Тени Дома литераторов

Коллекционер жизни

Коллекционер жизни

В конце мая большим праздничным концертом завершит юбилейный, 80-й сезон ЦДЛ — уникальный, сумевший сохранить свои неповторимость и притягательность писательский клуб. Как и предыдущие, нынешний год был наполнен множеством событий: творческими вечерами прозаиков и поэтов, премьерным показом фильмов, нелицеприятными дискуссиями и дружескими встречами. Особняк, расположенный между Поварской и Большой Никитской, где сами стены дышат историей отечественной словесности, а залы помнят присутствие тех, кто осенял их своими вдохновенными голосами, по-прежнему являет собой наглядный пример неувядаемости и вечной молодости искусства.

ЦДЛ… Центральный Дом литераторов — вот как простенько расшифровывается это сокращение. Но за аббревиатурой из трех букв таится жизнь, полная трагедий и исторических несообразностей, смеха и курьезов. Особняк, построенный в центре Москвы по заказу князя Святополк-Четвертинского и купленный впоследствии графиней Олсуфьевой, после Октябрьской революции был заселен городской беднотой (роскошно же она, неимущая, тут расположилась!), а в 1932 году превратился в писательский клуб с рестораном и залом для общих собраний. Его стены обшиты настоящими дубовыми панелями, уютное пространство украшают экзотические резные колонны, на второй этаж, в так называемый Каминный зал, ведет причудливо изгибающаяся дубовая лестница. Если верить легенде, на ее ступенях, споткнувшись, повредил ногу один из русских монархов. Под потолком сияет люстра, подаренная Максиму Горькому товарищем Сталиным (специально изготовленная или реквизированная у кого-то из буржуинов — не успевших сдернуть за кордон, объявленных «врагами народа», сосланных в ГУЛАГ или расстрелянных? Сейчас вряд ли кто-нибудь ответит). В бывшей детской спаленке долгое время располагался партком, рядом работала писательская парикмахерская… Парикмахер Маргулис, подстригая Валентина Катаева, вернувшегося из Италии, спрашивал: «Что сказал вам папа римский?» Катаев ответил: «Интересовался, кто так ужасно меня стрижет».

ЦДЛ… Гибрид Эпох, Эклектика Истории… Но вряд ли в столице сыщется еще один архитектурный памятник подобной судьбы — наполненный тенями великих и просто знаменитых и нестареющими легендами о них: людях, чьи имена не канули в Лету, а продолжают будоражить любопытство.

На протяжении существования дома его рубежи охранялись столь же сурово, как государственная граница, проникнуть в литературный заповедник человеку стороннему было немыслимо трудно: вход стерегли церберы-администраторы, пропуска, дающие право разового посещения, если и выписывали кому-нибудь из непрофильников, то с неимоверными казуистическими препонами. Существовал журнал регистрации этих одноразовых ксив. Желающему войти в святая святых без спецкарточки следовало оставить всякую надежду. Однажды не пустили самого Анастаса Микояна — уверения, что зван на мероприятие и является высоким партийным руководителем, не подействовали. «У него нет пропуска!» — твердил умевший лихо отваживать непрошеных визитеров шеф охранительной группы и гроза «нарушителей рубежей» Аркадий Семенович Бродский. Фронтовик, он не отдавал никому ни пяди доверенной ему территории. Когда пришла пора уходить на пенсию, сотрудники подарили Аркадию Семеновичу медаль «За оборону ЦДЛ». Это он отшил Микояна. Да что Микояна… Не позволил войти Алле Пугачевой, приглашенной отобедать Ильей Резником…

