Кроме шуток: Геннадию Хазанову - 65!

Геннадий Хазанов: “Я вижу, что идеология денег не менее страшна, чем идеология торжествующего коммунизма”

Он уже давно ушел с эстрады и теперь выступает там только по большим праздникам. И не на “датских” концертах, а на юбилеях любимых людей. И еще играет в театре совсем несмешные роли. Юмор и сатира ушли в прошлое. Хазанов теперь философ, мудрец. Этим прежде всего и интересен. Особенно в день своего 65-летия.

Геннадий Хазанов: “Я вижу, что идеология денег не менее страшна, чем идеология торжествующего коммунизма”

“Я человек нездоровый”

— В программе у Владимира Познера на вопрос Пруста “как бы вы хотели умереть?” вы ответили…

—…Я сказал: “Тихо”. Но тихо жить еще труднее, чем тихо умереть.

— Ну а на последний сакраментальный вопрос от Пруста — “когда вы встретитесь с Богом, что ему скажете?” — как сейчас ответите?

— Я бы сказал так: “Наверное, я во многом виноват, но, если можно дать мне еще одно рождение, рассмотрите, пожалуйста, возможность другой профессии”.

— Это вы о чем?

— Думаю, многим покажется кокетством, но я бы предпочел профессию, которая не деформирует психику.

— И куда же вы хотите пойти — на завод к станку?

— Нет, я задумывался о более нежных вещах. Например, цветоводство. Но все время ловлю себя на том, что высказываю эти пожелания, уже имея то, чего не имеет подавляющее большинство живущих на Земле людей. Я собрал урожай аплодисментов, собрал достаточный букет знаменитых цветов. Пусть не покажется нескромным, но это можно назвать славой. А как добиться, чтобы в тебе жила только профессия, без жажды результата — не понимаю. Вот когда человек выращивает цветы, здесь уже сам процесс самодостаточен. А будут ли потом эти цветы покупать или нет — не так важно. В актерской же профессии так все завязано на больных амбициях, на ранах душевных…

— Но это ведь инструмент, на котором вы обязаны играть.

— Я понимаю, поэтому и называю творческое существование торговлей заболеванием.

— Вы больной человек?

— Ну, конечно, нездоровый. А как можно засыпать и просыпаться с мыслями о том, как проходит моя сценическая жизнь? Конечно, у меня есть и другие проблемы, бытовые, есть родные, которые в этом смысле обделены. Но если я как актер хотя бы на минуту оставлю коней своих в покое, они начинают нестись совершенно в другую сторону, а иногда просто встают. Алла Пугачева, поздравляя меня с днем рождения, замечательные слова произнесла: “Если ты узнаешь, что такое безмятежность, обязательно позвони и расскажи”.

— Безмятежность для вас несбывшаяся мечта?

— С ней я расстался еще до того, как стал актером, с очень раннего возраста. Когда я еще не был артистом, не работал в жанре сатиры и юмора — почему же тогда во мне жила мелодия, тоскующая по какой-то успешной жизни? Я не о материальной стороне говорю, а о самореализации. Наверное, это предназначение свыше. Только не знаю, божье ли это предназначение.

— В вас по-прежнему живут непомерные амбиции?

— Жизнь внесла свои коррективы. По объективным и субъективным причинам я уже не нахожусь в режиме той востребованности, в которой был 30 лет назад… Да еще даже 20 лет назад! Но она все равно есть, иначе бы я давно покинул сцену и пошел разводить цветы. В своей жизни, мне кажется, я получил огромные авансы и еще их не вернул. Они пришли ко мне в виде симпатий, любви, поклонения. Каждый человек, выходящий на сцену, хочет, чтобы его любило как можно больше людей. Но проходит время, человек стареет, появляются другие кумиры, другие носители времени… Я никак не могу согласиться с г-ном Мартиросяном, одним из главных теперь юмористов нашего телевизионного экрана, который однажды произнес: “Новый юмор всегда лучше старого”. Наверное, Гарик имел в виду что-то свое, но сформулировал не очень точно. Невозможно же говорить, что сегодняшний юмор, который нам предлагается тем же Гариком Мартиросяном и его коллегами, обязательно лучше, чем у Антона Павловича Чехова. Никак с этим не могу согласиться!

— Только кому сейчас нужен Чехов?

— А с этим я и не спорю. Но неужели до “Комеди Клаба” и “Прожекторперисхилтона” ничего не было? Я-то знаю, что было. Вот один из артистов шоу-бизнеса сказал: “Для меня Райкин никакой не кумир”. Я понимаю, почему он это произнес, но могу только пожалеть этого человека.

С дочерью Алисой. Фото: Геннадий Авраменко.

“Конформист и не скрываю этого”

— Так разве людям сейчас важно, какой у тебя талант? Они проглотят все что угодно, только корми.

— К сожалению, у меня нет аргументов против того, что вы говорите. Недавно я посмотрел американский фильм “На крыльях славы”. Речь идет о том, что знаменитости, потерявшие земную жизнь, оказываются в некоем небесном отеле, где условия проживания напрямую зависят от того, как держится их популярность на земле. Если популярность падает, их переселяют в номера худшего качества и в конце концов могут совсем выселить из отеля. Очень много сегодня внешнего, потому как жадная потребность быть в любом качестве на слуху иногда провоцирует человека на абсолютную потерю контроля над тем, что он делает. Свобода — вещь сложная. Я тут прочел интервью с режиссером Бортко, где он поет осанну Петру I и Сталину.

— Да, после “Мастера и Маргариты” с ним что-то случилось, и он стал большим коммунистом.

— Господин Бортко справедливо высказывается, что никакие реформы не проходят без жертв, но оправдывать многомиллионные убийства построением жизни для какого-то другого общества… Если бы можно было бы спросить у тех несчастных убиенных людей, живущих в 30—40-е годы в нашей стране и мечтающих, чтобы их потомки жили в радости: сегодня они бы также отдали свои жизни за это? И надо ли было такую цену платить? А еще я бы хотел спросить Владимира Бортко: если бы ты оказался на месте Мейерхольда, что бы говорил на этих допросах? Или если у тебя бы отняли глаз до того, как начали допрашивать, как это сделали с Михаилом Кольцовым? Наевшийся от пуза человек сегодня, пребывающий в другой временной системе координат, вот так размышляет.

— Да что Бортко! Многие бывшие диссиденты — Зиновьев, Максимов, даже Солженицын, увидев, что происходило в лихие 90-е, пересмотрели свои взгляды на СССР.

— Иногда я формулирую для себя страшную вещь: возможно, это единственный способ управления нашим бескрайним пространством. Но тут же задаю себе вопрос: ах ты, какой хороший, какой умный, нашел оправдание. А ты лично готов жить в этом пространстве? Конечно, я тоже не мог предположить, что произойдет после распада Советского Союза. Нет у меня розовых очков. Я вижу, что идеология денег не менее страшна, чем идеология торжествующего коммунизма.

— Но вы-то никогда не пели осанну советской власти.

— Я этого не делал, потому что мне жанр позволял хотя бы не славословить. А дальше уже все зависит от того, чего ты хочешь и насколько готов к заключению конформистского контракта. На сегодняшний день я отдаю себе отчет в том, что я конформист, и не скрываю этого. Я прекрасно понимаю, что свой лимит противостояния исчерпал. С большим уважением отношусь к людям с демократическими, либеральными убеждениями, но если меня спросят, пойдешь с ними в одной упряжке, — нет, не пойду.

— Вор вам милее, чем кровопийца?

— Мне не милее. Я осмысленно нахожусь в коконе. Почему я так бесконечно предан профессии? Я не занимаюсь социумом, а только актерским ремеслом. Актерство — это как игры для детей, которые в песочнице играют.

— То есть вы выстроили стену между свой жизнью и тем, что происходит вокруг. Недавно я говорил с Олегом Меньшиковым, так он даже и не знает, что такое Химкинский лес. Вы к этому стремитесь?

— А я знаю, что такое Химкинский лес! Больше того, меня не может это не тревожить. Я на это с ужасом смотрю. Но меня могут спросить: “А пойдешь на демонстрацию в защиту леса?” Я скажу: “Нет”. — “Почему не пойдешь?” — “Потому что все, что на моем уровне можно сделать без видимых притеснений и потерь, я все равно по возможности тащу через свою профессию”. Я не политик, не социолог, мне Господь дал возможность лицедействовать. Да, меня очень интересовала общественная жизнь в Советском Союзе, я был молодым, мне искренне казалось, что перемены с уходом коммунистов обязательно наступят и мы будем жить в самом лучшем государстве. У нас для этого теоретически есть все основания. Но потом вступает человеческий фактор.

— А это уже не лечится?

— Нет! Вот говорят: знаете, людей надо воспитывать… Ну что ж, их 20 веков уже воспитывали, и что? Куда все это подевалось?

С Аркадием Райкиным. Фото: ИТАР-ТАСС.

“За это надо в морду плюнуть!”

— Геннадий Викторович, вы знаете, что такое зависть?

— У меня нет зависти. Я себя чувствую в такой мощи! Причем даже не в актерской, а в фантазийной, в придумывании чего-то. Меня всегда хватали за рукав, говорили: “Чего ты так разбрасываешься?” А я: “Да неважно, я еще придумаю, какая разница”.

— По поводу разбрасывания. Наблюдаю вас на разных каналах в разных качествах и получаю от этого удовольствие. Но когда показали день рождения Тельмана Исмаилова, и там среди разной попсы и интеллигенции я увидел вас, то очень удивился. Он тоже финансово помогал Театру эстрады?

— А почему вы так волнуетесь? Вот сегодня вечером я пойду к нему в гости домой. С этим человеком я познакомился давно и никогда ничего, кроме хорошего, от него не видел.

— Хорошего, в смысле финансовой помощи?

— Когда была разруха, первые световые приборы в театр привез Тельман. У этой семьи, этого клана есть очень хорошие, наверное, вековые традиции. Исмаилов — человек редкого дарования, организации мозга, бизнесмен просто сумасшедший. И у него были несладкие моменты, но если бы наше государство имело бы большое количество Исмаиловых, средний уровень жизни в нашей стране был бы выше, чем сейчас.

С Леонидом Якубовичем. Фото: Сергей Иванов.

— И у вас с ним помимо чистой дружбы больше ничего нет?

— Наверное, накрытый кавказский стол можно считать помощью. Пальто, которое я получил в подарок от детей Тельмана, тоже можно считать помощью. Вот на корпоративы приезжают артисты и получают деньги за свое выступление, но я отвечаю, что на вечерах у Тельмана ни один российский артист не берет денег. Они имеют дело с человеком, у которого такая благодарность в размерах возможного… Я более щедрого человека не знаю. Сказать, что меня Тельман Исмаилов купил, глупо. У меня нет ни яхты, я езжу на автомобиле 2004 года выпуска, а ту машину, которую я подарил своей супруге к ее юбилею, не Тельман мне дарил. Так что ничего, кроме уважения к нему и его семье, я не испытываю.

— Но все-таки в 70-е годы вы не были таким конформистом, как сейчас. Хотя тогда могли потерять гораздо большее.

— Но и сейчас мне больно, меня многое тревожит, возмущает. Вот если у нас продекларировано отсутствие расовой дискриминации и национальной ненависти, почему этого не происходит? Почему можно сегодня человеку нетитульной нации бросить обвинение в лицо только за то, что он родился не таким. Где закон? Кто ударил журналиста Кашина? Кто убивает журналистов сегодня? Только ли сумасшедшие? Да, может, я не все понимаю, что происходит, но то, что я понимаю, внушает мне опасения за будущее того государства, которое называется Россия. Это не их страна, это моя страна. Здесь родились мои предки, здесь родился я, я прожил здесь жизнь. Мне, конечно, не все равно, что здесь будет. Но жизнь меня научила соизмерять свои возможности со своими потребностями. Конечно, можно выступать против явления, против нынешней системы, но иногда я задаю себе вопрос: “А ты, когда выступал против того советского уродства, не видел, что рядом с уродством было что-то позитивное?” Видел. Но это тогда тонуло во мраке. А теперь я вижу мрак. Но и свет тоже. Я не могу представить нашу беседу в 70-е годы. Это немыслимо. А такие издевки и насмешки над первыми лицами государства в советское время и во сне бы никому не приснились. Значит, есть какое-то движение в сторону демократизации.

— Эта так называемая свобода слова обычным людям и не нужна, она же не принесла им счастья.

— Ну и бог с ними. Но наличие хотя бы такой свободы затрудняет создание троек по уничтожению людей.

— Сейчас люди хотят порядка, твердой руки, а многие того же Сталина. То есть хотят, чтобы их крепко ударили по башке, тогда они будут законопослушными.

— Когда я вижу, как у нас едут на дорогах, совершенно не замечая, где зеленый свет, а где красный, ко мне тоже приходят такие же мысли. Но это рабское сознание. Когда в России отменили крепостное право, для многих это было катастрофой, люди не знали, как жить. А в 90-е, когда началась вакханалия свободы и на моих концертах открывали бутылки с шампанским и пробки летели на сцену, я стоял и думал: “Разве я этого хотел?”. Но тут же понимал: а ты хотел, чтобы люди надели смокинги и мило друг другу улыбались? Это же открытые чугунные ворота огромного лагеря, откуда бросилась озверевшая толпа, которая хочет получить все, что она недополучила. Поэтому мне лучше запереться в своей комнате, репетировать, а потом поехать в театр и выступать. Я заложник этого времени и места.

— Вот за это вам и вспоминают все время вашу же фразу о том, что вы готовы целовать правительство в плечико. Хорошо, что не ниже.

— Там была простая история: один когда-то очень крупный чиновник по культуре в “Литературной газете” в мой адрес сделал замечание, сказав, что раньше я был мерилом совести, а теперь единица сервильности к власти. Я прочел, и у меня перехватило дыхание. Если бы это писала Новодворская, я бы понял. Но когда эти слова произносит человек, которому я помогал своими руками по остаточной стоимости купить государственную дачу… Неужели он забыл? Он не мог этого забыть! Значит, это способ самоутверждения, комплекс неполноценности. Да, я внес свою небольшую лепту в деформацию того, что происходило в советское время. Но когда наступила другая жизнь, я, как человек совестливый, не могу не сказать себе: но и за то, что сегодня происходит, ты тоже несешь ответственность. Вот почему я молчал и не выступал. Тот человек написал, что я готов целовать власть в плечико, если не сказать ниже. А я ответил: “Так мне власть помогла сделать реконструкцию в Театре эстрады, и если бы не личная инициатива Путина, не было бы этой реконструкции. Это я говорил, говорю и буду говорить, не стесняюсь этого. Меня можно называть уже кем угодно, я ко всему привык. Я видел запрет на работу, был невыездным, мне устраивали обструкцию зрители, меня изгоняли со сцены, затаптывали во время выступления… Во многом из-за этого я и ушел с эстрады. А один московский функционер после моего концерта, где я читал переписку Ростроповича с Солженицыным, подошел ко мне и сказал: “За это надо в морду плюнуть”. Все было, я не прожил оранжерейную жизнь. И вспомнил знаменитую фразу Райкина: “Слушал я вас, слушал — и вот что я вам скажу: ну и дураки же вы все!” Я так не могу сказать, наоборот, говорю: и ты прав, и ты прав, и ты. Но раз вы все правы, то говорите, а я помолчу.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру