Алексей Чадов дебютировал в кино так, как любой артист мог только мечтать, — главной ролью у Алексея Балабанова в «Войне». Ходили разговоры, что он заменит пропавшего без вести Сергея Бодрова-мл. в «Брате-3». Но от этой идеи вообще отказались. Самыми заметными стали роли в «Играх мотыльков» Андрея Прошкина, «9 роте» Федора Бондарчука, «Живом» Александра Велединского, где он впервые снялся вместе со старшим братом Андреем. Не забыть, конечно, вампира Костю в «Ночном дозоре», как ни относись к этой роли. На картине «Жара» Чадов познакомился с актрисой Агнией Дитковските, ставшей его женой. Как сказал нам Алексей, Агния всегда поддерживает его во всех начинаниях. А скоро мы увидим их в новой картине Олега Степченко «Вий 3D» в ролях Петруся и Настуси.
«Вот мы записываем интервью, а нас где-то фильтруют»
Мы разговаривали, как только случался перерыв. Алексей выглядел измученным. Весь день снимали одну и ту же сцену, долго и утомительно. И когда случалась пауза, Алексей уходил в укромный уголок, закрывал глаза и мгновенно отключался. Но собеседником он оказался живым, следов усталости как ни бывало.
— Алексей, были ли в вашей юности моменты, которые могли направить жизнь совсем по другому сценарию?
— Могло произойти все что угодно. Я же вырос во дворе. Тем более что родился в подмосковном Солнцеве, где случалось так, что стенка шла на стенку. Люди добивались справедливости нецивилизованным путем, как во времена Средневековья выходили на улицу с цепями отстаивать свои права.
— А в Москве — другая жизнь?
— Мне 31 год, а это тот возраст, когда легкость восприятия жизни, свойственная молодости, уходит. В юности живешь беззаботно, а после тридцати приходится включать голову. Я вот сейчас снимаюсь в роли молодого националиста, но сам никогда не был расистом. Не понимаю, как можно ненавидеть кого-то за то, что у него другой цвет волос или глаз, не такой, как у тебя. Москва — город приезжих. Мне нравится, что это многонациональный город. И мы должны цивилизованно решать все проблемы, с этим связанные. Сам я человек прогрессивных взглядов. Надо любить ближнего, как себя самого. В большом городе это сложнее. Все мы находимся в постоянном стрессе и немного шизофреники. Теряем многие ценности. Нельзя жить низменными вещами — это бездарное существование. Надо уважать друг друга. Мне в этом смысле нравится Америка.
— Солнцевская юность помогает в актерской работе? Откуда вы черпаете знания о разных людях, которых вам как актеру предстоит сыграть?
— Я не сноб. И это хорошее противоядие. Оно помогает понять, что происходит вокруг, лучше разобраться в людях. Мы, артисты, играем разных персонажей. Мне, во всяком случае, приходится это делать. Не надо все время проводить в «Мерседесе». С обслуживающим персоналом общаться по-человечески. Иногда выходить в люди. Иначе не поймешь, что вообще происходит. Все мы, и я в том числе, — социопаты. Нам тяжело. Вам — проще. Вас меньше узнают на улице, меньше дергают. Когда я был неизвестным человеком, мог легко пойти в любое место. А теперь, чтобы отправиться в лес, я должен взять с собой какие-то средства защиты, чтобы в случае чего оградить себя от постороннего вмешательства.
— А как же вам тогда удается «спускаться» в наш мир, если вы закрыты для него?
— А я и не поднимался никуда. Я нормально живу, общаюсь с людьми, езжу на квадроцикле, сам хожу в магазин. Я вырос не в замке, а среди обычных людей, знаю, как устроен этот мир.
— Помимо актерского азарта у вас есть социальный запал? Насколько он важен, когда вы играете роль?
— Как вам сказать? Сейчас модно привлекать артистов к самым разным акциям, потому что многие мои коллеги пользуются авторитетом у людей. Все хотят втянуть меня в политику, вывести на разговоры на эту тему.