Мне повезло: моя мама работала в этом святилище. Приходя к ней, я мог (беспрепятственно!) бывать на кинопросмотрах (а фильмы крутили такие, какие не позволял себе демонстрировать даже Дом кино), иногда удавалось нагрянуть в буфет, в знаменитый Пестрый зал, названный так потому, что на его стенах красовались (и до сих пор красуются) шаржи, зарисовки, автографы классиков: поэтов, прозаиков, драматургов, художников — от юмористических Игина и Херлуфа Бидструпа до великого Ильи Глазунова. (Иногда я спрашиваю себя: сколько стоит кусок стены, приобщенный к вечности рисунком Ильи Сергеевича?) Отрадно: эти фрески и образчики настенного творчества (не только писательского фольклора) вступили в ХХI век нетленными. Ими можно любоваться, их можно вновь и вновь перечитывать и разглядывать. Семен Кирсанов: «Съев блюдо из 8-ми миног, не мни, что съеден осьминог!» Роберт Рождественский: «Если тебе надоел ЦДЛ, значит, и ты ему надоел!» Андрей Вознесенский: «Средь индюков и аллигаторов приятно видеть литераторов». Расул Гамзатов:

Пить можно всем.

Необходимо только

Знать: где, когда и с кем,

За что и сколько?

Или: «Я сегодня, ев тушенку, вспоминал про Евтушенку». Или: «О, молодые, будьте стойки при виде ресторанной стойки»…

…Рано утром 31 декабря мама уезжала на работу. На ней лежала ответственность за встречу писательского Нового года. Это было чрезвычайно ответственное, почти государственного значения дело. Мама наблюдала за расстановкой столов. Для именитых и обласканных властью — в Дубовом зале; для тех, кто не снискал высоких почестей, чинов и наград, — в Пестром зальчике; для рядовых членов СП — в фойе… Но и в фойе протыриться было нешуточно сложно. Однажды на встрече Старого Нового года именно в фойе пировал, как простой смертный, сын Юрия Андропова, тогдашнего всемогущего руководителя КГБ, — я видел его своими глазами, поскольку оказался за соседним столиком.

В предновогодние дни в нашей квартире неумолчно звонил телефон: еще кто-то из представителей элиты изъявлял желание провести карнавальную ночь в писательском сообществе и оазисе неслыханной вакханалии и свободы, а кто-то требовал, чтоб его переместили в более престижный зал... Списки составлялись заранее и утверждались на правлении — ареопаг, состоявший из непререкаемых, авторитетных мастеров слова, выносил решение: кому где сидеть… Но всегда бывают исключения: в последний миг еще кого-то из небожителей обуревало намерение примкнуть к веселому братству… Например, прибывал из Гагр директор тамошнего Дома творчества Гугуша Тарасович… Или внезапно возвращался из загранкомандировки корреспондент газеты «Правда» (по совместительству разведчик, он этого не скрывал) и непременно желал попасть в круг служителей муз (разумеется, в Дубовый зал, заявляя: по статусу ему это положено)… Иногда случались ужасающие подтасовки: вместо себя писатели снаряжали на заказанные и заранее оплаченные места врачей, работников автомобильных мастерских, близких родственников. Каждый подобный инцидент впоследствии становился предметом разбирательства, проштрафившемуся выносилось порицание, его могли даже отлучить от встречи следующего Нового года.

Днем мама приезжала домой, отдыхала пару часов. Телефон продолжал звонить. Всем она была нужна. Главный редактор «толстого» журнала сообщал: его дружеская компания увеличится на шесть человек. (Где их разместить, залы ведь не резиновые!) Валентин Ежов, автор сценариев фильмов «Баллада о солдате» и «Белое солнце пустыни», сообщал, что тоже решил встречать в ЦДЛ, а не в Доме кино… Часов в семь вечера мама надевала праздничное длинное платье и отправлялась улаживать дополнительно возникшие сложности.

На те Новые года в ЦДЛ неизвестно откуда (и с чьего соизволения) привозили и устанавливали в вестибюле редкие, да что там — неведомые для СССР и потому воспринимавшиеся как верх разнузданного западного разложения детские игровые автоматы: виртуальные гонки на машинах, полеты на Марс, погружение в батискафе на дно океана… Дошкольные забавы, но писатели толпились вокруг волшебных металлических ящиков и, опуская в прорезь монету за монетой, ловили кайф… Недаром говорят: писатель — большой ребенок.

