила, что Наташа будет жить с нами. Муж не против. Сейчас делаем ремонт в Наташиной комнате. Мы ее не бросим.
А многодетная мать (Наташа у нее, кажется, пятый ребенок) сейчас “воспитывает” пятилетнего сына. Я даже не уверена в том, что она помнит о своей поездке в Москву к больной дочери.
* * *
В последнее воскресенье сентября я приехала в отделение трансплантации почки, чтобы поздравить с днем рождения Катю Автушко.
Очаровательная двенадцатилетняя девочка с ямочками на щеках осторожно поднимает на меня ясные глаза. Я говорю: Катя, этот лягушонок волшебный, и он будет охранять тебя от всех бед. Она смотрит на цепочку с подвеской в виде крошечного лягушонка, мы ее надеваем, потом она заглядывает в зеркало...
— Катюша, родные тебя уже поздравили?
— Нет еще…
И тихо уходит. Видимо, она знает, что лягушка не волшебная. Но чтобы не расстраивать глупую взрослую тетю, из вежливости улыбается.
Никто не знает, когда Кате сделают операцию: произойти это может в любой момент. И тогда ей потребуется особый уход, как всем детям этого отделения. Кто же будет ухаживать за Катей? Мама? Да нет, мама сидит в тюрьме. Звоню опекуну — это Катина бабушка, Татьяна Александровна Колкачская.
— Скажите, пожалуйста, вы ведь знаете, что должны находиться в больнице, чтобы ухаживать за Катей?
— Конечно, знаю. Но я не могу. Если я уеду в Москву, меня с работы выгонят, а у меня еще 15-летний ребенок.
— Как же быть?
— Я уж просила игуменью Толжского монастыря выделить послушницу для ухода за Катей.
— При чем тут монастырь и послушница?
— Я же вам сказала, меня с работы выгонят. Придется, видно, дочь из тюрьмы вызывать — пусть с ребенком сидит.
— Это как же — вызывать из тюрьмы?
— Теперь новый закон вышел. Она больше полсрока отсидела, пошлю письмо, что требуется ее присутствие по уходу за тяжело больным ребенком, приговор пересмотрят. А вы не знали?
— Сколько детей у вашей дочери?
— Еще маленький сын.
— Где он?
— Ну где ему быть, с ней, в тюрьме, ведь он же грудной.
— А кто отец?
— Мы не знаем.
— У Кати есть еще пятилетний брат, если не ошибаюсь?
— Нету брата, утонул.
— Когда?
— Нынешним летом. Мы с ним на водохранилище были. Он в одну сторону побежал, а я в другую. И утонул.
Когда старшая сестра отделения разговаривала с Катиной бабушкой по телефону, она сказала: Кате предстоит операция. Если с ней, не дай бог, что-нибудь случится, к кому вы будете предъявлять претензии?
Ответ был: ни к кому.
Судя по всему, она вообще не поняла, о каких, собственно, претензиях идет речь.
* * *
Я Татьяну Александровну Колкачскую не видела. Живет она в Рыбинске, откуда привезли в Москву Катю. Но я-то ладно, любознательный журналист. А ведь постановление об учреждении опеки над двумя малолетними детьми подписал глава городского округа Рыбинска В.Ю.Хмелев, то есть не в лесу живем, есть, значит, в городе кроме Татьяны Колкачской другие взрослые люди. И эти взрослые, надо думать, знают, что один из опекаемых ею детей погиб по недосмотру, а второй ребенок в тяжелом состоянии находится в больнице. Бабушка получает за свою заботу деньги, приблизительно 7 тысяч рублей в месяц. А сидеть с больной внучкой ей некогда.
Выходит, в Рыбинске было двое никому не нужных детей. Один утонул, второй живет в московской больнице. Третий ненужный ребенок наслаждается обществом мамы — Анны Сергеевны Автушко — в учреждении ИЗ-76/2. Мама не лишена родительских прав, а бабушка — отличный опекун.
Детская больница — миниатюрный слепок общества в целом. Выглядит этот слепок воистину устрашающе. Почему? Да потому что в деревне, поселке или тем более в городе большие и маленькие, больные и здоровые представляют собой одно целое, а в больнице — другое дело, там счастливых и беспечных нет. Там что ни человек, то беда. Так вот, год от года медленно, но неуклонно изменяется состав маленьких пациентов и взрослых, приехавших с ними.
Для многих взрослых, как родителей, так и бабушек-дедушек, тяжелая болезнь ребенка перестала быть проблемой. В первую очередь речь идет об алкоголиках, но не надо забывать, что их день ото дня становится больше. К тому же “спокойные” взрослые стали чаще встречаться и среди трезвенников.
Еще несколько лет назад я бы не поверила в такую историю. В палате находятся двое тяжело больных детей. Один лежит с мамой, другой — без. После тяжелой операции, на другой день после возвращения из отделения реанимации, врач говорит маме лежащего в палате ребенка: Маше каждое утро нужно варить овсяную кашу на воде, сейчас это так же важно, как своевременный прием лекарств.
Сколько времени варится овсяная каша? Десять минут. Так вот, мама сказала врачу, что кашу варить она может только за деньги.
Врач из Екатеринбурга рассказал мне, что мамы ожидающих операции детей бегают на свидания, на танцы, возвращаются в больницу пьяными и на другой день лежат, не в силах подняться с кровати. Рядом — больной ребенок, который боится остаться в полном одиночестве и готов терпеть от родителей что угодно.
Отдельная глава этой горестной повести — детдомовские дети, которые находятся в больнице вместе с работником детского дома. Как правило, администрация больницы долго надрывается, объясняя директору детского дома, что больной ребенок не может находиться один. Когда же в конце концов детский дом отряжает в больницу своего сотрудника, получается, что взрослый не по своей воле сидит в четырех стенах. Ребенок чужой, да к тому же требует особого ухода. Конечно, и среди сотрудников детских домов встречаются люди, честно исполняющие свой долг, но это исключение из правила.
То же самое касается и опекунов. Нередко опекунство оформляется ради получения денег. Такие “опекуны” не менее опасны, чем болезнь. На бумаге все выглядит благопристойно, а на деле ребенок как был, так и остается один на один со своей неразрешимой проблемой. Выясняется все, как правило, в больнице. Врачи начинают звонить, писать, умолять, уговаривать. Наконец, опекун появляется — и тут оказывается, что с ним появились дополнительные проблемы.
Коля Михайлов из якутского села Шея ожидал пересадки почки и находился в больнице вместе с отцом. Отец постояннно напивался, лежал в палате голый. В туалет ходить ему было лень — он пользовался банкой, которая стояла рядом с кроватью.
Операция была сделана в июне 2008-го года. Неожиданно у мальчика нагноился половой орган. Пришлось делать операцию. Оказалось, что ребенок слыхом не слыхивал об элементарных гигиенических правилах. Когда врач объяснил это отцу, тот ответил, что все проблемы ребенка оттого, что у него нет сожительницы. В августе ребенка выписали, а в апреле 2009 года он умер от инфекции мочевыводящих путей.
* * *
Не существует механизма, оберегающего больного ребенка от спившихся или безразличных родителей и близких родственников.
Что будет с Катей Автушко?
Сейчас врачи мечтают о том дне, когда появится возможность сделать девочке операцию, от которой зависит, будет ли ребенок жить. И что же? Кому она нужна?
Прошу уполномоченного по правам ребенка в РФ Алексея Голованя вмешаться в судьбу брошенной на произвол судьбы девочки. Прошу рассмотреть вопрос о расторжении опеки и определении Кати в московский детский дом.
