«Не понимаете в пьянстве — не рассуждайте»
— Александр Константинович с младых ногтей был под зорким оком Гончарова, худрука Маяковки. Что их связывало внутренне?
— Гончаров сам Сашу выбрал, принял на курс. А мальчиков у него всего трое было, причем абсолютно разных — Фатюшин, Саша Соловьев (его тоже нет в живых) и Игорь Костолевский (дай бог ему здоровья). Не буду скромничать, мой будущий муж был любимцем Андрея Александровича. И именно потому, что они совпадали по темпераменту: что Гончаров очень вспыльчивый и горячий, что Фатюшин такой же. «Я всю жизнь занимался одной профессией и всю жизнь любил одну женщину», — говаривал Гончаров. Вот и Саша был однолюбом. Отдаваясь актерству с потрохами.
— Но эта страсть — честная страсть — сократила ему дни?
— Если приподняться над ситуацией, можно иначе сказать: эта страсть украсила его жизнь. Может, и сократила, да. Но придала такой неповторимый градус, такую высоту полета, что это того стоило. Простите за пафос, ну не могу по-другому, когда про Сашу рассказываю! Ведь чем больше времени проходит, тем больше понимаю, что с уходом Саши из нашей жизни ушли какие-то вещи, которые за один день не взращиваются в людях. Это бескорыстие, бессребреничество, прямота, чувство долга — короче, все то, что сегодня смешно и немодно.
— Интересно, такие люди среди актеров еще попадаются?
— Во-первых, эти качества в принципе не бывают массовыми. К тому же в Саше все это было необычайно сконцентрировано — он вообще своеобразный знак своего времени, своего поколения... хотя и среди молодых ребят мне изредка встречаются такие, слава тебе господи, живущие не по-модному — честно, открыто, озорно.
— Лично вам было сложно ему соответствовать?
— Знаете, меня часто укоряют — «почему я не держала Фатюшина в узде, почему не влияла на него, не могла подействовать?». А я такую задачу и не ставила. Сразу поняла: эту стихию, может, и можно обуздать, но не нужно. Он в этом был прекрасен. То, как мы жили, Высоцкий описал как «гибельный восторг»: «чую с гибельным восторгом — пропадаю, пропадаю!». Кстати, песня эта («Кони привередливые») была у Гончарова любимой. Вот с таким ощущением и прожили. Так что обуздать, поставить на место или, боже упаси, изменить — было б просто преступлением по отношению к такому явлению, как Александр Фатюшин. Причесать, утрамбовать в общий ряд — все равно как экзотическое растение обстричь, сделав из него квадратный куст. Ради чего? Чтоб как все? Чушь!
— Ну да, вот про Высоцкого читаешь — тоже был невоздержан...
— Вы знаете что, Ян? Я хочу — как у Райкина, — чтоб меня правильно поняли наверху. Мне немножко обидно становится, когда люди, толком не понимающие в пьянстве, начинают на эту тему рассуждать. Чем больше я об этом думаю (а мне чаще, чем кому-либо, задают вопросы на эту тему), тем больше прихожу к выводу: как здорово, что многие талантливые люди знали толк в выпивке. Вот мы часто слышим: «эти застойные 80-е», «эти проклятые 90-е», верно? Так вот именно взаимоотношения с алкоголем превращали ужасы 80-х и 90-х в некое замечательное азартное приключение, понимаете?
— Отдушина?
— Нет, не отдушина. Это, если на литературный язык перейти, такая жанровая окраска. Простите мне это отступление, типа плаката в защиту талантливых алкоголиков, но давайте на левой стороне напишем фамилии трезвых, а на правой — пьющих. И правый список мне импонирует больше, чем малочисленный левый. Я доходчиво излагаю?
— То есть талантливому человеку без этого невозможно?
— Возможно. Наверное. Но мне лично за всю мою жизнь такие мужчины (талантливые, но не пьющие) не встречались. Те, с кем я была связана, любили это дело. И я в том числе, между прочим. Нет, вы поймите, я не то что убеждаю, что пить — обязательно. Может, другим попадались непьющие таланты. За других говорить не буду. Но и своих — шутка! — в обиду не дам.
«И в театре началась чехарда, и со «Спартаком» раздрай»
— Да а что в обиду давать — Фатюшина отлично люди помнят...
— Не воспримите меня человеком-флюгером (любой мой друг скажет, что я не такая), но в прошлый раз мы с вами беседовали о Фатюшине в переломный для театра момент — и тогда я нелестно прошлась по теперь уже бывшему руководству Маяковского. А сейчас у нас новый режиссер — Миндаугас Карбаускис, воздух поменялся, пенаты проветрились, и в первый раз за 10 лет в театре накрыли стол в Сашину честь. Кстати, как раз играли нынешний спектакль «На чемоданах» по пьесе Ханоха Левина. А в нем заняты многие из тех, кто с Фатюшиным работал, — это и Женя Симонова, и Майя Полянская, и Шура Ровенских, и Витя Власов, и Юрий Никулин... Отыграв, мы сели за столы, а кругом висели фотографии Саши, а для зрителей лежали на столиках распечатанные Сашины стихи.
— Стихи? А вот на одной фотографии я видел его с гитарой...
— С молодости на двух аккордах он перебирал две шутливые песенки на гитарке. Симпатично получалось. Нет, Саше жутко хотелось играть и петь, но... очень стеснялся, считая, что у него нет слуха. Какая-то учительница в детстве сказала — и как приговор. Это ж часто бывает. А я не унималась: «Саша, у тебя чудесный голос, и мы будем петь с тобой вместе». И вот иногда ночью он проснется, что-то его забеспокоит, он и говорит: «Лен, давай споем!». Я подсказывала ему слова, он тихонько пел. А потом еще купили караоке, и у Саши стало вообще хорошо получаться.
— Как у Фатюшина вообще складывались отношения с людьми? А то вон, например, у Збруева спросили, есть ли у него друзья, так он ответил, что близких — нет...
— Нет, я бы позавидовала Сашиным друзьям. Фатюшин не разбрасывался на количество. Но всегда оставался предан людям. И для него самым большим удовольствием было прийти на помощь, если с кем-то из близких случалась беда. А самые близкие — это одноклассники из Рязани (теперь я продолжаю с ними дружить, стараюсь быть полезной); уж не говорю про парашютиста-испытателя Эрика Севастьянова, про футболистов-спартаковцев, назначивших Сашу своим талисманом. Фатюшин поддерживал Олега Романцева, когда у того начались трудности в «Спартаке»; Славу Фетисова...
— А коллеги?
— Саша очень трепетно и бережно относился к дружбе с артистами старшего поколения. И те отвечали взаимностью, понимая, что Фатюшину можно довериться. Например, чудесные отношения связывали его с Николаем Крючковым (вместе снимались в фильме «Человек на полустанке»). Причем Крючков тоже был заядлым футболистом. И вот мы как-то приехали в «Олимпийский» на матч... ждем, когда нам вынесут билеты. Следом подъезжает «Волга», а там сидит Крючков. Фанаты начинают кричать «о, Николай Афанасьевич!», машут ему, машут, а тот сидит, тоже помахивает им, но не выходит. Я мужу говорю: «Саш, по-моему, ему очень тяжело встать, сил нет». А никто этого не понимает за ором и криком. Фатюшин подошел, а Крючков ему улыбается: «Сашка, ну хоть ты вынь меня отсюда наконец!».
— Кстати, насчет футбола — многие писали, что Александр Константинович умер от приступа после просмотра матча со «Спартаком»...
— Я не буду ни подтверждать это, ни опровергать. Да, в этот вечер действительно был футбол. И били пенальти. И Саша правда переживал за «Спартак»... время было такое, все совпало: и в театре началась чехарда, и в спорте кризис. Фатюшин видел, как тренер Олег Иванович Романцев переживает, как с командой происходит раздрай, — конечно, все это не прибавило Саше жизни.
