— В этой истории много непонятного — как это произошло и когда. Ведь толком никто ничего не видел. Пол оркестровой ямы был приподнят, вероятно, для уборки, и — если входить так, как входят в яму (не на сцену!) оркестранты, — перед вами разверзалась пропасть в трюм, практически до фундамента. Наверное, Виктор очень спешил и решил добраться до служебного входа напрямую через яму. Упал. И пролежал некоторое время без сознания, пока его не обнаружил обходчик...
...Виктор Седов проработал в Большом около 40 лет. Мы позвонили его коллеге — скрипачу из оркестра Большого театра Олегу Филатову:
— Я Витю знаю сорок с лишним лет, мы вместе учились у одного педагога в ЦМШ — Байбурова Каюма Абдуловича. Хотя он моложе меня лет на десять: Виктор пришел в театр году в 65—66-м; в последнее время сидел за пультом вторых скрипок в середине группы. Был очень начитанным, эрудированным и, кстати, кандидатом искусствоведения: вы встречали еще кандидатов среди оркестрантов? Да и спортсмен прекрасный... Бегал по утрам, купался в холодной воде, морж. Очень разносторонний человек, хотя и не без странностей музыкантских...
— Да кто из нас без странностей!
— Вот именно. Ну, например, он все время что-то тер в нотах, даже во время спектакля. И так постоянно, на протяжении многих лет. Кого-то из соседей это могло напрягать, но меня лишь забавляло. Немножко безапелляционный был в суждениях о музыке, об исполнении, о солистах, о коллегах, но опять же — он глубоко чувствовал предмет обсуждения, многое знал...
— Выражал несогласие с позицией худрука?
— Нет, этого не было, проявлял дипломатичность.
— Кто-то сказал, что он мог торопиться, почему и пошел через яму...
— Он вообще был очень торопливый в жизни. Все делал очень стремительно. Да и зрение вдобавок у него плохое... Ему лет десять назад разбили очки: какого-то парня в метро на эскалаторе задел, а когда вышли на улицу, тот его догнал, ударив по лицу. После этого он сказал, что очки носить не станет, а начнет «воспитывать свое зрение». Так и не одевал с тех пор... Сколько раз я ему говорил: «Витя, зачем ты читаешь и при этом идешь быстрым шагом? Можешь упасть!»
— То есть мог пойти через яму, толком не видя...
— Ну, конечно. Там ничего не понятно. Свет не горел, только тот, что из коридора, он упал в трюм — это много метров. И на него вроде бы еще и литавры свалились, которые он задел, — они тяжелые сами по себе.
Совершенно в шоке от случившегося Дагмара Калашкова (пульты первых скрипок):
— Вместе с Виктором мы работали на одной кафедре (которой я руковожу) в Музыкальном институте им. Шнитке. Он вел важнейший предмет — методику преподавания, а также у дипломников был руководителем выпускных рефератов. Ребят обучал очень интересно, по своей системе. Фанатично преданный делу, энциклопедически образованный: если у кого-то из коллег возникал вопрос — все бежали конкретно к Виктору Константиновичу. Все знал о музыке! У него были все записи, ноты, оркестровки. Студенты его обожали, теперь стоят с глазами, полными слез... Увы, он не успел доперевести с немецкого (надеюсь, его сыновья переведут) уникальную работу — «Школу игры на скрипке» Леопольда Моцарта (это отец великого композитора). Так что потеря огромная для института. Аналога ему нет!
— Очень жаль, но как это все случилось?
— Это несчастный случай. И упущение это не оркестрантов. Есть специальные службы, которые поднимают и опускают яму. Вы понимаете, да? Если яма поднимается — внизу глубокий люк. На исторической сцене после ремонта исключена возможность несчастного случая: там двери в яму при ее подъеме блокируются автоматически. Чего не было на Новой. Может, там изначально и есть блокировка, но она не работала. И частенько артисты обнаруживали яму открытой, и это счастье, что в нее никто не провалился раньше. А в тот день у нас была утром репетиция. Причем, вы поймите: мы бегаем по подземным ходам с одной сцены на другую. Все спешили, все убежали после двух часов...
— А Седов вообще спешил по жизни...
— Ну, конечно. Я вообще не знаю — спал ли он когда-нибудь? По иным вопросам мы с ним созванивались в час ночи. Так вот, вечером у него должен был быть спектакль на исторической сцене. Он в промежутке, видимо, куда-то собирался заехать. А мы все этим грешим — бегаем через оркестровую яму, потому что так гораздо короче, чтоб не идти вокруг.
Увы, сыплются удары на Большой — один за другим. Ведь и с оркестром-то далеко не так все благостно, как это могло бы показаться на фоне балетных скандалов. Синайским — как худруком — многие недовольны. Оркестранты выражают сожаление, что не согласился прийти в яму ГАБТа маэстро Лазарев (или тот же Владимир Юровский). Кадровый голод. А Виктора Седова безумно жаль. Светлая ему память.
КСТАТИ
16 марта в Пермском театре оперы и балета в оркестровую яму глубиной три метра упала и.о. главного режиссера театра Ольга Эннс. Через две недели она скончалась в больнице. Как рассказал «МК» директор Пермского театра оперы и балета Юрий Фоминых, по трагическому инциденту проводили расследование, создали специальную комиссию во главе с инспектором по охране труда, сделали экспертизу. Проверку проводил и Следственный комитет. Случившееся признали несчастным случаем. Нарушение техники безопасности, разумеется, было — по словам Фоминых, со стороны самой погибшей. Ольга Эннс сама пошла на сцену, никому об этом не сказав. В результате на исполнительного директора театра был наложен административный штраф в 50 тысяч рублей. На том дело и кончилось.