Подчеркну: привозили не «одноруких бандитов», которые позже заполонили Москву, поставляли вот именно милые, невинные пеленочные шалости… Создатели романов, пьес, поэм отдыхали на полную катушку, получали бескорыстное удовольствие. На следующий день увеселительные агрегаты размером с крупный холодильник исчезали, их загружали в машины и отправляли в неизвестном направлении. (Откуда все же их брали? Где хранили? Каким образом дозировали и вымеряли граммы проникновения тлетворного воздействия в размеренную, регламентированную, подцензурную жизнь? До сих пор неизвестно…)

Отмечали в ЦДЛ и Старые Новые года… Что опять-таки было попустительством со стороны властей и свидетельством их теплого отношения к инженерам человеческих душ: кому еще и с какой стати позволили бы праздновать какое-либо не существующее для остальной страны событие — да еще по старому стилю? Эти гулянки замаскированно именовались (поскольку проходили в ночь с 13 на 14 января) вечерами «Без суеверий». Гвоздем этих вечеров была лотерея. Главный ее приз — жареный поросенок. Не обходилось без подтасовок и подыгрываний. На это, впрочем, смотрели сквозь пальцы. Столы ломились, настроение у всех было благодушное.

Между редкими праздниками (Новыми и Старыми Новыми годами, 7 ноября, 9 Мая — День Победы неукоснительно отмечается до сих пор, отсалютовать павшим приходит все уменьшающееся количество писателей-фронтовиков) — ЦДЛ жил и живет вот уж не рутинной, а неизменно яркой жизнью! Обсуждаются новые книги, пьесы, фильмы. Но рядом, параллельно с внешней, видимой невооруженным глазом реальностью творится другая, тайная, незримая, загадочная ее ипостась… Эти стены видели и слышали слишком многое, чтобы оно могло исчезнуть бесследно; они впитали и вольные застольные ресторанные беседы, и лающие или чеканные речи, произнесенные с трибун, и шепотки кулис; железобетонные тексты партийных постановлений и официальных резолюций перемежают анекдоты, корявые строки доносов спорят с самиздатовскими перепечатками запрещенных произведений…

Посетивший писательский особняк (и живший поблизости от него) Вольф Мессинг воскликнул: «Сколько здесь витает душ, которые не могут и не хотят отсюда уходить!» Ясновидец передал чувства, возникающие у многих из тех, кто наведывается сюда: будто в намоленной церкви, тут царит особая, неповторимая атмосфера некоего дополнительного измерения времен и пространств. В диковинной ауре переплетенных судеб, мифов, эпох совершают прогулки, выясняют отношения или, как неприкаянные, бродят и не могут найти покой тени… Мертвых? Бессмертных? Ангелов? Пропащих? Заглянувших из других пределов на минуточку? Или прикованных к обители, где им было хорошо, — навсегда? Свидетелем, собирателем и хранителем удивительных драм, перипетий, комедий, интриг стал этот дом. Возможно, именно своими не до конца расшифрованными тайнами он и манит, притягивает, завораживает, не отпускает.

Соседство писательского клуба с Планетарием — далеко не случайность. Оно подсказывает: ЦДЛ — наравне с небесными телами — вправе считаться отдельной, пусть небольшой, но весьма значимой планетой. Сколькие судьбы вращаются вокруг этого особняка — будто спутники вокруг светила! Дом на Большой Никитской влияет, я уверен, даже на гороскопы, формирует души, лепит характеры. Уютное и надежное прибежище литературы незримо спорит с самим Кремлем — за право считаться сердцем страны… Так или иначе: это сердце долгожителя… А что за долгожитель, если его память не хранит легенд, преданий, веселых и грустных воспоминаний?

Если воспоминаний нет, значит, жизнь прошла впустую.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру