В этом году «Новый европейский театр» начался сразу с двойного Горького: в Театре им. Моссовета сразу на двух сценах с разницей в час давали «На дне» (литовцы) и «Детей солнца» (голландцы). Литовский режиссер Оскарас Коршуновас на сцене «Под крышей» не выстроил особых декораций. Малобюджетность постановки видна во всем: только стол, почти вплотную придвинутый к зрителям, только груда ящиков слева и карта мира справа. Да и реквизит небогат — бутылки со стаканами.
Но главное — предлагается два вида текста: бегущая строка слева представляет собой интернет-теги как поисковую систему общего текста, который как раз представлен субтитрами на экране правее. Чтобы представить наглядно: макробиотика... трансцендентальный... человек звучит... — это теги, которым соответствует уже горьковский текст.
Никто из-за стола не встает. Сюжетной линии нет, ключевые персонажи вроде Васьки Пепла и Наташи исключены. Наливают, выпивают и произносят свои монологи Бубнов, Барон, Настёна, Актер и сидящий по центру Сатин (великолепный Дайнюс Гавенонис). Никаких специальных костюмов, такое ощущение, что артисты прямо пришли с улицы на застольную репетицию. Не спектакль в его привычном виде, а лаборатория. Но постепенно лабораторный подход к Горькому кажется более чем уместным — это заслуга актеров, сумевших в статичном состоянии связать свои личности с личностями горьковских героев.
Дистанции между залом и сценой нет, потому что глаза в глаза, потому что с первых минут горьковские герои обращаются к зрителям. «Кто хочет выпить за человека?» — спрашивает Сатин, протягивая в зал граненый стакан. Зал молчит, и тут мне становится как-то обидно за человека, за которого никто не хочет выпить. Прямо как в жизни — он никому не нужен. Поднимаю руку в надежде, что передадут стакан. Но не тут-то было: Сатин вызывает меня на сцену и предлагает выпить с ним на брудершафт. Следует диалог, и отнюдь не горьковского пера.
— У вас тут чокаются? — спрашиваю я.
— У нас тут все давно чокнулись, — мрачновато с сильным акцентом отвечает Сатин.
— Значит, целоваться за человека тоже будем?
— А как же.
А в стакане, между прочим, настоящая водка. Что делать? Не выпить за человека на русской земле как-то непатриотично. Махнула, за что сорвала аплодисменты. «Райкина, это твоя лучшая роль», — говорит мне коллега Ксюша Ларина с «Эха Москвы», когда я возвращаюсь на место.
А другой горьковский персонаж — Алешка — через 10 минут заведет публику и передаст в зал пять стаканов с водкой. Хотя сами артисты, разумеется, пьют воду. Удивительное дело — интерактив нисколько не повредил великому писателю, а напротив, только подтвердил актуальность его великого текста и в очередной раз огорчил — ничего с начала прошлого века принципиально в жизни человека (во всяком случае, в России, не знаю, как в Литве) практически не изменилось.
