— В какой момент вы поняли, что не просто композитор и что ваше призвание — киномузыка?
— Я специально обучался этому в Шведской королевской академии музыки и не пишу симфонические произведения, только музыку к кино. Это отдельная профессия, ведь есть же у врачей специализация.
— Вы работали с группой «Кино», Сергеем Курехиным. Что это был за опыт?
— Общение с ними для меня, человека достаточно консервативного и консерваторского, стало испытанием и бесценным опытом, причем в большей степени социальным, нежели музыкальным. Вопреки утверждениям некоторых депутатов, что Виктору Цою якобы писали музыку в ЦРУ, могу заявить, что создавала ее группа «Кино» самостоятельно. Я работал в основном в студиях, не на концертах. Мы писали альбом в домашней студии Алексея Вишни, и для нас не существовало ни дня, ни ночи. Окна были зашторены. Мы были отрезаны от жизни с точки зрения звукоизоляции и взаимоотношений с миром.
— А почему именно Виктора Цоя избрали своей мишенью депутаты?
— Не думаю, что Цой был выбран целенаправленно, но как наиболее знаковая фигура времени. А тех, кто несет всю эту муть, можно назвать дураками и лизоблюдами, для которых нет ничего святого. Ужасно то, что никто их не останавливает. Хотя сын Виктора Цоя, Саша, подал в суд, и дай бог, чтобы он его выиграл. Если надо будет, я приду туда и расскажу, как все создавалось. У этих людей одна задача — выслужиться, выпрыгнуть, чтобы заметили, выбрали на следующий срок безбедной и обеспеченной жизни.
— Тяжело работать с творческими людьми уровня Сокурова и Лопушанского?
— Вопреки расхожему мнению, работать с ними очень легко и продуктивно. Они дисциплинированные, знают цену деньгам. И главное, что великие наши режиссеры, а я их таковыми считаю, могут малыми средствами выразить глубокие и серьезные мысли.
— У вас богатый послужной список. Какой фильм был самым трудным?
— «Фауст» — самый энергозатратный проект с точки зрения производства, с интернациональной съемочной группой: чехи, французы, немцы и даже один монгол — огромная армия людей, разговаривающих на разных языках, целый полк переводчиков. Я чувствовал себя полководцем. Согласитесь, замахнуться на Гете — смелый шаг. Хорошо, что его оценили. Известные европейские актеры готовы были сниматься даже в маленьких эпизодах.
— Вы работали в основном с мэтрами и вдруг начали проект «Ночник» по сказке Андерсена «Оле-Лукойе» с Валерией Гай Германикой, имеющей репутацию «плохой девочки»...
— Слукавлю, если скажу, что все идет гладко. У нас есть трения, в том числе и в понимании производственного процесса в кино. Но потихонечку мы притираемся. Уверен, все у нас получится. Валерию сложно назвать молодой кинематографисткой с точки зрения опыта работы, но сказать, что она обладает таким же опытом, как Сокуров, не могу. Многому ей, безусловно, надо учиться. Но и мы чему-то учимся у нее. Она энергичная, у нее постоянно рождаются идеи.
Еще приступаем к новому фильму с молодым кинематографистом Ваней Болотниковым про экстраординарного писателя Даниила Хармса. Это не биография, а художественное эссе. У меня был разговор с моей дочкой, которая учится в девятом классе. Поражаюсь тому, насколько нынешняя молодежь не интересуется нашей историей, литературой и культурой. И это проблема для родителей. В школе — абсолютная деморализация. Вижу потуги Министерства культуры (как и вектор развития ситуации в стране) — и понимаю, что на патриотизме, если не сказать, национализме, пытаются воспитать новое поколение. А надо брать из наследия Советского Союза, в котором мы прожили большую часть жизни, только хорошее — чтение книг, образование. Мы жили бедно, но никому не надо было рассказывать, кто такой Хармс.
— Нашли актера на роль Хармса? Некоторые ваши коллеги запускают проекты, не имея главного исполнителя.
