«Овсянки», став фаворитом прошлой Венеции, отлично прошли по французским кинотеатрам. Победивший в Венеции-2011 «Фауст» пришелся ко двору в Италии. «Елену» наградили в Каннах и купили для проката в нескольких странах, актриса Надежда Маркина номинирована на премию Европейской киноакадемии, получила приз в Севилье, была названа лучшей актрисой на кинопремии Азиатско-Тихоокеанского региона. Но Звягинцев, Сокуров, даже Федорченко – имена уже известные; в каком-то смысле показательнее интерес к скромному малобюджетному дебюту Ангелины Никоновой «Портрет в сумерках», который проехал по всему миру, собрав Гран-при Рейкьявика, Коттбуса и Салоник. Это уже не «отдельные достижения отдельных личностей», а тенденция.
Поди знай, как к ней относиться. Мы, вроде бы, давно уверены в том, что в Каннах и на «Оскарах» все заранее куплено, а мы – бедные, но честные, и потому не ко двору на мировых фестивалях и премиях. Вдруг – бац! – и оказались ко двору. Неужто в бюджете Фонда Кино появилась теневая статья, на взятки европейским отборщикам? Или мы вдруг начали снимать что-то иное, чем раньше? Или как-то иначе? А может, изменился весь мир, и в его новой версии нашлось место для русского кино?
В ретроспекции некоторые детали проясняются. Все первое десятилетие ХХI века мировой кинематограф – не только американцы с западноевропейцами, но и китайцы, иранцы, румыны, - пробивался от фикции к факту, от вымысла к документу. После событий 11 сентября 2001 года казалось невозможным продолжать вешать зрителям на уши привычную лапшу. Помнится, Джеймс Кэмерон сам отказался от заведомо успешного проекта «Правдивой лжи-2». Комедия про террористов? Уже не смешно.
Произошла настоящая революция, как тематическая, так и стилистическая: даже Голливуд стал снимать на простейшие видеокамеры и звать непрофессиональных актеров. Россия оказалась в привычном арьергарде. Наши попытки пробиться к реальности толком не оценили ни на родине, ни за границей. Первое более-менее объяснимо: реальность так страшна, что моментально принимается зрителем за «чернуху». Как говорилось в гениальном «Астеническом синдроме» Киры Муратовой, «я и так на работе устал, зачем мне грустное кино показывают?». Второе тоже перестает удивлять, если опять вспомнить единственный русский фильм-сенсацию 2000-х – «Возвращение».
Наши скептики обвиняли Звягинцева в тяготении к абстрактной притче, а Запад именно этим был очарован. Для мира, знающего о России из фильмов Тарковского, русская душа всегда неизъяснима, и сама земля наша – заповедная, магическая зона. Такой она и предстала в отточенных живописных образах Михаила Кричмана. Полагаю, куда меньший успех «Изгнания» тех же авторов объясняется как раз тем, что часть фильма снимали в Бельгии, и даже имена героев не несут в себе ничего русского. А, так это уже не в России? Значит, не так интересно… Через эту призму даже самые тонкие иностранные аналитики рассматривали все, без исключения, русское кино, попадавшее на экраны за пределами нашей страны. В «Шультесе» Бакура Бакурадзе видели не точный портрет России, а метафору. В «Бумажном солдате» Алексея Германа-младшего - не рассказ о первых космонавтах, а притчу. Даже в хулиганском «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики один рецензент ухитрился рассмотреть благородное влияние Тарковского.
Характерно повышенное внимание к мокьюментари Алексея Федорченко «Первые на Луне»: принимая за сказки полудокументальные изыскания Германики и Бакурадзе, европейские эксперты были готовы принять за чистую монету глумливую конспирологическую историю о том, как советские космонавты высадились на Луне еще при Сталине! Надо было делать выводы. И режиссеры их сделали – не то, чтобы расчетливо и по общей договоренности, а стихийно и постепенно подстроив свои творческие механизмы под зрительские ожидания.
«Как я провел этим летом»: Алексей Попогребский снимал триллер, но сразил публику не столько напряженной интригой, сколько северной природой и живыми медведями. В «Овсянках» Федорченко со своим сценаристом Денисом Осокиным постмодернистски переосмыслял фольклор, изобретая погребальные ритуалы несуществующих приволжских племен, а зрители с удовлетворением констатировали, что русская душа стала еще загадочнее, чем прежде.
Нет, мучительное осмысление реальности никуда не исчезло, но поменяло вектор, обретя в «Елене» и «Портрете в сумерках» метафорический привкус. Ведь социалка в этих лентах – лишь материал, а то и вовсе фон, в центре же – проблемы и ситуации чисто экзистенциальные, которых от России и ждут.
Не в том дело, что кинематографисты цинично выполняют «заказ» – боже упаси; просто, как нормальные люди, они хотят быть услышанными и увиденными, и теперь впервые нащупали тот язык, на котором можно объясниться с жителями внешнего мира. Это особенно важно на том этапе, когда россияне, так и не въехавшие в искания отечественных кинематографистов, тупо предпочли надежный Голливуд. Немного смешно, что опытный режиссер Сокуров при этом, даже с «Золотым львом» под мышкой, надеется прокатать своего «Фауста» - без дураков, шедеврального – на тысяче копий, по всей России. Хочешь включить отечественную культуру в мировой контекст? Вот и ступай в этот контекст, а народу оставь привычные зрелища.
Иные авторы в этом находят для себя удобство, даже выгоду. Особенно документалисты, шанс которых на прокат – хоть мизерный – на родине давно стремится к абсолютному нулю. Игровой дебют Сергея Дворцевого «Тюльпан», степной трагифарс про сватовство, постройку юрты и овец, триумфально прокатался по массе фестивалей, а в России его показывали с двухлетним опозданием и, кажется, в одном зале (куда мало кто ходил). Или взять нынешнего номинанта на премии Европейской киноакадемии Виктора Косаковского с амбициозным проектом «Да здравствуют антиподы!», только-только с открытия Венецианского фестиваля: внешне картина – проект межнациональный, снималась в разных точках земного шара, но по сути, представляет тот же чисто российский поэтизм, за который нас так любят по ту сторону границы. Обе эти картины – оптимистические, жизнеутверждающие; так что ж говорить о чернейшем мизантропическом road-movie Сергея Лозницы (тоже мировой звезды неигрового кино) с саркастическим заголовком «Счастье мое»! Его не только не пустили в нормальный прокат, но еще и объявили русофобским. Наша действительность продуцирует такое кино, но потом его выталкивает, не желает терпеть. Это заведомо экспортный вариант, вне зависимости от того, является ли режиссер честным художником или беззастенчивым спекулянтом.
А вот и еще одна неожиданность. Минувшее десятилетие вывело из моды любую «литературщину», на которую русский художник всегда горазд, - а сейчас она вернулась в моду. Каждый второй фильм – если не экранизация, то реминисценция из классики. Действительность так жестка и жестока, что кинематограф вновь решил махнуть на нее рукой: вечные темы безопаснее, и живут они дольше. Самое время для «Фауста», хоть бы даже и русского.
Видимо, пора смириться с тем, что мы – страна победившего мифа. Запад, не такой уж и наивный, увидел в России эдакое Тридевятое царство давным-давно, еще при СССР. Обманывать его ожидания довольно глупо. Обманываться на свой счет – еще глупее. А пробиваться к реальности можно и сквозь миф. Многим так даже сподручнее: эзопов язык давно освоен в совершенстве, а сказка, хоть и ложь, испокон веков содержала намек.
