— Каждое сословие имело свою красоту, — начинает Илья Сергеевич, — которая в XXI веке, увы, предана забвению. Хотя и сохранилась, несмотря на войны и революции века XX. Всю свою сознательную жизнь я восхищаюсь изяществом народного быта — крестьянского, дворянского сословий, не говоря уже о духовно-православной красоте церковного искусства.
К сожалению, до сих пор ни в одной стране мира, включая наше Отечество, нет музея, посвященного быту разных сословий, из которых состоит любой народ. Так пойдемте же!
Внутренний дворик. Спускаемся из главного здания во внутренний двор, где еще высятся бытовки строителей. И вдруг, невидимый с улицы, возникает красный дворец:
— Вся стройка по науке называется «регенерацией исторического домовладения», — рассказывает замдиректора галереи Светлана Колотовкина, — на месте будущего музея стояла серая двухэтажная офисная коробка советского времени, ее убрали. Затем провели полагающиеся по закону археологические изыскания. Ничего не обнаружили — решили строить. Строительство, правда, очень затянуто и идет с большими трудностями.
Итак, за три года по эскизам Глазунова (он автор архитектурного проекта фасада, интерьеров — вплоть до мелочей) возвели «продолжение галереи», кстати, за одним номером 13 (хотя и с пометкой «строение 2»). Дом вписали в те же объемы, что и прежний «офис» (полезная площадь — около 2000 кв. метров); чтобы здание не выбивалось из городской среды, три выставочных этажа пошли вверх, а два технических — вниз (на цокольном — гардероб, реставрационные мастерские и небольшое кафе, еще ниже — микроклиматическое оборудование и электрощитовые).
Дом буквой «П» словно обступает посетителя со всех сторон; часть окон — глухая, за фальшокнами — мастерские и экспозиции. Кстати, билетик сюда надо будет покупать отдельно (хотя цены очень демократичные). Все «по последнему слову» — даже отдельный вход и лифт для людей с ограниченными возможностями. Ампир, стиль империи, — любимый у Глазунова, выросшего на архитектурных изысках Петербурга. Прямо об этом говорит: «Возможно, если бы я не родился в Петербурге с его потрясающей дворцовой архитектурой, то не любил бы так русский ампир».
— У меня жизнь очень трудная была, — продолжает мастер, — все родные умерли в блокаду. После первой персональной выставки переехал в Москву, работал грузчиком, жил на четырех метрах. Советская пресса писала, что «такого художника нет и не будет, потому что его работы противоречат социалистическому реализму и не помогают строительству коммунизма». Меня в Союз художников 15 лет не принимали, а тогда ведь это было важно. Но спасибо моему благодетелю Сергею Владимировичу Михалкову — я стал делать иллюстрации к русской классической литературе.
Благодаря Михалкову же получил 18 метров:
«Мы с женой открыли злополучную дверь нашего нового жилья, — пишет Глазунов в книге „Россия распятая“, — современный низкий потолок, совмещенный санузел и крохотная кухня. Одно отрадно: квартира эта — наша. Но крайне неприятно было, когда в окна угловой комнаты по вечерам с улицы заглядывали какие-то страшные пьяные рожи и, постучав костяшками пальцев в стекло, с хохотом исчезали в темноте».
— Вот так и жили: спали с Ниной, женой моей, на полу. Никаких тебе холодильников. Что из еды было — хлеб, сыр — она вывешивала в авоське за окно. Каждое утро авоську срезали. На первый свой заработок в 60 рублей я купил на Арбате антикварную лампу 20–30-х гг. XIX века. Ампир. Это и стало началом нашего собрания. Моя жена Нина Виноградова-Бенуа была счастлива. Мы на полу сидим — и лампа эта роскошная дворцовая с римскими воинами стоит рядом...
Заходим в холл. Тут Илья Сергеевич с прискорбием отмечает, что строители, вопреки его эскизу, понизили потолок почти на метр, что искажает красоту задуманного интерьера...
* * *
Первый этаж: дворянство. Идея музея очень простая: три этажа — три сословия. Дворянство, духовенство и выше всех — крестьянство.
Идем мимо будущих касс и гардероба на 200 номерков. На пышной лестнице только ставятся балясины. Один поворот — и мы во вместительном музыкальном зале. Тут еще леса — завершаются работы по росписи на потолке (причем расписывают те же мастера, которые в свое время реставрировали Павловск и Царское Село). Невысокая сцена, на которой разместят цифровой орган и уже купленный «Блютнер».
Акустику обещают хорошую — используют особую штукатурку и ставят дополнительные пилястры для правильного «звукооборота».
