Эта заметка появилась в известной степени случайно — журналистка Лариса Машир принесла в редакцию свою книгу «Дневник детской памяти». Скромную. Я бы сказал, узнаваемую в чем-то книгу, посвященную детям войны.
Но обратило на себя внимание второе ее название, или, как говорят газетчики, подзаголовок. Жесткий, с правом на голос: «Это и моя война».
Уже в первых строках предисловия — обычно оптимистичных, часто комплиментарных (ведь надо же похвалить автора, проделавшего интересную работу) — тревога.
Ее передает Лев Аннинский, сын старшего политрука Александра Ивановича Иванова-Аннинского, добровольца 1941-го, погибшего в 1942-м: «Один из них (детей. — Авт.), переживший оккупацию, сказал страшную вещь: «Если вы, взрослые, решите начать войну, поубивайте сначала всех детей… потому что после нее невозможно остаться нормальным человеком»... Мое поколение наконец-то решилось на мемуары. До него высказывались фронтовики, и боязно было опережать их в воспоминаниях. Теперь фронтовики уходят, их почти не осталось. Уходят уже и мои сверстники, им под 80. И вот собраны воспоминания их детских лет, совпавших с военным временем.
Тексты бесхитростные и страшные. Сорок исповедей. Авторы — ученые и художники, журналисты и кинорежиссеры, медики и педагоги… Водитель трамвая, штукатур, летчик, библиотекарь… Среди них особенно заметны фигуры артистов, заслуживших всенародную известность. Элина Быстрицкая, Эдита Пьеха, Валентина Леонтьева, Евгений Леонов, Людмила Петрушевская, Валерий Золотухин…»
Социальный, географический, национальный диапазон книги обширен и многообразен. Россия от западных рубежей до сибирских окраин. Оккупированные районы страны. Оккупированные районы Польши, Чехии… Евреи, украинцы, русские. Испанцы, спасенные от гражданской войны в Пиренеях и угодившие в нашу Отечественную. Немцы…
...Война — всюду, это всеобщее состояние, из которого нельзя выйти и которое нельзя подделать. Два-три штриха — чтобы нынешний читатель попробовал вжиться в ситуацию: она не так-то легко укладывается в привычные гуманные нормы, а в военное время укладывается только в линию прицела.
Беженка с ребенком на руках — спасается от германского нашествия. Эшелон разбомбили — идет пешком, сотни верст по донской степи, на восток, к Волге.
Ее обгоняет наша отступающая пехота. Иногда спрашивают:
— Как сына зовут?
— Фридрих, два года.
— Немец, что ли?
Не столько тогдашним встречным, сколько им, нынешним читателям, она объясняет, что сына назвали в честь Фридриха Энгельса.
Хорошо объяснить состояние души именем одного из великих основоположников марксизма. Но надо же представить себе состояние душ, когда от волжского города, названного в честь того самого основоположника, снаряжают в ссылку граждан Республики немцев Поволжья.
Пятилетний немчик Петер Штарк (в будущем — летчик советской гражданской авиации) вспоминает: «Я видел свою маму в последний раз. До сих пор слышу этот страшный плач женщин, когда их отправляли. Они бились в истерике, их усаживали на телеги, а они спрыгивали к детям, их снова усаживали и тогда уже привязывали. А вокруг телеги народ толпится, провожает, успокаивает... Мучительные воспоминания. Так я остался один...»
Картина, в которой нет ни одного штриха кровью. Но что должно твориться в душах женщин, которых привязывают к телегам? А в душах тех, кто их привязывает?
Найдите и прочтите «Дневник детской памяти».
Лариса Машир, собравшая под его обложкой 40 детских судеб, вовремя решила поговорить с нами.
