...В КЗЧ пришли все друзья, более трепетного — с точки зрения зрительского тепла — вечера и припомнить сложно. Все с цветами, все друг с другом расцеловываются. Аншлаг. Да, все знают Дашкевича как кинокомпозитора — тут список зашкаливающий, хит на хите — «Бумбараш», все серии масленниковского «Холмса и Ватсона», «Зимняя вишня», «Собачье сердце»... под добрую сотню лент.
Но Владимир Сергеевич не зря вывел целую теорию о «третьем композиторском направлении»: это сейчас музыку к фильмам могут микшировать из интернет-банка созвучий, никто не заморачивается. Советский же кинокомпозиторский корпус, имея за плечами консерваторское образование, рос (и духовно опирался) на классические основы, имея перед глазами (еще живых — для тех, кто застал) Прокофьева, Шостаковича, Хачатуряна. А потому у Рыбникова, Артемьева, Дашкевича etc. за плечами солидный багаж абсолютно академического наследия, и не потому что у них «комплексы» перед академистами, но потому что им есть что сказать.
Артемьев много лет вынашивал «Преступление и наказание» (премьера в Театре мюзикла Швыдкого постепенно готовится), а Дашкевич вчера дал премьеру своей «Божественной комедии XXI» — трилогии из трех инструментальных трехчастных концертов в сочетании с отрывками из произведений Данте, Гете, Блока и Булгакова.
А дело было так. Едва ОК Сергея Скрипки завершил вместо «хэппи бёздэй» музыкальное поздравление из «Холмса», как Дашкевич объяснил честной публике суть происходящего:
— Друзья, — с мастерской тонкой иронией начал он, — в XIX веке было три формата. Религиозная месса на 3 часа, симфония на час и песня на 5 минут. В XX веке осталось два формата — симфония и песня. В XXI веке... (в этом месте зал дружно засмеялся) да-да, вы поняли, в XXI веке осталась всего одна песня на 5 минут. Все прочие форматы отброшены. Ну и к чему мы пришли с вами? Так вот, ради того, чтобы хоть как-то удержать связь времен, связь с великим музыкальным наследием, я решил написать нечто такое, что считаю для себя важным...
От себя заметим, что премьера третьей части трилогии — «Рая» — уже была некоторое время назад. Но концерт для альта с оркестром «Ад» и концерт для фортепиано с оркестром «Чистилище» дается впервые. Дашкевич на словах — «итак, я написал не пойми что, а солисты (альтист, пианист, скрипач, а также несравненная Елена Камбурова) постараются это всё связать воедино» — прошел в зал и с огромнейшим вниманием следил за каждой музыкальной фразой.
Камбурова появилась в черном платье, вышла этакой размашистой походкой, ее сразу поймал в темноте луч софита, — нараспев из Данте:
Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям.
Был правдою мой Зодчий вдохновлен...
...Впрочем, завершила она надпись на вратах другим переводом — не «входящие, оставьте упованья», а «оставь надежду, всяк сюда входящий», несколько раз повторив «надежду, надежду...». Зал, не успев ей зааплодировать (а очень хотел, ведь это целый поэтический мини-спектакль), стал вникать «самому дьявольскому инструменту из всех инструментов» — альту.
Солировал Михаил Березницкий, образно швыряя взгляды на все разнообразие адовых кругов, оркестр едва поспевал за ним, рискуя обрушится в адову пучину. Надо отметить, Дашкевич — при некой кажущейся программности музыкального материала — оказался далек от ярких образных эффектов. Да, очень часто моцартиански-барочные темы неожиданно прерываются «грохотом» целой армии ударных из всевозможных барабанов, колоколов, маримбы, литавр, тарелок и проч. Но это «пробуждение» (а также трехчастное разделение на темы) лишь способствуют более гармоничному «послевкусию», созданию цельного образа из всех прослушенных кругов — «кусочков пазла».
Музыка трилогии нарочито благозвучна, хотя это благозвучие обманчиво; каждый новый солист, как Прометей, словно выбивается из «стройного хора», стараясь пронести новую мысль, новую идею... В этом смысле был невыразимо хорош за роялем (в «Чистилище») молодой пианист Николай Медведев (гнесинец, в 2010-м удостоен молодежным «Триумфом», лауреат кучи конкурсов). Николай, кстати, уже имел опыт «музыкального театра», участвуя в спектакле Олега Меньшикова «1900. Легенда о пианисте». Ведь отчасти и симфоническое полотно Дашкевича в каком-то смысле — глубокий по значению инструментальный театр, где у каждого — главная роль (юбиляр не поскупился, подарив множество соло и ведущему группы труб, и флейте, и струнным, уж молчу про ударные и клавесин).
В завершающей части «Рай» на сцене в качестве задуманного предводителя-скрипача появился харизматичный Максим Федотов. Один его вид привел зал в исступление. А когда он, по сути, на руках своих вынес весь этот «Рай», публика просто застонала от восторга. Разгон очередной виртуозной партии сменялся «обрубанием» райского витка группой ударных, затем снова гонка, затем вступает оркестр... очень плотный материал, почти нет «экспериментов», «авангардизма», лишь гонка-гонка, вот бы успеть, доиграть, а то время... кончится. Дашкевич далек от дурновкусия: в финале не стал устраивать «трясучку» из гонга с тарелками на пару, чтобы потешить катарсирующий народ. Да, была себе «стандартная» концовочка, без прикрас, — ведь финалом уже стали дантовские слова Камбуровой про «любовь, которая движет солнце и светила».
