Зрителей сажают на сцену; зрители смотрят в пустой зал Волковского театра. Пока артисты, в основном в черных пальто, прогуливаются по авансцене, можно оценить архитектурный гений академика Спирина, в 1911 году построившего здание для Первого русского театра. Зал его очень уютный, компактный, с крутым наклоном верхнего яруса… И грустно становится: сколько поколений пользуется, а бедного Спирина сталинская власть ни за что ни про что, а только численности ради, пустила в 30-е годы в расход. Не помнить об этом нельзя даже в ожидании шедевра, коим является цикл рассказов нобелевского лауреата Бунина «Темные аллеи».
Из досье «МК»: Сборник рассказов о любви «Темные аллеи» Иван Бунин писал в эмиграции, на даче в Грасе (Франция), восемь лет: начал в 1937-м, закончил в 1945-м. Сам считал его своим любимым циклом. Его часто называют «энциклопедией любви», который вдохновил многих художников на театральные постановки и киноэкранизации. Последних насчитывается с десяток. Хотя самыми первыми по Бунину отметились радиопостановки «Темных аллей», датируемые концом 1950-х. Для того времени — более чем смелое обращение к литературе, полной любви и эротизма.
Замечу, что в Волковском театре никто не рассчитывал на появление такого спектакля — просто артисты, пробующие силы в режиссуре, делали лабораторные эскизы. Как говорит мне худрук театра и постановки Евгений Марчелли, он был уверен, что показ будет на один раз.
— Бунин — материал неподъемный, трудно переводится на язык театра. Но когда мы сыграли первый раз на зрителей, понял, что проект имеет право на существование.
Но вот артисты выстраиваются в линию (лицом к зрителю, спиной к залу) и под управлением хормейстера поют: «Дык, дык, дык…» За их спинами плещется тканое море, пока не так ярко и рельефно подсвеченное, каким оно окажется в финале.
И тут же тронулся сценический круг со зрительскими трибунами — движение по часовой стрелке. Первая остановка — «Мадрид». Не столица Испании, а публичный дом, названный «Мадридом». Железная кровать, бедная маленькая проститутка, самоуверенный, но жалостливый к ней мужчина (Владимир Майзингер, Анна Ткачева). Он раздевается до исподнего, ложится рядом, и… круг едет дальше, тормозит у авансцены, на минуту открыв восхитительную картину: четыре женские фигуры в неглиже, стоящие в проемах дверей второго и третьего ярусов, — таков «Мадрид».
Евгений Марчелли, худрук проекта, предложил ребятам совсем не простую конструкцию: невидимыми нитями связал начала и концы бунинских рассказов. Одним оставил интригу, другим — ее разрешение, третьим — характеры… Рассказ «Антигона» вообще обрывается неожиданно. Впрочем, как и начинается — босой парень с гармошкой распевает бунинскую прозу:
— В июне из имения матери студент поехал к дяде и тете. Нужно было проведать их, узнать, как они поживают, как здоровье дяди, лишившегося ног генерала…
Артист Максим Подзин лихо растягивает меха и продолжает дурным голосом: «Студент отбывал эту повинность каждое лето и теперь ехал с покорным спокойствием…» И как только герои рассказа «Антигона» окружили гармониста, желая вступить с ним в связь, развернуть действие, он объявил: «А дальше — конец, потому что режиссер не знал что делать». Зритель даже не успевают оценить шутку, потому как карусель отправляется к другим пунктам назначения — «Балладе», со страшным рассказом о старом графе-развратнике, на «Кавказ», к «Генриху» и другим любовным историям. Таким пряным, горячим — и всегда без красивого конца. Ибо герой вслед за Байроном считал, что легче умереть за женщину, чем жить с ней.
— Приехав в Москву, я остановился в незаметных номерах в переулке возле Арбата и жил томительно, затворником — от свидания до свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз входила поспешно, со словами:
— Я только на одну минуту...
Пугливая блондинка прыгает сначала в объятия любовника, потом — на кровать. В двух шагах за маленьким столиком сосредоточенно бреется ее муж-офицер (Олег Павлов). Пожалуй, один «Кавказ» явлен полностью, понеся незначительные потери в описании кавказских красот.
— Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов.
Никакого выстрела, самоубийства и картинного падения обманутого мужа. Никакой пошлости в телесной близости крестьянки и барина (рассказ «Таня»). Только текст, актерская игра и игра воображения.
«Быстро вынув одну за другой ноги в шерстяных чулках из валенок, легла, озираясь на дверь...
— Опять ты целуешься со сжатыми губами! Когда я тебя отучу!
— Я не барышня... Погодите, я пониже лягу... Ну, скорее...»
В Волковском театре любовь беззастенчиво и бесстыдно освоила все закоулки сцены, проходы в зале, балконы. Находок много — как мизансценических, так и музыкальных. Кстати, финал на высоком градусе идет под композицию «Голая» группы «Градусы». Вот, пожалуй, здесь наконец наступает всеобщая гармония в любви — герои бросаются в «море», затянувшее зал, а потом радостно танцуют, оккупировав даже бортики балконов. Какова дальнейшая судьба лабораторной работы? Спрашиваю у Марчелли:
— Евгений, спектакль идет почти сезон. Он останется в репертуаре?
— Играем, пока не остыл, пока он нежный, трепетный такой. Как станет привычным, актеры перестанут волноваться, он будет не нужен.
