– Первый вопрос про интернет: когда ж все топовые концерты будут идти в прямой веб-трансляции, причем с классными ведущими, как это было на последнем конкурсе им. Чайковского?
– Во-первых, прямых трансляций мы делаем достаточно много, уже два года с этим работаем. Надо понимать, что во многих точках России люди в глаза не видели симфонического оркестра; много где не принимается канал «Культура». С интернетом, конечно, проще. И у нас, помимо сайта, есть свой канал на youtube (пока его посещают, в основном, жители Москвы и русского зарубежья). Другое дело, что из-за технических проблем мы только сейчас выходим на полный рабочий, а не тестовый, режим.
– А что до ведущих?
– Если честно, мне не очень близка идея с ведущими и режиссерской съемкой, которые вам задают свою трактовку. Куда интереснее, когда вы сам себе режиссер: словно бы сидите на определенном месте, видя зал через четыре статично установленные камеры (солист, дирижер, оркестр, общий план). И просто выбираете одну из этих камер (переход с камеры на камеру будет осуществляться без сбоя звука).
– Но в антракте был бы к месту популярный рассказ о произведениях…
– Эх, такой рассказ был бы актуален не только для веб-трансляций, но и для концертов вообще. Но вот загвоздка: лекторов-музыковедов становится всё меньше и меньше. Все наши основные ведущие не очень молоды, а смены им нет. Да, мы привлекаем Артема Ваграфтика, Ирину Тушинцеву, Ольгу Егорову, но… я не знаю сегодня людей, готовых работу лектора считать делом всей жизни. Потому что, как ни крути, для всех первична работа в СМИ – на радио, телевидении. Даже обратилась как-то к ректору МГК Александру Соколову: «Вы же по 15 лекторов-искусствоведов каждый год выпускаете! Порекомендуйте!». Нет. Это счастье, что есть – их единицы – такие уникальные личности как Геннадий Рождественский, которые перед концертом могут увлекательно рассказать о музыке.
– За филармонией закреплены несколько коллективов и ведущие солисты – Вирсаладзе, Гиндин, Князев, Мацуев, Мечетина etc. Их число будет меняться?
– Не думаю, что оно будет увеличиваться. Потому что быть в штате филармонии – это довольно странное состояние для артиста. Куда более распространены гражданско-правовые договоры на конкретные выступления, – так мы работаем с 1000-ю солистов в каждом сезоне, совершенно не связываясь с ними трудовыми отношениями.
– Может тогда, филармония – это отмершая форма?
– Я так не считаю. Помимо концертирующих солистов, есть замечательные артисты, работающие в школах. Такая незаметная, чрезвычайно нужная, ежедневная работа. И вот с ними имеет смысл поддерживать как раз трудовые отношения. Но и тут проблемы: не хватает сейчас скрипачей специфического репертуара из популярных пьес…
– Несколько лет назад Минкульт рапортовал, что Филармония первой из бюджетников переходит на «автономные рельсы», – здесь есть о чем говорить?
– За эти годы многое поменялось в самом подходе к деятельности госучреждений. Сейчас мы, как и все остальные, являемся «бюджетным учреждением нового типа». В «автономные» из учреждений культуры не перешел никто. И зачем это, собственно, государству? Да, наши права расширены: финансирование с этого года идет не по смете, а в виде субсидии; наши средства являются именно нашими, а не доходами бюджета; наша арендная плата – тоже теперь наш доход. Но мы по-прежнему продолжаем хранить деньги в Казначействе, по-прежнему по нам бьет 94-фз… Хотя, слава богу, в него внесены изменения, касающиеся гостиниц и перелетов при гастролях.
– А что, на расселение в гостиницах тоже нужно было проводить конкурс?
– А как же? Был же случай: вот к нам едет именитый европейский оркестр, выбирающий, на минуточку, гостиницы только той марки, которые им хорошо знакомы. Мы объявляем конкурс с условием: пешая доступность до зала им. Чайковского (не везти же их по пробкам на трех автобусах на репетицию и обратно!). Среди прочих, в конкурсе участвует и гостиница, находящаяся у Чапаевского парка (м. «Сокол»). Мы их услуги, естественно, отклонили: хоть и дешевле, но далеко. Так они на нас подали жалобу в ФАС, причем, ФАС признал жалобу обоснованной: дескать, от «Сокола» дойти до зала Чайковского можно. «Вы представляете себе, говорю, этот поход – зимой с виолончелью? Ко мне ж никто больше не приедет! Что мне делать?». В ФАС же ответили: «А вы заплатите 50 000 руб. штрафа и селите где хотите». Пришлось платить, хотя нам дорого достается каждая копейка…
– Кстати, наша филармония и правда является уникальным продюсерским образованием в мире?
– За рубежом все функции разведены: есть артист, есть его агент, есть зал. У нас же все это выполняет филармония. Так повелось с советских времен, когда никакой собственности, кроме государственной, не было…
– Но до сих пор эта форма живучая…
– Отчасти. В России, увы, агентские отношения находятся еще в зачаточном состоянии. Ну не должен артист сам себя продавать!
– А что должно случиться, чтобы появились агенты – норма для всего цивилизованного мира?
– Ну, тихонечко этот процесс идет: у кого-то жена выполняет функции агента, для кого-то мы сами стали агентом… Но ускорить процесс нельзя, ведь это вопрос менталитета и менеджерских кадров в культуре (мы – не поп-музыка, у нас деньги можно заработать максимум на десяти суперпопулярных артистах и всё). Должен, в первую очередь, развиваться рынок: надо повышать качество и количество концертных залов, надо популяризировать классическую музыку, востребованность которой в России несравнимо ниже, чем в Европе. Я уж молчу про современную академическую музыку, с восприятием которой серьезные проблемы… Мы стараемся делать, что можем – работаем на перспективу, то есть с детьми: за последние пять лет количество детских концертов увеличилось вдвое.
– А вот насколько, пока вы работаете, возросли как цены на билеты, так и суммы гонораров?
– Отвечу так: они стабильны.
– Вас коснулось увеличение арендной платы за Большой, Малый и Рахманиновский залы руководством Московской консерватории?
– Ну, естественно. Они имеют на это право, это их здание. Но из-за того, что за последние пять сезонов аренда консерваторских залов выросла в два раза, мы сократили свое присутствие в Большом зале на 20% (в 2011 г.), а в Малом и Рахманиновском, к сожалению, в половину. То есть, Большой зал сейчас для нас стоит 309 000 руб. за вечер, а на следующий год они обозначили сумму в 330 000 (причем, это «щадящие» расценки для абонементных концертов). За Малый зал с нас просят 92 000 руб., и если 92 тысячи вы поделите на 435 кресел, то это получите 230 руб. за одно место при аншлаге, – это притом, что камерная музыка по определению не может продаваться дорого. Таким образом, солидная доля очень неплохих артистов остается за рамками филармонической афиши, ибо проводить их концерты на самоокупаемости невозможно, а доходы слушателей, извините, не успевают за ростом аренды залов.
– Так здорово, что у вас появился собственный Камерный зал…
– Да, там мы представляем молодых исполнителей и композиторов, причем, уже есть люди, которые ходят только туда: зал очень теплый, там замечательный непосредственный контакт – глаза в глаза.
– Что касается рекламы – это палка о двух концах. С одной стороны, огромные плакаты – это здорово. С другой – превращают классику в попсу…
– Лично я не люблю билборды, когда в одном ряду на стене висят какие-то крайне невнятные проекты и тут же – наша филармония. Наружки у нас очень мало. Но информацию доносить как-то надо – есть сайт, справочная служба и наше ноу-хау – рассылка (почтой или по мэйлу) по карте постоянного слушателя. У нас уже целая база адресов. То есть я – за адресную рекламу, а не за оклейку заборов.
– И последнее: не мешает ли вам метро?
– Ну что вы: слушателям как раз очень удобно. Его и не слышно в зале, чего не скажешь о митингах по 31-м числам. Был вот концерт Элисо Вирсаладзе с программой Шопена. А на площади – митингующие орали в мегафоны. Я стояла за кулисами и думала: вот сейчас Элисо Константиновна прекратит играть, встанет и уйдет. Потом был концерт виолончелиста Сергея Антонова, так митингующие и вовсе шли с большими барабанами – боже, как Сергей только доиграл!
