Вулкан

Коллекционер жизни

Что точнее выразит квинтэссенцию творящейся вокруг жизни, чем калейдоскоп случайно услышанных, кем-то на ходу брошенных фраз, чем увиденные в гуще ежедневной будничной толкотни сценки и эпизоды? Они так и просятся на бумагу, чтобы сложиться в единую, порой забавную, порой устрашающую мозаику.

Коллекционер жизни
Рисунок Алексея Меринова

Свинья

Реплика одного из двух молодых парней, шагающих вдоль подземного перехода:

— А на том месте, где они собирались построить мечеть, зарыли дохлую свинью.

И общий их хохот.

Где, в какой газете, на какой радио- или телеволне услышишь подобное?

Объявления

На заборе — надпись: «За Базилова! За русских!» (фамилия, разумеется, мною слегка изменена).

На фонарном столбе объявление: «Русская семья снимет квартиру».

На стене рядом — другая листовочка: «Сдам комнату. Для славян!!!»

Без экивоков, околичностей и стеснения. Не вполне, быть может, понимая, что представители других национальностей могут обидеться. Или вполне отчетливо понимая, что могут, и намеренно упрямо упирая на дискриминацию — пусть обижаются! А коли не хотите, чтоб вас дискриминировали, ведите себя в нашей епархии, нашем монастыре согласно нашему уставу и кодексу — не палите на свадьбах из ружей, не режьте баранов прилюдно (а в специально отведенных для этого местах) — тогда и мы вас станем уважать и предстанем деликатными.

В какой момент возникла эта нестеснительность? Когда созрел скрытый и лишь в отдельные мгновения прорывающийся наружу кипящей лавой вулкан? Почему накал стал набирать градус, делающий опасность извержения все более реальной?

Не видное глазу клокотание, конечно же, существовало всегда, но до поры не обретало критической остроты, таилось и маскировалось.

Но и в самом деле: за кого коренным, оседлым старожилам голосовать, если не за условного Базилова, если не за своего, близкого духом и кровью (и религиозными убеждениями) единоверца? Не за чужака же с неясной, непонятной, а то и пугающей жизненной позицией и программой!

Точно так же и чужаку, пришлецу — к кому льнуть, если не к своему товарищу по изгойству — среди чужой враждебной массы. Авось и поддерживаемый поможет в ответ.

Мы давно пересмотрели учение Маркса—Энгельса о приоритете классового подхода к решению социальных проблем и сегодня открыто радеем прежде всего о себе, а не о других, о своей семье, об эгоистических интересах, патриотизм и интернациональное братство нам побоку. Исторический опыт показал и доказал: даже кристальные революционеры — при всей их идейной чистоте — пеклись и хлопотали прежде всего о близких, родных, а уж потом о товарищах по партии или вовсе посторонних дядях и тетях.

Внимая сегодняшним националистическим объявлениям и экстремистским призывам, сталкиваемся с историей взаимоотношений древней как мир. Крестовые походы, религиозные войны, истребление нехристей и христиан — все это различные формы и продолжение предыдущей вражды и извечного противостояния народов. Что бы ни вещали политики с высоких трибун о необходимости дружбы и братства, вулкан в своих недрах продолжает клокотать. Усмирить его с помощью слов вряд ли удастся. Да и христианское смирение или антихристианский радикализм не дадут результата. Надо трезво это понимать. Каждому разумному человеку (в споре виноват умнейший) следует пытаться утихомирить националистическое клокотание внутри себя. Трезво понимаю: сей маниловский прожект притянут из сферы неисполнимых мечтаний. И все же… Ведь надежда и на мудрость госдеятелей куда как слаба.

Там, где частный человек может дать волю эмоциям, там государство обязано проявить максимум твердости и рассудительности, а не отдавать предпочтение ни одной из сторон. И, конечно, оно не должно бросать поводья, не должно устраняться, предоставляя грядущей войне созревать самостоятельно и бесконтрольно.

Виновата ли я?

Вагон метро. Воскресный день. На сиденьях — пенсионеры, инвалиды, бедно одетые, с измученными мучнистыми лицами, стоическими гримасами, клеенчатыми сумками на коленях.

Входит лихая, забористая молодая пара: он — с гармошкой, она — с пакетом для сбора вспомоществований. Он весело и задорно играет и поет:

Виновата ли я, что люблю?

Трудно вообразить больший диссонанс и несоответствие мелодии и слов с настроением и физическим состоянием вынужденных слушателей. Исполнители следуют по вагону среди каменных, как на острове Пасхи, изваяний, ничего не получая.

■ ■ ■

На этой же линии метро уже не первый раз вижу сборщиков денег на нужды приюта для собак и кошек. Однажды вошли две разряженные в пух девицы, одна держала на руках болонку, другая — пушистого раскормленного кота. Ничего просительницам не дали. Кто-то громко произнес:

— Оделись бы поскромнее.

Но вот появилась действительно скромно одетая девочка. С овчаркой, которая держала в зубах за пластмассовую ручку пластмассовое ведерко. Умные, проникновенные глаза потрепанной жизнью и явно понимающей, осознающей свою миссию собаченции произвели впечатление, она заглядывала ими в самую душу тех, от кого зависело: получат животные пропитание или будут голодать… И пожертвования посыпались в гулко отзывавшееся ведерко.

Фельдшер

Водитель такси попался неразговорчивый, лишь когда стали приближаться к аэропорту и за окном замелькали кирпичные особняки и деревянные домики, разговорился:

— Я ведь был здесь главным фельдшером в советские времена. Потом — ветеринаром. Потом началась неразбериха. Выкупил казенное жилье, обошлось недорого: вырастил в своем сарае трех бычков и сдал на мясокомбинат. Потом позволили это жилье приватизировать бесплатно. Жена на меня ворчала, но что делать, я уже за него заплатил. Совхоз развалился, обещали подвести газ, не подвели. Теперь грозят отключить электричество. В нашем поселке осталось несколько семей. Нет смысла его оцивилизовывать. Я говорил с новым директором, он так и сказал: как хотите, так живите, куда хотите, туда идите. А у жены гипертония после того, как сын в Афганистане погиб. Да и я немолод. По специальности устроиться невозможно. Ветеринарные клиники богатыми куплены и подарены любовницам или детям. Те в ветеринарии ни бум-бум, приказывают врачам выписывать лекарства, что подороже. А помогают эти лекарства или не помогают, им плевать. Я и двух недель в таких клиниках удержаться не могу. Вот левачу. Тяжело из моего-то поселка — в Москву… А что делать?

Идиллия

В зале ожидания вокзала отец жесткого суперменистого вида ведет за руку двухлетнего сынишку. Ребенок спотыкается, падает. Не ушибся (подстрахованный отцом), но лежит на каменном полу, капризно болтает ножками, плачет, требует помощи, сам подниматься не хочет. Отец, постояв над ним, уходит. Опускается рядом с женой в пластмассовое кресло.

Малыш, отплакав и поняв: манны ждать неоткуда, сам поднимается, идет к матери, на отца косится недобро. Мать его ласкает.

Но вот она, магия силы, — малыш все же подшвартовывается к папе и робко и неуверенно замирает перед ним. Заносит руку, чтобы отомстить. Но рука застыла в воздухе — потому что есть вполне оправданное опасение: в ответ достанется больше и больнее. Приникает к главе семейства по-детски доверчиво и благодарно, всем тельцем, всем своим существом чувствуя: это счастье, что есть надежная опора и защита — отец.

Тот мягко говорит:

— А я тебя заждался. Думаю: где ты?

Полная идиллия.

1968-й и 1945-й

Сидя в аэропорту, я невольно слушал разговор двух дам.

— Эта ужасная чешская авиакомпания! — говорила одна. — Ты себе представь. Старушка купила дочери в подарок духи. Звонила ей из Праги, обрадовала. И кремы какие-то купила на натуральной основе. Старушка не из богатых, сразу видно. Как она радовалась! А при досмотре эти чехи взяли и все у нее на глазах выбросили в мусорную корзину!

— Такой порядок, — пыталась возражать вторая. — Надо было жидкости упаковать в багаж. Из ручной клади все теперь изымают в связи с террористами.

— Какие террористы! Крохотный флакончик! Маленькие тюбики. Старушка малообеспеченная Она так рыдала. Это их счастье, что не на меня напали. Я бы им показала террористов. Как миленькие бы все мне оставили. Я вообще их никого не стесняюсь. И в Австрии, и в Карловых Варах хожу в майке с надписью «Россия». Они иногда пробуют со мной заговорить о 1968 годе. А я им тогда о 1945-м. Что бы они без нас делали? И если после этого не хотят со мной общаться, не навязываюсь, мне одной хорошо. Куплю батон хлеба и кормлю уточек. Так целые дни и провожу.

Красота

В самолете ребенок играл аж двумя биониклами. Для тех, кто не в курсе, поясню: монстра страшнее трудно вообразить. Злые волшебники и колдуны моего детства были симпатичнее. И Кощеем, и Бабой-ягой — в сравнении с этими пластмассовыми терминаторами — можно залюбоваться.

Приучаем детей с малых лет к новой эстетике и новым нормам прекрасного?

Не припомню, чтобы в относительно недавние времена фабрики игрушек штамповали и запускали в серийное производство страшил. И мультфильмы еще совсем недавно были трогательные, добрые — про секции мягких игрушек или скрипящих, но забавных деревянных футболистов.

В какой момент произошла переориентация? И зачем упрямо наводняем жизнь вещественными уродами, которых можно пощупать, погладить, прижать к себе? Готовим детвору к будущей реальности?

Ничего не поделаешь: она уже сегодня диктует свои критерии и законы. Рост преступности, многочисленные похищения несовершеннолетних... Искусство и промышленность не могут стоять в стороне от животрепещущих проблем, не могут не сопрягаться с жизнью.

Подогреваем клокочущие в каждом вулканы.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру