Так вышло, что после всех поздравленческих телеэфиров поэт на машине выехал в Тверь только в половине первого ночи — это как раз начало нашего с ним интервью, длившегося — как пошутил Дементьев — ровно 50 километров.
— Вас нынешняя жизнь хоть как-то вдохновляет?
— Вдохновляет — слово не очень точное. Меня остро интересует эта жизнь. Со всеми ее проблемами. Да, много негатива, который под «вдохновение» не подпадает. Но люди — и это главное — меня окружают замечательные: «хороших людей слишком мало, но все-таки их большинство». А что до вдохновения... это такая вещь рабочая, понимаете? Субстанция необъяснимая: вот я приезжаю в Израиль, сажусь у компьютера, вокруг меня вдруг вертятся стихи — пишу их, переделываю. Еще Чайковский говорил: «Какое такое вдохновение? Я сажусь утром и работаю. Каждый день. Вдохновение есть труд».
— Вы не раз упоминали про две проблемы России — разобщенность и озлобленность...
— Увы, все пока остается неизменно. В обществе нет семейной спайки. Я не призываю выходить на улицу по любому поводу, нет. Но в каждом из нас должно быть чувство ответственности друг за друга и за страну. Это банальные слова, но без этого мы никуда не двинемся дальше. Я недавно вернулся с Кубы. Кстати, первый раз туда ездил 38 лет назад: еще полон сил был Фидель Кастро, которого мы (с Марком Захаровым и Микаэлом Таривердиевым) имели удовольствие слушать полтора часа на открытии новой школы. И удивило тогда потрясающее единение — люди как одна семья, с одной позицией на всё. При том что Куба была невероятно бедной: нам дарили какие-то фрукты, так мы всё отдавали детям — они на выходе стояли и ждали с голодными глазами. И вот прошло почти сорок лет. Не скажу, что они стали лучше жить, — и трущобы там, и всё, но ни малейшей озлобленности. А что ж у нас-то творится?
— Как вы относитесь к такому тренду, что нужно непременно уехать из страны, а кто остался — тот дурак?
— Тот, кто так говорит, — негодяй. Потому что если ты бросаешь свою семью, или друга, или близкого человека в беде, то ты именно негодяй. Как можно бросать сейчас Россию, которая переживает такие тяжелые времена? Это непорядочно. Но... тем не менее люди уезжают: кто-то не может найти себя здесь, кто-то тянется за длинным рублем. Ситуация очень сложная. Возьмите вон сельское хозяйство. Я вышел из крестьянской семьи, отец у меня был агрономом, я с ним мотался по колхозам, русскую деревню хорошо знаю. Тогда уважали землю. Труд хлебороба, земледельца высоко ценился. А сейчас более 70 миллионов гектаров заросли кустарником. Поэтому мы в магазине покупаем картошку из Израиля, лук из Турции, цыплят из Америки. И мне обидно за мою Россию — аграрную, заметьте! — да почему ж так? Где государственная воля?
— То же самое — с промышленностью, которой почти нет...
— Вот именно: мы вынуждены принимать мигрантов, приезжающих со всех бывших союзных республик, но ведь они чаще всего непрофессионалы. Это такая чернорабочая сила, которая понижает нам уровень и без того низкой производственной культуры. Вот, к примеру, поселок писателей в Переделкине. Тамошние дачи были построены в далекие довоенные годы, многие из них обветшали... И что я вижу? Сейчас их реставрируют те, кто должен, исходя из своих навыков, участок подметать, а не заниматься серьезным ремонтом! Я привык, что если ты электрик — так зажигай свет в доме, если паркетчик — клади паркет. А эти горе-реставраторы захламили красивую природу строительным мусором, черт-те что происходит, они и по-русски-то почти не говорят! И не случайно в Переделкине после таких ремонтов горят дачи. Не случайно в новых домах по стране то вода протекает, то электричество «выпадает»... Мы стали довольствоваться непрофессиональным трудом, это наша беда. И если совсем жестко, то скажу: Россия сейчас — страна непрофессионалов. И это касается всего. В советское-то время ракеты так часто не падали!
— Но если вернуться к вопросу эмиграции на Запад...
— Я никогда не уеду. Вот что бы ни происходило. Потому что это моя родина, моя земля, здесь похоронены мои родители, здесь я встретил любовь, здесь моя семья, здесь мои друзья, мой труд. Мой русский язык. Как я могу его предать? Хотя мои стихи, естественно, отражают то время, в которое мы живем, — все его недостатки... пишу о стране с горечью, с обидой, с грустью. Даже с отчаянием. Я хочу, чтобы жизнь менялась к лучшему. Пишу, потому что болит душа, а не ради того, чтоб позубоскалить или заработать сомнительный успех… Сердце болит от того, что вижу вокруг, от того, что с культурой происходит...
— Ну да, кислотой в лицо — наши культурные будни. Обыденность.
— Помню, как я жил в маленьком городе Калинине, сейчас это Тверь. У нас улица была полна мальчишек, ведь дети — в каждой семье. И за все свое тяжелое послевоенное детство я не помню, чтоб у нас кого-то убили из-за денег, чтобы внук ради орденов мог заколоть деда, не помню наркомании... Уровень нравственности был совсем иной! А за все эти годы перестроек и переломов очень сильно исковеркали душу народа. Душу молодежи. Внушили через всю эту телевизионную шизофрению, что главное в жизни — бабло. Бабки! Разве для нас это было когда-либо главным? Вот клянут советскую власть, совок... а я помню тех ребят, которые уезжали на БАМ, на комсомольские стройки, в Сибирь. Они ехали не за длинным рублем! Ехали, веря в то, что ОНИ ДЕЛАЮТ ЖИЗНЬ. И свою, и жизнь страны. Оставались там, строили дома, заводили семьи. И вот всё, что они построили, сейчас перешло в частные руки нуворишей, которые имеют наглость последними словами клясть Советский Союз, а сами пользуются плодами его труда. Эти заводы и фабрики не руками нынешних богачей построены. Не ими открыты месторождения нефти и газа...
— К разговору о деньгах: хорошую фразу вы однажды сказали — «я никому никогда не завидовал, поэтому хорошо сплю по ночам...»
— Это правда. Вот у меня юбилей — это ж столько лет, если подумать, конец света! Но мне часто говорят: вы моложе выглядите, вам 85 не дашь. Так я отвечаю: это не только гены, но и образ жизни. Никогда никому не завидовал, не злобился, занимался спортом, всегда искал в людях хорошее и хотел нести им хорошее — через книги, стихи, общение, через журнал «Юность», который я редактировал много лет. И это хорошее меня же и освящало, во мне и жило! Не позволяло опускаться до каких-то низменных интересов, непорядочных отношений. Спасало души. И я благодарю родителей, что они воспитывали мой характер. Отец всегда говорил: «Андрюша, уважай старших, уважай труд, никогда не ври, будь правдив, как бы ни было тяжело сказать правду или ее услышать, но ты должен жить только так». И это говорил простой человек, крестьянин, который сам себя сделал, свою судьбу, став ученым... Отец для меня был образцом и примером.
— А сейчас люди не думают о том, чтоб быть примером...
— Часто дети попадают в ситуации, когда либо отец пьет, либо оба родителя пьют, или наркоманят, или там бесконечные скандалы. То есть с младенчества коверкают детям судьбы. С кого им пример брать, если родителей лишают родительских прав? Чего дети от таких получат? Все начинается с семьи. Со школы. С учителей. И книг. А сейчас люди все меньше и меньше читают хороших книг, классику. Поэтому возникают в голове пустоты, которые заполняются попсой, бездарной эстрадой, дешевой романтикой. Правда, среди той молодежи, с которой мне приходится общаться, есть множество умных и порядочных ребят, но есть и много плохих, которые плохи уже в отрочестве, в юности. Все это недостаток воспитания. Мой друг (учились вместе) писатель Владимир Солоухин говорил: «Ты знаешь, жестокость проявляется тогда, когда человек отходит от красоты и доброты». Без добра трудно красоте удержаться на той высоте, на которой она должна быть.
— Вдогонку — вопрос про книги: в Америке сейчас наступает эра электронных книг, бумага постепенно отходит... Для вас принципиально, чтобы книга оставалась в бумаге?
— С одной стороны, технический прогресс облегчает нам жизнь, привносит комфорт. С другой — опыт и мудрость заменяет информация, Интернет начинает теснить культуру. Но как бы электроника ни развивалась, настоящее искусство, настоящую литературу не убьешь. Когда только появилось телевидение, все говорили, что оно заменит кино и театр. Но ничего подобного не случилось: они сосуществуют вместе. Вот и цифровая книга не заменит книги настоящей. Не представляю себе, как у меня на тумбочке у кровати будет лежать не томик Лермонтова, а накачанный Лермонтовым айфон. Не лежит к этому душа. Уверен, книга бессмертна… Не зря же в час ночи в книжном магазине на Тверской так много молодых людей! И на моих поэтических вечерах стало гораздо больше молодежи, чем прежде...
— Испытываете ли вы грусть от того, что год от года уходят великие — Ахмадулина, Вознесенский?..