— Упаси бог! Я вас ни в какую политику не втягиваю.
— Нет, нет, я только рассуждаю на эту тему. Я в этом смысле не активен, хотя очень серьезно увлекаюсь политикой.
— Что значит, увлекаетесь? Следите за тем, что происходит в мире и стране, ходите на митинги?
— Да, слежу. Могу разговаривать на политические темы часа два. Но заниматься ею не стал бы. Вижу, что наше общество не спит и уже не заснет. Раньше же у нас было законсервированное сознание. У меня много друзей, которые непосредственно связаны с политикой, так сказать, из ее закулисья. То есть я в курсе того, что происходит. Это интересно. Представляете, через минуту после таких слов вдруг раздается звонок сверху. Вы вот смеетесь, а у моего друга был такой случай.
— И это был не розыгрыш?
— Помните концерт с участием Юрия Шевчука, когда он вышел на сцену вместе с «U2»? Мой друг работал с Боно, привозил его в Москву, был личным переводчиком и гидом. Он же встречал его в аэропорту «Шереметьево» в тот момент, когда бастовали Шевчук и вся его команда. Боно спросил: «Что происходит?» Мой друг объяснил, что они защищают Химкинский лес. И тогда Боно предложил: «Давай я выйду на сцену и спою вместе с ним!» Был такой экспромт. Через полчаса раздался звонок из администрации президента. Мы вот сейчас записываем с вами интервью, а нас где-то фильтруют. Шутка!
«Я каждый день произносил на ночь «Отче наш»
— Слышала, что вы не раз разговаривали с моими коллегами о христианских ценностях. Откуда такие мысли? Вам ведь только 31 год.
— Каждый раз убеждаюсь, если ты — публичный человек, нужно чаще о себе говорить, давать интервью, раскрывать тему. Я всегда был верующим. У нас — очень верующая семья. Я с детства крещеный. И вырос с глубокой верой. Каждый день на ночь произносил «Отче наш». Понимаете? Об этом, наверное, надо сказать. Потому что людей, которые это способны увидеть и понять, не так много. Да и вообще, я с трудом у многих ассоциируюсь с образом верующего человека. Я побывал в разных церквях, поездил по стране. И именно на этой земле, в пределах «Золотого кольца», где мы с вами находимся, с его невероятными ландшафтами, церквями XVI—XVIII веков, открываются глубина и истоки духовной культуры нашего народа. Здесь я особенно чувствую моих предков: деда, прадеда, который ковырялся в земле, ходил в церковь, к животворящему кресту, просил у Бога помощи, и он исцелял людей. Какая замечательная здесь архитектура! Я объездил все окрестности Переславля-Залесского за время съемок фильма «ЧБ» и не перестаю удивляться красоте этих мест. Это настоящий центр православной культуры. Это наше, по-настоящему ценное. А какие здесь музеи! Очень святое место. Даже не ожидал. Есть такая легенда, будто бы в здешних озерах водятся еще петровские окольцованные щуки.
— Ваша вера позволяет играть роли, не совместимые с теми ценностями, о которых вы говорите? Сейчас вы снимаетесь в роли ярого националиста.
— Не мешают. Надо быть современным человеком, изживать в себе комплексы. Все мы — вы, я, люди вокруг — живем в хищном мире. С детства пытаемся быть краше, лучше, сильнее. А мир жесток. И все мы — хищники. Надо этот факт признать и успокоиться. Недавно я снялся в криминальной драме. Там людей убивают. Этот жанр давно существует в такой состоявшейся, цивилизованной стране, как Америка. Люди там взращены в свободе, имеют полное право на выбор и прекрасно осознают, как все устроено в этой жизни. И их убеждения не так легко поколебать. У нас же все еще сохраняется советская ментальность. Бытует убеждение, что фильм должен непременно воспитывать. Да, конечно, должен. Но никто порнографию и не будет показывать, «воспитывать» на ней людей. Как не будет показывать убийство и говорить, что так и надо делать. Криминальная драма — такая же история людей, как и многие другие, которые рассказываются сплошь и рядом. Не надо сидеть в розовых очках и делать вид, что ничего не происходит. Происходит! Сплошь и рядом! Вокруг нас, в моей стране! Коррупция, деньги, воровство — их гораздо больше, чем мы себе можем представить. Чего же стесняться говорить об этом? Как раз и надо об этом напоминать — здраво и спокойно. Вспомните замечательные фильмы «Спрут-4» или «Крестного отца». Какие ценности они поколебали? Какой урон нанесли обществу? Я — артист и исполняю разные роли. Это не образ жизни, а моя профессия — играть разных людей. Я своей профессией не заставляю кого-то полюбить фашизм или разлюбить Сталина. Я творческий человек и занимаюсь искусством.
«Сейчас таких фильмов, как «Война», не снимают»
— Я уже выучила наизусть текст, который вы произносите весь съемочный день. Сами-то вы не сходите с ума от такой монотонности?
— Когда долго снимаешься, многое идет на автомате. Иногда приходится играть совсем не замороченную, а самую обыденную сцену весь день. Всякий раз с моими партнерами мы пытаемся разукрасить ее актерскими придумками, чтобы не было скучно. Когда снимаешься в фильме, где нет глубокого психологического копания, серьезного героического поиска, опасных трюков, все это, как ни странно, создает мучительные сложности. Я даже не знаю, как это объяснить. Невыносимо сложно находиться на работе и не работать. Когда в кадре много актеров и все что-то говорят, да еще в одном пространстве, это всегда гораздо тяжелее, чем просто бегать, прыгать, летать, крутить сальто и так далее. Если интерес пропадает, ты должен его каким-то образом поддерживать. Это требует много энергии. Нужен атомный реактор, чтобы тебе постоянно было интересно. Если тебе самому скучно, то зрителю — и подавно. Актер иногда становится заложником ситуации, и необходимо как-то самого себя вытаскивать из этой западни, иначе — конец.
— Вы славитесь тем, что на площадке все делаете сами, обходитесь без помощи каскадеров. Зачем так рисковать?
— Да, я стараюсь сам выполнять трюки. Мы же все индивидуальны, даже со спины. Поэтому любую подмену зритель замечает. У меня были сложные картины, на которых не обходилось без травм. Однажды так повредил плечо, что потом лет пять приводил его в норму.
— Не хочется все поменять, заняться чем-то другим?
— Интерес к прекрасной актерской профессии не утратится у меня никогда. Я не отношусь к тем моим коллегам, которые пессимистично настроены на будущее, на развитие кинематографа в стране. Мне как раз все нравится. Мне есть с чем сравнить, тем более с 90-ми годами. Часто думаю, как было тогда и что мы имеем сейчас. Я покатался по земному шару. Побывал в Голливуде. В принципе везде все одинаково. Есть, конечно, отличия. Когда ты идешь против системы, тебе тяжело. Если ты в ногу с ней, то будешь существовать нормально и двигаться вперед. Здесь закон очень простой.
— Наверняка ранние годы оказались для вас более счастливым, несмотря на то что тогда в кино было тяжелое положение?
— Я согласен. Сейчас таких фильмов, как «Война» Алексея Балабанова, не снимают. Я не ради пафоса это говорю, а объективно. Помню, как прочитал сценарий «Войны», какое сильное впечатление он на меня произвел. С «Живым» Александра Велединского было так же. Алексей Балабанов и сам в последнее время снимал другое кино, и не только он. Алексей Герман тоже чуть отошел в сторону. Теперь выходят фильмы более или менее удачные, более или менее неудачные, хорошие и плохие. Но нет фильма-события, каким стала когда-то «Война».