Илья Сергеевич — тонкий знаток музыки (в основном здании галереи все время идет едва слышное звуковое «сопровождение» к его картинам). Да и в коллекции много уникальных музыкальных артефактов. Например, давным-давно реставратор и глава Древнерусского отдела Эрмитажа Федор Каликин подарил Глазунову небольшую, в черном кожаном переплете и с медными застежками, поморскую рукописную книгу XVII века — над буквами, напоминающими клинопись, стояли странные знаки... «А это древнерусские ноты — крюки, — объяснял Каликин, — увы, мир знает Рублева в иконописи, но не знает наших Рублевых в музыке. Мало кто ведает даже, что царь Иван Грозный был и поэтом, и композитором, а тот же Суворов пел на клиросе...». Кондакарный и знаменный распевы по сей день изучаются музыковедами.
— Так что будем проводить здесь как классические концерты, так и концерты церковной, старинной музыки, — говорит директор галереи, искусствовед Инесса Орлова, — а теперь прошу в библиотеку (следуем за ней. — Я.С.), тут все сделано из дуба — шкафы, витрины под гравюры, рабочие столы, полки, лестница. Дуб лучше сохраняет старинные книги, жучок не заводится и влажность в норме.
Здесь будут работать специалисты — книги-то уникальные, на вес золота. Но для облегчения доступа весь фонд оцифруют. Из библиотеки попадаем в длинную анфиладу комнат, каждую из которых вскоре украсят настоящие камины (пока закрыты деревом). В этих залах выставят картины и портреты
Стены нескольких комнат будут обтянуты тканью, которая соответствует конкретной эпохе (кстати, сделана на станках XVIII века и по технологии того времени). Пошли дальше?
* * *
Второй этаж: духовенство — Древняя Русь.
— Здесь я задумал поместить древнерусские иконы, скульптуры и образцы бронзового литья (энколпионы, кресты с XV по начало XX в.), — рассказывает Илья Глазунов, — есть у меня поражающий красотой древних эмалей конца XVII века ларец: даже в Историческом музее таких только два. А иконы спасены мной от большевистского атеистического погрома времен Хрущева, и по-музейному отреставрированы нашими лучшими специалистами. Причем многие из них, например В.В.Филатов, считают мое собрание исключительно ценным. Ведь с реформами Петра иконописный стиль русских художников менялся, не теряя своего великого церковно-художественного значения...
Так вышло, что этот этаж самый высокий и просторный (именно здесь развесят коллекцию уникальных гобеленов, требующих много места). В проемах — шикарный «дневной» белый свет, чистоты которого так долго добивались.
Любопытно оформлены проемы дверей, идущих из зала в зал, — резные павлины на расписных наличниках... очень необычно. Ведь это были наличники на окнах одного дома новорусского стиля начала XX века, который стоял возле Курского вокзала. И когда в
Последний зал этажа — сводчатый; воспроизводит кремлевскую палату царя Алексея Михайловича, где будут экспонированы иконы тонкого письма XVII века знаменитой Оружейной палаты Симона Ушакова. Везде — будто резьба по камню (на самом деле — затонированный гипс). Подоконники дубовые — причем мастер каждый подоконник с Георгием Победоносцем резал по 3 месяца; витражи на окнах; круглая печь XVIII века с изразцами.
...Уже выходя из зала, упираемся в странные длинные деревянные барабаны. Выяснилось, что на них наматывают холсты, чтобы было легче пронести в дверь и транспортировать на выставку. Кстати, на такой вал, сняв с подрамника, наматывали и огромное «Раскулачивание» перед отправкой в питерский Манеж.
Выставка там, кстати, идет с огромным успехом: по
— И вот свежая новость: выставку продлили на 10 дней, такой ажиотаж.
* * *
Третий этаж — крестьянство. Сразу вопрос к художнику:
— Вы неспроста поставили крестьян выше всех?
— У каждого народа крестьяне — основа нации. Я влюблен в красоту неповторимого быта крестьян — этой чарующей резьбы наличников на избах нижегородского Заволжья или Русского Севера. Или каждая губерния имела свой самобытный костюм с великолепными кокошниками, сарафанами, панёвами (шерстяными юбками) и душегреями. А вышивка орнаментов вообще восходит к седой былинной древности и великим документам человеческого духа — книгам Рикведы и Авесты. Не случайно раньше на съезде русских художников в 1913 году был прочитан доклад о происхождении птицы Сирин, столь распространенной в народном искусстве...
Здесь, кстати, частично представят (например, в портретах) и четвертое сословие — купечество.
Всё творчески продумано: в одну из комнат нужно войти через настоящие усадебные ворота, выполненные современным мастером из ели по образу и подобию старинных городецких ворот (традиционные для городецкой резьбы русалки, львы, растительный орнамент). И тут же стоит часть крестьянской избы — с подлинной старинной печью, расписным подпечьем, красным углом, люлькой, резными раскрашенными дугами, свадебными санями.
А идея ворот такая: при них сделают подиум, на котором встанут манекены в праздничных крестьянских костюмах (подлинных, шитых жемчугом):
— Тут тебе и свадебные, и какие угодно, из разных губерний, — указывает на развеску костюмов и головных уборов Илья Глазунов.
