Гостиница «Садовое кольцо» на проспекте Мира. За двадцать минут до встречи он уже в лобби: кофе не пьет, что-то читает, старчески шевеля губами. А вечером будет летать по сцене, заставляя каждого сомневаться: «Неужели этому парню в маске 82?» Да,
— Господин Ферруччо, за столько лет вы не могли не сродниться с Арлекином. Что общего между вами и вашей многолетней маской?
— Только то, что мы оба наивные. Ну а во-вторых, я очень люблю жизнь, как Арлекин.
— У Арлекина есть несколько характерных черт. Давайте сравним: ленив, при любом удобном случае косит от работы...
— Это не я.
— ...Обжора, любит поесть...
— Да, я люблю поесть, но не от пуза.
— У вас есть специальная диета?
— Я ем хлеб и спагетти только твердых сортов зерна. От них живот не растет.
— Еще Арлекин — известный бабник.
— Ну не знаю... У меня было две жены. Первая — балерина, она даже приезжала в Большой театр учиться. У нас двое детей с ней. А вторая работает в мэрии. У нас одна дочь, ей 25 лет. Больше у нас ничего общего с Арлекином нет — я Ферруччи Солери.
— Это правда, что в ваш первый приезд в Москву двадцать лет назад студенты после спектакля ждали вас на служебном входе и несли на руках?
— Это было так неожиданно. Мне рассказали, что так в XIX веке несли вашу великую актрису, кажется, Ермолову. Я был очень счастлив и немножко смущен.
— А в Италии подобное возможно?
— Нет.
— Вы так грустно об этом сказали.
— Такое бывает только с артистами кино, а с театральными в Италии... не знаю.
— Этот вопрос вам задавали много раз: играть одну роль так много лет — вы не устали от своего Арлекина?
— У меня не одна роль — я играл Шекспира, Брехта, Пиранделло, и только последние два года у меня один Арлекин. Просто тяжелее стало играть.
— Вы сейчас с «Пикколо театро ди Милано» сделали большой тур по России. Что увезете в Италию?
— Нас потрясающе принимали. Много я снимался со студентами, дал много автографов и получил много подарков. Мне подарили, например, обувь.
— Тапочки, что ли?
— Валенки и лапти — это очень странно и трогательно.
— Сейчас мужчины очень не хотят стареть, поэтому красят волосы, делают пластику лица. Вот ваш премьер Берлускони очень изменился под воздействием хирургического вмешательства. Да и наш тоже. У вас, артиста, не было желания?
— Это неправильно. Это плохо. Это естественно — стареть, но главное — надеяться на то, что Бог тебе даст возможность еще пожить. Но старость всех настигнет.
— Арлекин вам помогает жить?
— Да, из-за него я занимаюсь растяжкой, гимнастикой. Причем я занимаюсь не всегда, а начинаю месяца за два, когда знаю, что надо играть. Есть у меня спектакль или нет спектакля, я ем одинаково.
— После аплодисментов стаканчик красного вина?
— Сначала вода, ужин, а уж потом вино, и обязательно красное.
— Вы когда-нибудь спрашивали себя: «Я расстанусь с Арлекином?»
— Не знаю, когда, наверное, не будет сил играть. Когда я был моложе, думал, что поиграю до 40, потом до 50, а после 60 я уже об этом не думал.
— Насколько я поняла, сейчас Арлекин без Коломбины?
— Получается так. Я говорил, что моя первая жена была балериной, благодаря ей я знал двух русских танцовщиков — Рудольфа Нуреева и Михаила Барышникова. С Нуреевым мы часто встречались в Милане, он два раза смотрел Арлекина. О, он был такой неординарной личностью, но очень скромный. Помню нашу последнюю встречу за два месяца до его смерти, и я выглядел перед ним в не очень выгодном свете. Я приехал к нему в Неаполь на спектакль под открытым небом. В антракте меня окликнула одна журналистка, я говорил с ней две минуты, и вдруг слышу за спиной: «Арлекин, ты что, меня не узнал?» Это был Нуреев, и я соврал, что не узнал его. Хотя я заметил его сразу, но не узнал — он так изменился из-за своей болезни, ведь он был болен СПИДом. У него была маска смерти на лице.
— Каждый ли актер может играть в комедии дель арте?
— Нет. Нужно, чтобы актер легко управлял своим телом и легко менял тональность голоса. Это две основные трудности в комедии дель арте.
— Вы готовите преемника?
— Но почему я должен готовить преемника? Я не хочу искать сценического сына.