«Я понял, Лена: еще сыграю Хемингуэя!»
— Фатюшин когда-либо говорил, что хотел сыграть такую-то роль, но не вышло?
— Конечно. Однажды ему попался сценарий фильма «О бедном гусаре замолвите слово», прочитал — роль корнета (сыгранная в итоге Станиславом Садальским) очень понравилась. И у Саши была мысль набрать Эльдару Рязанову (вместе работали на «Служебном романе»), чтоб попроситься на пробы. Но... у Фатюшина был железный принцип: не просить у руководства ни ролей, ни квартир, ни машин. И вот время ушло, уже на премьере Саша подошел к Рязанову: «Я так хотел эту роль сыграть! И не позвонил». На что Эльдар Александрович ответил: «Ну и дурак, что не позвонил».
— А в последние годы?
— Саша, когда стал стареть, никак не мог понять — что с ним происходит. Загадка: отчего это вдруг появляются седые волосы, морщины? Старость не принимал. А летом вдруг отрастил бороду, она оказалась вся седая, так Фатюшин очень долго привыкал, думал-думал и наконец глубокомысленно сказал: «Я понял, Лена! Да, понял: я еще сыграю Хемингуэя!».
— Сердца он был слабого?
— Честно говоря, Саша оказался заложником своего амплуа. Поначалу казался всем баловнем судьбы, этаким удачливым счастливчиком — весь бравый, весь гусар... Кстати, он — внук гусара. А на самом деле у Фатюшина было множество проблем со здоровьем еще с молодости. И это независимо от алкоголя. А то пишут — «он себя водкой погубил». Саша, может, как раз алкоголем себе здоровье-то и продлил, потому что если б Фатюшин не пил, то давно б или удавился, или сел в тюрьму за убийство какого-нибудь мерзавца! А мерзавцам он прямо в лицо говорил, что они мерзавцы.
— И вы были свидетелем этого?
— Бывала, бывала. Допустим, шли похороны Сашиного друга. А друг — из органов. В общем, в последний путь проводить собралось все руководство областного КГБ. Встает какой-то важный чин и произносит следующее: «Мы сегодня провожаем нашего товарища, который был добросовестным винтиком в механизме нашей структуры». Саша встал и, невзирая на то, что это КГБ, что перед ним генерал, сказал: «Извините, но мой друг никогда не был никаким винтиком!». Нажил себе кучу врагов. Но за человека заступился. Вот таким Фатюшин был.
— Вот вы сказали, он был внуком гусара. Усы никогда принципиально не брил?
— Первый раз на свадьбу сбрил. А второй — мы с ним, кажется, поспорили, и он сказал, что ладно, только ради меня сбреет. Причем из этого устроил целый концерт: то подбривал бородку под Чехова, потом под Гончарова, дальше — под Гитлера, в финале — под Чаплина, пока не дошел до состояния голого лица. Мне повезло в этом отношении. Все меркло на фоне того театра, который устраивал мне Саша дома.
— И последний вопрос «для проформы»: как он сам относился к своей самой популярной роли Гурина?
— Замечательно. Хотя прошло время, и он почувствовал, что роль как снежный ком начинает его накрывать: все стали считать, будто биография Гурина — это и есть подлинная биография Саши Фатюшина. У меня спрашивали: «А вы что, жена Фатюшина? Этого известного пьющего хоккеиста?». Настолько все любили этот фильм...
— С Ириной Муравьевой они дружили?
— Очень тепло к Ире относился, хотя особо и не созванивались. Но вот что важно — это к разговору о дружбе: когда Саши не стало, я вдруг осталась одна, практически без работы, в этаком нокдауне от жизни. И тут мне неожиданно позвонили из группы режиссера Леонида Эйдлина (мужа Муравьевой): он вызывал меня на съемку своего фильма о священнике; изначально никакой роли для меня не было вообще. Но мне придумали образ какой-то монашки, ставили в кадр, лишь бы была работа и мне платили деньги. За это я им буду всегда благодарна...