— Неужели крестьяне такое носили?
— Один крестьянин из Ростова Великого во время войны 1812 года одалживал государю императору Александру Первому деньги.
Шутка сказать, — продолжает художник, — когда мы с моей покойной женой Ниной Александровной Виноградовой-Бенуа делали книгу по истории костюма, пришли в этнографический музей в Ленинграде, а там выставлены праздничные крестьянские одеяния. И написано: «Боярские костюмы». Я пошел к руководителю и говорю: «Ну какие еще боярские? Обычный северный свадебный крестьянский костюм!», а она отвечает: «Илья Сергеевич, мы лучше вас знаем, что крестьянский. Но, как вы помните, дореволюционная „Россия — это тюрьма народов“, и если сказать, что простые крестьяне ходили в парче, расшитой бисером и жемчугом, — все скажут: так ли плохо им жилось?».
А это что за странная комнатка (и таких несколько): штук десять здоровых красных баллонов в ряд? Оказалось, современные нормы пожаротушения: ведь заливать картины водой нельзя, только специальным газом...
Далее заходим в зал т.н. временных экспозиций. Стены нарочно покрашены в нейтральные тона для самых различных выставок, каждая продолжительностью по полгода — тут увидите вологодские и северодвинские прялки, нижегородские донца, платки, лубки... и все уже отреставрировано.
— А какие кокошники XVIII и XIX веков! — обращает внимание Илья Сергеевич, — их же так мало осталось — высоких!
...Секрет кокошников в том, что они идут буквально всем. Некоторые надеваются просто, а иные, состоящие из трех-четырех частей, надо еще постараться на себя водрузить. Незамужняя девушка ходила с непокрытой головой, надевая лишь повязку (белую или золотую с красным). Замужняя носила особый убор, часто с вышитыми бисером инициалами и личным орнаментом, вот, например, южнорусская так называемая сорока с рогами. Глазунов:
— Представляете, выходила женщина, как царица, — вся сияла в парче!
— Одно название, что крестьянка.
— Я был в Италии, в их музее народно-декоративного искусства, спросил: а можно увидеть вашу историю итальянского народного костюма? Мне ответили, что у них такого нет. Есть римские тоги, а потом костюм менялся с общеевропейской модой.
— А на наш костюм взглянешь — не узнаешь своей России.
— Ну еще бы! Сейчас многие хотят рвануть кто куда, поменять Родину. Я был раньше во многих странах мира, где мне предлагали остаться и где бы я имел всё и как политический беженец из СССР, и как художник. Понимаю, как страшна и неизлечима ностальгия, которой болели Рахманинов, Бунин, Шаляпин и многие русские беженцы, спасающиеся от коммунистического террора. Сам не мыслю себя вне России и понимаю, почему Сергей Рахманинов, живя за границей во славе и благоденствии, не мог творить без «русского воздуха». Каждый новый день нас отделяет от благословенной и привольной России, которая, по утверждению известного экономиста Европы Эдмона Тьери, к середине XX века должна была стать самой богатой и процветающей страной мира. Ведь только при Николае II население увеличилось на 30 миллионов...
— Но бедность, бурлаки, стоны...
— Достоевский ненавидел «либералов, от которых погибнет Россия». Характерно, что, кроме секты духоборов, никто никогда не хотел уехать отсюда. Наоборот, тысячи иностранцев рвались в Российскую империю. А что касается мифа о «тюрьме народов» или несчастных бурлаках — почитайте Гиляровского. Какой стон! Бурлак, пройдя сезонную норму, получал столько денег, что строил дом, обзаводился семьей, где было по восемь—десять детей. Увы, коммунистический террор затопил все в крови, начав геноцид народов России и прежде всего русского народа.
...Что еще интересного — на базе Музея сословий возникнет детский развивающий центр (здесь, на третьем этаже, он и расположится). Детишек увлекут декоративно-прикладным искусством, росписью керамики, шитьем костюмов по старинным рецептам. Занятия будут как разовые, так и рассчитанные на год. А детских фестивалей галерея проводит и так пруд пруди — и хоровой, и рождественский... Мало того — в интересах детей облагородят всю галерейную территорию.
Думали, что всё — но куда эта лестница ведет? Неужели на крышу?
* * *
Купол. И так по ступенькам винтом забрались практически в круглое обзорное помещение
Итак, уже вскоре предметы «въедут» в новое жилище, будет составлена опись, и глава города торжественно примет уникальный дар...
— Я хотел бы, — завершает экскурсию Илья Сергеевич, — чтобы мэр Москвы Сергей Семенович Собянин открывал Музей сословий России. Наша многонациональная страна с триумфом проводит, как известно, такие грандиозные культурные мероприятия, как Год России во Франции, Италии, Испании... туда везут лучшие коллекции. Не пора ли наконец и у нас провести свой Год — Год России в России?
