Тот еще кошмар начинается с первых кадров. Небо. Море. Облака. Здесь, укрывшись от взгляда взрослых, раскинулся город золотой. Напичканная спонсорским мороженым до состояния пищевого отравления глазурная община метриков — сказочных героев с метр ростом, ответственных за счастье всех детей земли. По воздушным дорожкам парит их предводитель — Олег Павлович Табаков. Мантия, слепленные гелем в пирамидку волосы, ироничный взгляд, которым он окидывает безжалостный продукт-плейсмент вокруг, — все при нем. Так же, улыбаясь, он выбирает для особо сложного задания одного из самых бестолковых метриков в поднебесной — Михаила Галустяна. Как оказывается позже — только потому, что он его внук.
Внучок к этому моменту уже успел засветиться на Земле в паре идиотских телерепортажей, чьи авторы прозвали его за глаза Карлосоном («о» после «л» — не ошибка автора, именно так зовется главный герой этого фильма в отличие от любимого всеми с детства человечка с пропеллером из книг Астрид Линдгрен) — за любовь к полетам наяву и разнузданным шалостям. Дабы отсечь как рудимент все угрызения совести по поводу сворованных и извращенных сюжетных линий, авторы на опережение козыряют самодовольством, которое ошибочно принимают за чувство юмора. Во время первого разговора Малыша уменьшенный на компьютере до роста ребенка Галустян с ходу объявляет, что он не как бы Смурфик, не как бы Карлсон и не как бы все остальные. Все наоборот: это люди, повстречавшись с метриками, не в силах поверить в волшебство, придумывали вымышленных героев, которые потом стали героями известных сказок.
Подобное невинное воровство, давшее жизнь предыдущим киноопытам команды Сарика Андреасяна, как и беспомощность воплощения, вряд ли дает основания для их серьезного разбора. Но фильм «Тот еще...» в определенном смысле — выдающееся достижение. Здесь кошмар отступает в сторону, давая дорогу громкому ужасу, который воплощают его герои.
Малыш, который предпочитает новый джойстик к приставке живой собаке («собака — это ведь скучно!»). Отец, который орет на сына после каждого его слова и хлопает кулаком так беспричинно, как ни в одном дремучем российском арт-хаусе. (В его случае встает еще один неразрешимый вопрос — как ему удалось заработать столько денег, если, судя по фильму, с точки зрения бизнеса он откровенный идиот? Впрочем, этот вопрос можно задать всем взрослым персонажам фильма.) Карлосон—Галустян, в чьих устах главный слоган фильма «Пошалим?» в четырех случаях из пяти имеет четкий сексуальный подтекст. А в ключевой сцене, чтобы наказать «плохого» восьмилетнего ребенка, используется сброшенный на голову наполненный водой презерватив. Дежурный сортирный юмор здесь представлен громким пусканием газов и шуткой: «Твое место — у Наташи». Есть и эпизодический персонаж по имени Гриша Мартиросян, который ходит в элитную школу в спортивном костюме и не понимает русский язык (возможно, это внутрицеховая шутка).
Авторы задумывали свое творение как первый то ли за десять, то ли за двадцать лет добрый фильм для детей. Исполнители главных ролей согласились сниматься именно по этой причине. Но на фильме, где Гоше Куценко и Александру Олешко манеры заменила манерность, Карлосон—Галустян в натянутых по уши гетрах откусывает от торта с надписью «Сергей Михалыч» первые три буквы, легче представить не мам и детей, а певца Шуру. Чья афиша через дорогу от кинотеатра зазывала поклонников на сольное шоу в тот же вечер.
Гениальное произведение всегда больше своего создателя. Это же, будучи чудовищным, явно в сто раз хуже собственных авторов. Судя по «Фейсбуку» Сарика Андреасяна, в свободное от ругани с неблагодарными критиками время он смотрит и цитирует хорошее кино. В основном американское. В фаворе «Форрест Гамп» и все главные криминальные драмы — от «Крестного отца» до «Криминального чтива». И своих зрителей, включая детей, он любит вполне искренне. Так что неверно было бы подозревать в появлении такого фильма желание нагреть руки на детской аудитории, попутно доведя ее до слез (как минимум двое маленьких детей позади меня ближе к финалу натурально рыдали).
Все правильно — российских детских фильмов в кинотеатрах нет. У государства они вызывают отторжение. У зрителей — тем более. В итоге — с ребенком выйти некуда. Артистам играть негде. «Тот еще...» в такой ситуации — вариант без выборов и без альтернативы. Зритель, чьи родители росли на библиотеке прекрасных детских фильмов, а он эти книжки только в руках держал, пойдет и не на такое.
Если бы не некоторое количество времени, потраченное на копание в отечественном кинобизнесе, я бы предложил всем, ушибленным российским кино, выйти на свой санкционированный митинг. За честные выборы проектов, достойных государственного финансирования, и прозрачную отчетность кинотеатров, прокатчиков и производителей. Здесь тоже назрела необходимость в судебной реформе, а население, то есть зрители, готовы объявить вотум недоверия режиссерам. Но на деле сложившаяся ситуация устраивает более-менее всех. Клепать откровенную халтуру и восхищаться лучшими иностранными образцами жанра — вот что такое особый русский путь. Размер отката нередко покрывает убытки кассовых сборов, а горстку недовольных можно либо вообще не брать в расчет, либо заткнуть нехилым вливанием бюджетных средств. Андреасян и компания, не в пример остальным, дурят только частных спонсоров. И хотя первое желание после просмотра — как следует всыпать авторам ремня — запретить им и дальше портить популярные сюжеты в условиях развивающейся демократии мы просто не имеем права.
Остается только, внимая просьбе Михаила Галустяна, озвученной со сцены в день премьеры: «Понять и простить». Уж этого умения у российского зрителя — хоть отбавляй.