— Да, но помню их всегда… 20 июля, сразу после моего юбилея, в моей родной Твери открывают первый в России Дом поэзии. И я там буду художественным руководителем. Сейчас это здание XVIII века отреставрировано. В этом доме обязательно будут стоять портреты моих великих друзей — Окуджавы, Рождественского, Вознесенского, Ахмадулиной и Евтушенко. Будут звучать их стихи... Сегодня мы говорили с замечательным артистом и поэтом Владимиром Рецептером из Петербурга. Он мне сказал: «Андрюша, я хочу приехать в твой Дом поэзии и привезти свой театр! Хочу, чтоб твои земляки слушали нас». И Евгений Евтушенко, и Иосиф Кобзон обещали приехать, и Юрий Поляков, и Лариса Рубальская, и мой друг Валентина Терешкова, и поэты, артисты, политики... Так между Москвой и Петербургом мы сделаем центр романтики, поэзии, центр интеллектуалов — вот что важно! Если сидеть сложа руки и говорить, что все плохо, — ничего и не изменится. Как говорил Назым Хикмет: «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если он гореть не будет, то кто же развеет тьму?»
Ян Смирницкий
Российские цари
Один пробил окно в Европу.
Другой с Европой воевал.
А третий, трон сменив на робу,
Сражен в подвале наповал.
Теперь властители другие:
У них ни трона, ни корон.
Но та ж покорная Россия —
Их вотчина и полигон.
Где всё устроено по-царски...
Но не для всех, а для господ.
И где шуты слагают сказки,
Как хорошо живет народ.
■ ■ ■
Стихи — это тоже поступки.
У них свой формат и овал.
Хотя они внешне и хрупки,
Но в ярости бьют наповал.
Не каждый крутым олигархам
Осмелится встать поперек.
Здесь сразу паленым запахнет
И будет печальным итог.
И только бесстрашное слово,
Великая сила его
За правду вступиться готово,
Взамен не беря ничего.
■ ■ ■
Отныне в России
Есть два государства:
Одно — для народа.
Другое — для барства.
В одном государстве
Шалеют от денег.
В другом до зарплаты
Копеечки делят.
■ ■ ■
Я за смертную казнь стою.
Мне Беслан выжег болью сердце.
Прямо в душу глядят мою
Дети с огненной круговерти.
Упразднили смертную казнь,
Но спросить матерей забыли,
Как им выжить без детских глаз?!
Как им жить, если жизнь убили?
■ ■ ■
Поставлю памятник Деревне
Вблизи Кремля или вдали.
Поставлю памятник деревне,
Той, что кормила Русь издревле
Дарами матушки земли.
Теперь живем мы по-другому.
Чужие страны кормят нас —
Цыплятами из Оклахомы,
Сырами — с биркой «Гондурас».
Картошкой делится Израиль,
Лук шлют с турецкой стороны...
И этим зарубежным «раем»
Насильно мы окружены.
А где-то наши земли чахнут,
Поля пустуют и дома.
Чужой продукт чужбиной пахнет.
Он мне не мил и задарма.
Неужто воли нет в России,
Чтобы пресечь чужую прыть?!
Или страна уже не в силах
Себя по-русски накормить!
Спасибо, снег, за то, что выпал.
За то, что долгий снегопад
Мою любовь нежданно выдал,
Как выдал нежность мне
Твой взгляд.
Среди заснеженных деревьев
Со сказкой мы наедине.
И белый снег мне душу греет,
Как греешь ты ладони мне.
И знаем мы с тобой заранее,
Что нет уже дорог назад...
И продолжается признанье
Сквозь снегопад, сквозь снегопад.
■ ■ ■
У меня характер —
Хуже некуда.
У тебя похлеще моего.
Я похож на яростного беркута,
Когда кто-то разозлит его...
Ты же в споре или в раздражении
Копия тигрицы молодой.
Если беркут с хищницей поженятся —
Это точно будем мы с тобой.
■ ■ ■
Мне так неуютно стало
В лоне родной страны.
Душа от обид устала
От торжества шпаны.
Всем заломили руки,
Кто косо взглянул на власть.
Уж лучше с ней жить в разлуке,
Чем в лапах ее пропасть.
Муза, не будь слугою,
Как я не стал холуем.
Мне легче уйти в изгои,
Чем видеть, как рушат дом.
Как рушат любимый берег,
Где боль моя и друзья.
...В Россию лишь можно верить,
А жить в ней давно нельзя.
■ ■ ■
Стыдно быть причастным к воровству.
К дележу, к подачкам и откатам.
Я себя считаю виноватым,
Что с ворьем в одной стране живу.
■ ■ ■
Этот яростный мир красота не спасет,
Потому что ее могут просто купить.
Оголтелое время нас к бездне несет
Мимо веры и счастья, которым не быть.
И остался у мира единственный шанс:
Чтоб не рухнуть ему за крутую черту, —
Поначалу должны мы спасти красоту.
А потом и она, может, вспомнит о нас.
