Зал забит, на приставном стуле у стеночки нашел место себе сценограф Станислав Морозов. Поскольку занавеса нет, на сцене виден плод его трудов: две кровати, буфет, стол с парой стульев вокруг него… Здесь же детские игрушки — вполне бытовая декорация у этой страшилки из детства, написанной Павлом Санаевым, тогда еще выпускником сценарного факультета ВГИКа, по собственным воспоминаниям.
А вот и он сам пробирается в четвертый ряд с симпатичной брюнеткой. Знаю, что он не очень хорошего мнения о фильме Снежкина по своей повести. Что скажет про премьеру автор, профессионально связанный с кино?
А между тем Марк Розовский с первой же сцены заявляет дважды, нет, трижды кинематографический прием: первое — экран с перфорацией по заднику, второе — фрагмент популярнейшей песни из культового кинофильма «Земля Санникова»: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он…» И третье — молодой человек, похожий на удивленного щенка, на авансцене сообщает залу, что пишет сценарий про свое детство, таким образом задает правила игры — вполне взрослый артист (Александр Чернявский) играет 8-летнего мальчика.
Так вот, мальчик, значит, лежит на железной кровати под пуховым одеялом, вечно болеет… С противоположной стороны за ширмой крупный мужчина недовольно ворочается с боку на бок. В движении лишь одна фигура — женская: синий байковый халат в желтых ромбиках, подпоясанный по талии, чулки в резинку неприятного цвета (песок с горчицей) и неподтянутые, по-домашнему стоптанные тапки. Седые волосы не причесаны, хотя видна попытка уложить их в косу вкруг головы, как у Юлии Тимошенко (только кто ж теперь помнит эту отчаянную дивчину!).
— Детонька, сними штаны, открой попку, я тебе свечечку вставлю.
— Бабонька, не надо свечку. Я в парк хочу, на аттракционы, — канючит «мальчик».
— Шоколадку съешь, супрастинчику потом выпьешь… А ты? (Сурово.) Что ты делаешь? Все лежишь? — это она уже мужчине за ширмой.
Повесть Павла Санаева, инсценированная Марком Розовским, о любви, от которой всем плохо — и объектам, и субъектам. Будь бабка садисткой, все было бы куда проще. Любовь бабушки к внуку и собственной дочери, у которой она отняла сына во имя все той же любви, выглядит как война, как борьба, в конечном счете как ненависть. Помню, когда я читала эту повесть в журнальном варианте, ощущение боли разрывало мой организм: так подобрал слова и сплел их Санаев, что душили они непридуманной правдой и неисправимостью жизни. Однако Марк Розовский жутковатой детской истории подобрал симпатичную и невинную рамочку — звуковую. «А снег идет, а снег идет…», «Увезу тебя я в тундру…» и прочие шлягеры 60–80-х льются как из радиоточки в обычной московской квартире. Песни не отвечают за людскую глупость, эгоизм и слепую любовь. Но горькой истории добавляют абсурда и юмора — его хватает.
Центр и магнит квартиры — бабушка. Только актриса, ее играющая, определит успех или неуспех спектакля по Санаеву. В данном случае Розовский назначил на эту роль Галину Борисову, артистку странную во многих отношениях. У нее обычная, без особой фактуры внешность. Существование в жизни тоже не актерское: избегает всякой публичности, категорически не дает интервью, и это не каприз, а позиция: суета — не ее стиль. И на сцене Борисова — как женщина из жизни: никаких приемов — ни особых голосовых (хотя интонация ее голоса особенная), никакой экспрессии в движении. В ее игре — только судьба, только характер. И оттого как-то совсем неуютно. И от этого — восторг. Она задает планку игры и градус существования другим актерам. Я даже припомнила несколько таких бабушек, которые своей любовью и заботой уничтожали или пытаются уничтожить личность маленьких мальчиков и девочек, ломали и ломают судьбы собственных детей.
После спектакля первый вопрос Павлу Санаеву:
— Не больно еще раз возвращаться в детство?
— Знаете, так было, когда я первый раз смотрел спектакль в Питере, в «Балтдоме». Сейчас я стараюсь смотреть отстраненно. На репетиции ни на одной не был и считаю себя не вправе вмешиваться в работу режиссера. Мне интересно было.
Марк Розовский:
— Жизнь детей в среде, где нравственные устои размыты, часто превращается в пытку. И то, что мы называем счастливым детством, оказывается неисполнимой мечтой. Самое страшное, что нас воспитывали, допуская ошибки, — мы помним о них, а когда начинаем воспитывать своих детей, то повторяем эти же самые ошибки.
