За пять лет ребята не останавливались даже слегка перевести дух. Поклонникам они подарили два полноценных альбома, несколько EP, многочисленные синглы и максисинглы. Tesla Boy выступали на одной площадке с такими артистами, как Placebo, Royksoop, Missy Eliot, Klaxons, Groove Armada и другими хедлайнерами мировой альтернативной сцены. На родине их иной раз даже принимают теперь за «фирменную» команду. «MegaБит» встретился с лидером группы Антоном Севидовым, чтобы поговорить с ним об амбициях, конкуренции, волне восьмидесятничества и моде в новой музыке на старую.
— Антон, в 2009-м Tesla Boy назвали открытием года. Насколько амбициозны вы были тогда? Ожидали быстрого и громкого успеха?
— Для меня правда стало неожиданностью, что мы так выстрелили в России, что у нас появилась здесь достаточно большая фанатская база. Я больше рассчитывал на то, что мы станем популярны на Западе, и вообще на самом деле на тот момент не особенно думал о том, насколько успешным будет этот проект. Как говорится, меня просто перло от того, что мы делали. Тем приятнее было потом видеть результат, осознавать, что аудитория быстро росла и продолжает расти сегодня. Это здорово.
— А если бы не было этого состояния? Как вы считаете, команды, которые выстраивают исключительно коммерческую стратегию продвижения, могут рассчитывать на стабильную популярность?
— Я думаю, что одно не противоречит другому. Нужен мощный импульс и с точки зрения бизнеса, и с точки зрения творчества. Бывают случаи, когда группой занимается талантливый менеджер, и она работает. Это касается в большей степени поп-проектов, и таких примеров достаточно много в России и в остальном мире. Например, талантливый продюсер Макс Фадеев. И в его случае, если он сотрудничает с командой, не так важно, кто стоит на сцене. С нами история другая. Мы сами все делаем, сами все исполняем, и творческая составляющая — главенствующая для нас.
— Вы согласны с тем, что музыку Tesla Boy многие относят к волне возрождения т.н. восьмидесятничества, что в музыке почти синоним шестидесятничества в литературно-поэтической среде?
— Сейчас, если посмотреть на конец девяностых — начало двухтысячных, мы можем увидеть несколько циклов моды. Раньше время прохождения этих циклов было более длительным. Сейчас же процессы ускоряются. В 2008–2009 годах была волна возвращения звука восьмидесятых, эстетики тех лет даже в визуальном плане. Потом появились другие актуальные направления развития. Сегодня все закрутилось так, что различные тренды — на звук, на визуальный ряд — очень быстро возникают и так же быстро исчезают, а потом вновь появляются. В итоге параллельно существует несколько актуальных векторов. Есть мода и на звук 80-х, и на панк 70-х, и на психоделику 60-х. Это как многослойный пирог. Нас сейчас забаррикадировали стилями и направлениями.
— А кто из музыкантов вдохновляет лично вас?
— Есть огромное количество исполнителей, которыми я в разное время восторгался. Во-первых, это вся американская музыка XX века, включая джаз, фанк, диско, соул. Один из моих любимых музыкантов, продюсеров и людей со своим очень четким и местами неожиданным видением — это Куинси Джонс, человек, который начал свою карьеру в 15 лет, работал для оркестра Каунта Бейси, писал ему песни, делал аранжировки. Потом он стал абсолютно культовым персонажем, когда записал альбом «Thriller» с Майклом Джексоном, который до сих пор считается одной из самых великих и самых продаваемых пластинок в истории музыки. Другие персонажи, значимые для меня, это и Херби Хэнкок, и Стиви Уандер, и Джеймс Браун. Если обращаться к 80-м, это Моррисси и группа The Smiths, Depeche Mode с одним из самых крутых, пожалуй, сонграйтеров Мартином Гором, конечно же, The Police, Duran Duran, New Order, Prince. Из 90-х — Portishead, Massive Attack, Primal Scream. И так далее.
— А если говорить о современной музыке: насколько высока сейчас конкуренция? Вы интересуетесь тем, что делают другие команды?
— Я cмотрю на это не с точки зрения конкуренции, а с той стороны, что за последнее время появилось очень много исполнителей новой волны, и это замечательно. Чем больше будет людей, играющих музыку с пометкой international, то есть созданную для употребления во всех странах, тем будет лучше, потому что все равно мы все в одной большой лодке. Если кто-то начинает грести сильнее, она начинает плыть быстрее.
— Но есть и другая сторона медали. Часто русскоговорящие музыканты, которые начинают петь на английском, выглядят нелепо. С Tesla Boy — другая история: вы сразу же обратили на себя внимание западного сообщества и попали на страницы британских журналов. Поделитесь секретом: как русскоязычным исполнителям, поющим на английском, быть органичными?
— Нет никакого рецепта избежать того, чтобы выглядеть смешным. У всех свое видение. Может быть, для кого-то и мы кажемся нелепыми, но нас это мало волнует. Мы просто делаем свое дело. Все идет от желания. Если российским музыкантам хочется петь на английском — почему нет? Есть, например, такое явление, как итальянская эстрада. В 80-е годы случился бум: многие итальянские исполнители захотели петь на английском. И если оценивать то, что они делали, с точки зрения правильности произношения, они выглядели смешными, но в итоге образовался целый стиль, который стали называть «итало-диско», или «итало-поп», и он стал популярен по всему миру. Более того, некоторые американские и английские музыканты стали копировать это ломаное произношение, использовать его как фишку. Так что все зависит от того, как смотреть на вещи. Можно было долго смеяться над произношением британских подростков «кокни», а потом, когда появился брит-поп, все стали, наоборот, копировать его и пытаться петь, как Пит Доэрти. Думаю, самое последнее дело — бояться, что кому-то будет смешно. Невозможно понравиться всем.
— На концерты за рубежом к вам приходит больше эмигрантов или местных жителей?
— Эмигрантов практически нет. Для них мы такая же новая и непонятная группа, как и многие. Однажды был, правда, смешной случай, когда, узнав о нашем выступлении, к нам пришла практически вся русская редакция одной зарубежной газеты. Они случайно узнали, что приезжает группа из России, и у нас с ними было довольно забавное общение. Это были преимущественно мужчины в возрасте, которые открыли для себя нашу команду, как абсолютно новую. Еще, помню, как однажды на концерт в Нью-Йорке к нам пришел человек с шарфом «Зенита» и активно им размахивал.
— Расскажите, как сложилось сотрудничество с английским саунд-продюсером Мартином Дубка.
— Я давно следил за его работами. Он выпустил два моих любимых альбома «Tyson» и «Ali Love». Я нашел в Интернете его электронный адрес, написал ему. Оказалось, что он знает о нашей группе, и он тут же ответил мне. Я приехал в Лондон с уже записанным материалом. Что-то мы переписали на месте, так и получился наш альбом «The Universe Made Of Darkness». Сейчас мы продолжаем сотрудничать. У нас очень похожие взгляды на музыку, и это радует.
— А как шла работа над пластинкой? Почему вы называете ее более личной, чем дебютную?
— Сейчас уже сложно мысленно возвращаться обратно, потому что мы сейчас уже работаем над новым материалом. Первый альбом был более абстрактной, основанной на эмоциях работой, а в «The Universe Made Of Darkness» вошли уже конкретные сюжеты, которые мы взяли из жизни. В нем мы уже рассказываем о более тонких и глубоких материях, а не просто, образно говоря, отправляемся в полет на каком-то неоновом самолете в ночное нью-йоркское небо, как это было в дебютной пластинке. Постараемся, чтобы следующая работа тоже была интересной. Совсем скоро мы покажем поклонникам сингл с нее.
— Сейчас многие музыканты ограничиваются синглами и не видят смысла в записи полноценных альбомов?
— Действительно, синглов сейчас выходит гораздо больше, чем пластинок. Это связано с тем, что мышление изменилось, и людям сегодня проще скачать одну, чем целый альбом. Но мне кажется, запись альбома все равно важна для музыканта. Это очень важный ритуал, с помощью которого проводится определенная черта, подводятся итоги, хотя, конечно, выпускать синглы проще и эффективнее для привлечения внимания аудитории.
— Вы позиционируете Tesla Boy как независимый проект. Независимый от кого или от чего?
— У нас нет обязательств перед продюсерами. Мы продюсируем все сами, сами решаем, когда у нас выходят релизы, контролируем весь рабочий процесс — начиная от звука, заканчивая дизайном. У нас есть свой лейбл. В будущем мы думаем взять под свое крыло каких-нибудь молодых талантливых ребят. Пока просто не хватает мощности: для этого уже нужно большее количество людей в компании. Тем не менее такие мысли есть, потому что сейчас существует огромное количество хороших групп, делающих интересную, качественную музыку. Безусловно, им нужна поддержка, которая сможет помочь им стать более известными.
— В этом молодым музыкантам часто помогают опен-эйры. Как, на ваш взгляд, развивается сейчас фестивальная история в России?
— Мне кажется, эта история движется в гору. Растет количество групп, приезжающих к нам из других стран, качество звука становится лучше, при этом радует стилистическое разнообразие. В тех лайнапах, которые представлены на российских фестивалях сегодня, можно увидеть все больше исполнителей, играющих самую разную музыку. Среди них есть и давно известные команды, и новые коллективы. Конечно, если сравнивать наши опен-эйры с такими мастодонтами, как Coachella, Glustonbury или Sonar, нам еще есть куда расти, но уровень за последнее время все равно стал гораздо выше.
— Вы планируете послушать других исполнителей на фестивале SVOY Субботник?
— Да. Там очень интересный лайн-ап. Например, мне нравятся Metronomy: они будут показывать новый альбом. Я видел записи с их концертов, они большие молодцы. Еще хотелось бы послушать Jamie Woon, но, к сожалению, не получится: он выступает перед нами, а до концерта я обычно распеваюсь. Может быть, стоит выучить пару песен и распеться с ним...?
