...Как странно видеть картины Анатолия Зверева в роскошных интерьерах галереи «Сезоны»... Антикварный стол, старинная мебель, официанты — здесь все как в лучших домах Лондона. Сложно поверить, что листы, на которые с восхищением смотрят серьезные джентльмены в дорогих пиджаках, написал нечесаный, неопрятный художник, о появлении которого зловонный запах предупреждал прежде, чем он появлялся в дверях... А может, так только и происходит с гениями — им суждено жить бессребрениками, а после смерти их ждут подлинная слава и признание?...
Нет, совсем нельзя сказать про Зверева то же, что, например, про Ван Гога: в отличие от голландца первый русский экспрессионист не был обделен вниманием и почитателями. Наоборот, после выставки в 1965 году во французской галерее «Мот» к нему пришла слава, его работы стали покупать. А художник, всегда нуждавшийся в средствах, начал писать на заказ. И уже не все его работы выходили так же легко и непринужденно, как в начале
— Это открытие нового Зверева! — говорит «МК» главный специалист по шестидесятникам Третьяковской галереи, искусствовед Валерий Силаев. — Многие представляют себе его как популярного у интеллигенции
След Леонардо
Анатолий Зверев появился на свет 3 ноября 1931 года. Его отец — инвалид Гражданской войны, мать — рабочая. Отцом же его художественных стремлений смело можно назвать Леонардо да Винчи, гений которого сослужил маяком для будущего художника. «Я случайно (или неслучайно) стал художником; учителем я избрал себе Леонардо да Винчи, читая коего, нашел много себе близкого (если, конечно, верить напечатанному в переводах этого гения)» — запишет он в своей автобиографии. Окрыленный творчеством да Винчи, юный Зверев поступает в Московское областное художественное училище «Памяти 1905 года». Однако художнику не суждено было его закончить.
— Его отчислили из училища за неопрятный внешний вид, — рассказывает Валерий Силаев. — А как он мог быть опрятным, когда у него было 20 копеек на целый день! Ему хватало на кружку пива и вафли. Он зарабатывал игрой в шашки. Зверев был великолепный шашист — играл в парке «Сокольники».
— Не от отсутствия ли академического образования появилась у Зверева его «фирменная» неординарность?
— Я видел его детские рисунки, сделанные в
Но Зверев не только точно и феерично писал. Настоящим искусством было то, как он это делал. В ход шло все — он писал пальцами, окурками, сигаретным пеплом, веником. Иногда топтал картину, а мог и помочиться на нее... На выставке в «Сезонах» есть работа «Дон Кихот», присыпанная овсянкой! Его живопись — настоящий перформанс, завораживающий и страстный. Валерию Силаеву посчастливилось стать моделью Зверева в свой первый год работы в Третьяковской галерее.
— Помню, в 1978 году Зверев пришел к нам в Третьяковскую галерею. Сотрудники часто кормили его, давали работу: он писал их. Мы принесли ему французскую бумагу. Анатолий Тимофеевич вылил банку воды на бумагу, взял пучок кистей —
— Есть мнение: когда художник становится коммерческим, он как будто продает свой талант. Вы согласны, что Зверев кончился как художник после 1965 года?
— Его свобода и жажда творческого эксперимента наиболее ярко выражена в работах
«Или Ленин, или я!»
Зверев был человеком совсем иной формации, чем люди его времени. Он делал такие поступки, которые советскому человеку могли присниться лишь в страшном сне. Так, он мог встать в центре вагона метро и громко, в голос сказать: «А теперь выбирайте: или Ленин, или я!» Мог подраться с милиционерами, которые не раз заставали его пьяным на улицах Москвы. На вид Зверев был неприятным персонажем: носил старые свитера и пиджаки, которые часто отдавали ему заказчики за работу, спал порой в подворотнях, а рубашки всегда носил швами наружу. «Швы давят, говорил он», — вспоминает друг художника Рудольф Антонченко, один из немногих ныне живущих свидетелей судьбы Зверева.
— В 1967 году нас познакомил художник Валентин Воробьев, который сейчас уехал во Францию, — вспоминает Рудольф Анатольевич. — Мы встретились со Зверевым в его мастерской на улице Щепкина, куда Воробьев меня пригласил посмотреть джазовые пластинки, которыми я увлекался тогда. Там я увидел портреты кисти Зверева — они были великолепны. Воробьев мне шепнул: ты закажи — он и тебя напишет. Договорились, и Зверев приехал ко мне в гости. Мы с ним заключили договор: я ему выдаю 300 рублей за четыре работы.
— Зверев импульсивно писал — аж брызги краски летели на обои. Ваш дом он тоже испачкал?
— Нет, эта история произошла в доме пианистки Оксаны Асеевой, вдовы известного поэта, к которой он часто ездил на улицу Горького. Однажды немцы попросили портрет. Это, как всегда, был перформанс: Зверев взял охапку кистей, окунул в воду — и давай махать кистью! А перед ним немец — такой педантичный, аккуратный. И все эти брызги на него, на окружающих, на обои, везде! Немец вынул платочек, вытерся, но терпел. И тут Зверев как закричит: «Дайте мне тряпку!» Все бросаются искать, а нетерпеливый художник берет и отрывает рукав своей рубашки! Им он размазал краску. Немец посмотрел, доволен остался.
— Он чаще писал картины нетрезвым?
— Частенько. Как-то приехал ко мне уже пьяный, а нужно было заказ выполнить. Он любил сосны писать. Я говорю: давай сосны. Но Зверев с водой переборщил, все потекло. «Какие же это сосны?» — спрашиваю, а он: «Пускай водопад будет». После этого пошли, еще выпили, и тут входит моя жена. И тут я смотрю — он писает. Я посадил его на такси, его отвезли домой, в Свиблово, которое он называл Гиблово. А у меня вздулся паркет.