— Когда мы замышляли «Фауста», у нас не было главного героя. Отсмотрели полторы-две тысячи только немецких актеров. А фильм «Александра» делали с Александром Сокуровым изначально в расчете на Галину Вишневскую. Не всегда актер является отправной точкой, главное — художественный замысел. Безусловно, прежде чем включить камеру, режиссер и продюсер несколько раз эту картину в голове снимают. А когда приглашены люди, там уже надо идти в бой.
— Ходили слухи, что главную роль у Гай Германики сыграет зарубежная рок-звезда.
— Я не хотел бы раскрывать тайну, но именно так и будет.
— То есть такой исполнитель уже есть, и мы его знаем?
— Есть. Та среда, на которую ориентирован этот фильм, знает этого персонажа. В начале следующего года фильм будет готов, и тогда станут известны все подробности.
— Вы и с Ириной Евтеевой делаете «Авентур» на стыке анимации и игрового кино?
— Мы работаем уже над второй частью картины. Ира Евтеева — отдельная моя любовь, уникальный человек. К сожалению, язык, которым она изъясняется в кино, понятен все меньшему количеству людей, даже профессионалам. Она настолько далеко шагнула в творчестве, что, скорее всего, только последующие поколения смогут оценить то, что она делает. Из ряда вон выходящие люди всегда одиноки.
— Работаете ли вы с Александром Сокуровым над документальным проектом о Лувре?
— Он его делает с немцами и итальянцами. Понимая, что это сложный проект с финансовыми проблемами, я предлагал свою помощь, но навязывать ее не могу. Тем не менее у нас с Александром Николаевичем — прекрасные дружеские отношения. Я считаю его во многом своим учителем и другом.
— А как продвигаются «Иерусалимские хроники» Константина Лопушанского?
— Идет активная работа по поиску финансирования. А в кино, как правило, все упирается в серьезное финансирование. Наш проект не может быть дешевым. Он не столько исторический, сколько христианский и должен стать новым этапом в понимании кино. Такой картины еще не было. Это исследование человеческих душ. Минкультуры готово нас поддержать, но у него очень ограниченные средства.
— Зачем вы занимаетесь авторским кино, раз так тяжело его создавать и продвигать?
— Я учусь. Чем дальше живешь, тем больше понимаешь, что ничего в этой жизни не понимаешь. Важно быть на острие знаковых событий. Не хочу никого обидеть, но, наверное, немного философского понимания жизни требуется, чтобы снимать комедии и фильмы-катастрофы, при том, что это большая и серьезная работа. Но такое кино не дает пищи для ума, является времяпровождением. Кинематограф все больше превращается в аттракцион, пытается развлечь, удивить, напугать, но не пытается поговорить с людьми на достойном языке. Хлеба и зрелищ — вот чего требует народ. Хотя подобное нытье свойственно всем, кто занимается творчеством. Говорил же Феллини: «Мой зритель уже умер». И у меня ощущение, что и наши зрители умерли либо еще не родились. Тревожно на душе. Я гражданин своей страны и отношусь к тому типу людей, которые называют себя интеллигенцией, которую когда-то так низко оценил Владимир Ильич Ленин.
— И ваш друг и режиссер Дмитрий Светозаров однажды аналогично высказался на «Кинотавре», назвав интеллигенцию, извините, словом на букву «г»…
— Может, в этом есть доля истины. Многие люди, которые должны заботиться о своей репутации, сохранении собственной души, внимательно относится к тому, что говорят, произносят не те тексты, которые должны произносить. Лишь бы получать гранты, дотации на свои театры и фильмы. И почему-то никак не соизмеряют это со своей совестью. Меня это тревожит. Равнодушие и приспособленчество порождают необратимые вещи, и уважаемые мною люди становятся подпевалами зла. Когда нам говорят, почему вы, получив гранты, не поете в нашем хоре, я удивляюсь, что такой вопрос вообще возникает. Я нахожусь в большом смятении. Но мне кажется, что пришло время высказать свою позицию тем людям, к мнению которых прислушиваются. От этого многое зависит.
