— Николай, твой театр начинается не с вешалки, а с двери, которая стоит по центру сцены и из нее вываливается толпа артистов. При чем здесь дверь?
— У нас, в Екатеринбурге, театр находится в доме XIX века, в памятнике архитектуры. Там очень высокие потолки и высокие двери. Сцена небольшая, и выходов на нее нет ни слева, ни справа. Актеры могут попасть на сцену только со второго этажа, поэтому мы придумали такой павильон с дверью в центре. И если мы куда едем, то возим с собой павильон с дверью.
— А критики и зрители думают, что дверь у тебя — это концепция.
— Нет, это все по бедности. Но, с другой стороны, дверь — это красиво. Она означает выход куда-то, полет. Эта дверь очень счастливая, куда мы ее только не возили — Греция, Польша, Франция... Приглашений мульён (именно так и произносит. — М.Р.) Это, конечно, не показатель, но приятно. И теперь в Москве — тоже полные залы. На последний спектакль (последним давали «Женитьбу». — М.Р.) продали 390 билетов, а мест всего 350 в зале.
— Твои спектакли — это необычная форма, необычный вид спектаклей. Вот, скажем, «Гамлет»: все стены в павильоне увешаны ужасными репродукциями классических картин — Брюллов, Шишкин, Караваджо... Почему?
— Когда мы во Франции развесили картинки, то монтировщики ходили, показывали на стены и говорили: «Сэ Лувр». «Да, да, Лувр», — говорил я. Все эти картинки куплены на Кировском рынке в Екатеринбурге. Вот я в «Гамлете» играю тень отца, я подхожу к медведям Шишкина и глажу одного из них. Потом выдергиваю перо из крыльев (у меня крылья за спиной) и приделываю его мишке. Трогательно. Ну, стебусь я.
— А при чем здесь Шекспир, Гоголь, Чехов?
— А Бог его знает. Это же красиво. Тут вот в чем проблема. Берем картинку с Моной Лизой. Висит — красота, а переворачиваем — она же в негативе. Мои артисты выносят на сцену 30 штук Мон Лиз. Идет текст: «Вот два изображения — вот и вот». И получается страшно. Когда во Франции мы начали на нее плевать, извините, топтать ногами, в зале чуть не обмороки начались — для них же это святое. А у нас Мона Лиза — символ красоты, над которой надругались люди, — это такое царство зверей.
— А еще в «Гамлете» на авансцене лежит куча костей. Это муляж? И к чему?
— Как сказал один критик, он оказался в первом ряду: «Век вывихнулся и (он сделал паузу) мпровонял». Потому что это не муляж, кости не из папье-маше. Они воняют, я их купил в магазине для животных, их продают для бойцовских собак. Гамлет, когда приходит на кладбище, собирает их как дрова. «Бедный Йорик...» и раскрывает руки — кости с грохотом падают. А потом он из них выкладывает крест и ложится: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос».
— Мне жаль твоих артистов — лежать на вонючих костях, ужас какой-то.
— Почему? У нас весело. Никаких проблем. В спектакле «Ревизор» они все в грязи, в «Короле Лире» (я там играю Лира) — они все в краске. Ну так что? Это же радость все доставляет.
— Это правда, что даже твои кошки участвуют в пополнении театрального реквизита?
— Да. Мои кошечки — их у меня восемь штук — едят кошачьи консервы. И вот однажды я мыл банки и подумал: «А что я их выкидываю? Это же металл и стучит так красиво». В «Гамлете» сначала меня ими засыпают, а потом артисты делают этими банками и так (показывает как рога на голове. — М.Р.), и так (то, что между ног. — М.Р.). А поскольку на сцене у меня звериное царство из людей, то все очень подошло. Таможенники в Екатеринбурге смеются, когда мы пишем в декларации «500 банок из-под кошачего корма. Для них это бред.
— Можешь назвать экономику своих спектаклей, того же «Гамлета»?
— Да не дорого он стоил, тысяч 100–150.
— Долларов?
— Да нет, рублей. Хотя есть в нем и дорогие вещи, например, кожаные ошейники. Марина, я люблю делать спектакли из мусора. Потому что мусор — это красиво.
— Что же получается, Николай, — ты певец помойки?
— Я не певец помойки, а я, извини за это слово, — художник. Вот ты идешь утром на работу, голову так наклонил, а на земле окурок, помада женская, в стороне — лужица, а в ней копеечка валяется. Ты проходишь и говоришь: «Грязь, фу». А идет художник, Набоков, предположим, и он напишет: «Копеечка распопугаилась от бензиновой капельки...» Как можно описать! Все зависит от того, как ты смотришь на мир. А мир прекрасен, несмотря на то, что много в нем грязи, бардака. А ведь мы пришли в этот мир так ненадолго, и спасибо, что он есть. Если красиво рассказать об этом мире, то он прекрасен.
— Представляешь, Коля, благодаря тебе, твоему таланту Москва никогда не станет чистым городом.
— Ты думаешь, в Париже чисто? Вот покурили, бросили и даже не затоптали. Везде грязища. Ну и что?
Думаешь, я дорогие спектакли не могу ставить — за миллион? за миллиард? У меня такие условия: берем баночки, мусор и делаем спектакль. В руках художника, артиста, верящего, как ребенок, в предлагаемые обстоятельства, любой предмет оживет, и все получится. А если я к этому отношусь как к мусору, ничего не получится. Знаешь, как мне однажды Ахеджакова сказала? «Как только в артисте умирает ребенок — вон из театра».
— Бедность стремится к богатству или улучшению условий. Когда у тебя это началось?
— Я вот тут вспоминал — откуда? Вспомнил: я ставил у нас в драматическом театре давно «Корабль дураков» (пьеса Николая Коляды. — М.Р.). Директор театра сразу нам сказал: «У меня нет денег, что хотите, то и делайте». А нам нужно было 20 трехлитровых банок с огурцами и помидорами — их спасали люди, чей дом затопило. И тогда мы взяли с художником Володей Кравцовым трехлитровые банки, засунули в них черт-те что — щетки, вставные зубы, мусор какой-то, и залили все это цветной водой. И когда они стояли на сцене, зрители таращились на эти банки и думали: что это у них там? А там — такой красивый натюрморт. И в тот момент я понял, что можно взять мусор и превратить в сумасшедшую красоту. Из ничего сделать конфетку. И с тех пор я полюбил мусор. В театре должен быть художник, чтобы была фантазия, надо любить свое дело, и все получится.
— Вот-вот, и во многих московских театрах то же самое говорят, что надо любить, про фантазию. Ну и бюджеты на сцене немаленькие, а мало что получается. Почему?
— А знаешь, как Розанов говорил? «Души в вас нет, господа, вот и не выходит литература».
P.S. А в самом финале, на поклонах последнего спектакля «Женитьба» «МК» устроил суперфинал. Прямо на сцене Николаю Коляде и его артистам мы вручили традиционную театральную премию нашей газеты. Екатеринбургский театр признан «лучшим авторским театром России». Ура!!!!!!!!