Но гению Зверева многое прощалось. Он был равнодушен к деньгам, хоть и писал на заказ. Не зря Роберт Фальк сказал о нем: «Каждый мазок кисти — сокровище. Художник подобного масштаба рождается раз в сто лет».
А с любовью тоже не везло
Мало какой женщине понравится заросший волосатый тип неопрятного вида, да еще и любитель выпить. Однако Зверев и тут был исключением. На выставке в галерее «Сезоны» представлен уникальный артефакт, хранящий память о его личной жизни, — записанная книжка с телефонами. Пометки в ней — как у прирожденного ловеласа! Только на одной странице пятнадцать женских имен (без фамилий) и подписи: метро такое-то, звонить в такое-то время. «Говорят, у него даже есть дети где-то в Америке», — украдкой говорит Рудольф Анатольевич.
«А с любовью тоже не везло. Я знал знаменитого коллекционера Костаки. И даже хотел жениться на его дочери. Но Костаки сказал: «Толечка, ты — необыкновенный, ты — гениальный, в тебе масса плюсов, но еще больше минусов, особенно для семейной жизни. Так что, Толечка, на нас не рассчитывай», — записал Зверев в автобиографии.
И все же у Зверева была одна настоящая любовь — Оксана Асеева, подруга Маяковского и Лили Брик. Ее называли «звездой Серебряного века», ведь даже в преклонном возрасте она сохраняла свою былую красоту и изысканность. Никто другой, как она, не чувствовал талант и мощь этого художника. Она была старше Зверева почти на три десятка лет. Зверев часто оставался у нее, хотя Асеева его и побаивалась. Бывало, он даже бил ее, когда был пьян. Асеевой приходилось и милицию вызывать, чтобы унять буйного художника. И, несмотря на это, она кричала вслед милиционерам: «Берегите его руки — он гений!» Их любовь была нереальной и легендарной — о ней слагали мифы в богемных кругах. Многие из них, возможно, придумал сам художник — он страсть как любил рассказывать небылицы. Как-то рассказывал Асеевой историю, будто бы встретил на улице Горького Наталью Шмельникову, и она будто бы хотела выпить газировки в автомате. Но стаканов не оказалось, и та засунула голову прямо в автомат! Взволнованная Асеева потом позвонила Шмельковой, узнать, как ее самочувствие. В ответ на пересказ истории Наталья только расхохоталась...
Когда Асеева умерла, Зверев бесконечно тосковал по ней. «Эта была сумасшедшая любовь», — говорит Рудольф Анатольевич.
«Да, я сумасшедший!»
Был ли Зверев столичным юродивым или только играл такую роль? Определенно был, он даже сам себя называл сумасшедшим: «Больной человек — всегда сумасшедший: перебей ему кости — нормальный это будет человек?! Нет, он обязательно будет пороть всякую чушь!» Он, Зверев, порол то ли чушь, то ли истину глаголил...
Выставка «По прозвищу «Зверь» показывает его и как поэта: под каждой картиной — цитата, произнесенная Зверевым. Кстати, впервые придумала поместить зверевские цитаты под произведениями куратор коллекции и проекта «По прозвищу «Зверь» Виктория Ступина.
— Чтобы передать его настоящего, нужно было для начала почувствовать его самой. Я обложилась фотографиями всех работ в коллекции и подолгу всматривалась в них. У меня даже появились фавориты! Например, картина с компанией эдаких «строителей коммунизма». Жуткие, но трогательные рожи! Так обиженные дети рисуют вредных родителей. А что думал сам художник? И тогда началась работа по поиску всех его высказываний, воспоминаний современников. Незадолго до открытия выставки мне позвонил Валерий Силаев, мы встретились, и он передал мне считавшиеся утерянными дневники и стихи Зверева. Несколько бесценных тетрадей! Я очень ценю такое доверие и благодарна за возможность впервые показать их людям в рамках проекта «По прозвищу «Зверь». После прочтения этих записей личность Зверева приобрела для меня абсолютную трагическую завершенность. Тогда я рискнула поставить под каждой картиной на выставке соответствующую ей по смыслу цитату художника. И Зверев «заговорил»! И страшные рожи на одной из моих самых любимых работ превратились в символ советской власти! — говорит она «МК».
Чего стоят только высказывания о советской власти — чудо, что Зверева не посадили!
«Советская власть — мистификационное понятие. Чтобы в нем разобраться, надо побывать в вытрезвителе: там обворовывают, кладут в обоссанную до тебя постель и больно избивают. И занимаются этим такие женщины, здоровые как лошади».
«Наш говновоз вперед летит, в коммуньке остановится».
«Советский Союз — это ералаш. Страна — блатняческая. Социализм — не утопия, но бардак и обман».
«Господи! Дай мне сил нарисовать против такого обездолия...»
* * *
Но пережить «обездолие» он не успел — умер 9 декабря 1986 года в своей малогабаритной квартире в Свиблове. Ему было 56 лет. Что стало причиной? Конечно, алкоголь — его любимое средство заводить знакомства и подпитывать миф о себе новыми неожиданными историями. И миф этот, о художнике-бродяге, интеллигенте-балагуре, жив.
После себя он оставил больше 30 тысяч работ. Сегодня работ Зверева на арт-рынке еще больше. Его подделывают с завидным постоянством. Его знаменитую подпись «АЗ» не так уж сложно воспроизвести, легкий и стремительный стиль — тоже, хотя никому не под силу писать так экспрессивно и точно.
Выставка «По прозвищу «Зверь» открыта до 20 ноября по адресу: Сретенский б-р, д. 6, стр. 1, к. 2, п. 9, кв. 114. Тел.
