— Вы не поверите, а ведь еще три года назад Донатас вместе со мной играл в спектакле Вильнюсского академического театра «Невозможная встреча» по пьесе П.Барца, — говорит «МК» Регимантас Адомайтис, которого мы застаем в деревне под Вильнюсом, — Последние несколько лет он играть, видимо, уже не хотел; он просто великий артист, самый-самый-самый, самый глубокий, самый талантливый.
— Даже в 87 лет выходить на сцену — сродни подвигу...
— Мне очень грустно от того, что он плохо себя чувствует, но... всем нам лет немало, мы не молоды, и нас всех это ждет. И я готов говорить ему самые теплые, самые сердечные слова, если хоть в чем-то это ему сейчас поможет. По всем параметрам он — невероятный, другого такого у нас нет!
...Банионис — человек невероятного обаяния, и даже в солидные годы он оставался крайне активен (вспомнить, например, его восхитительную игру в спектакле «На Золотом озере», который шел на сцене подмосковного мытищинского театра «ФЭСТ» (Мытищи и Паневежис — города-побратимы). А уж про его киношный «бэкграунд» и говорить не приходится, один «Солярис» Тарковского чего стоит... Несколько лет назад мы записывали интервью ко дню памяти Станислава Лема
— Г-н Банионис, “Солярис” с вашим участием (роль Кельвина) стал, своего рода, новым жанром психологической фантастики...
— Да, но не всегда мне говорили столь лестные слова. Помню, чтоб отпроситься на съемки к Тарковскому в Москву, надо было испросить разрешения у своего начальника, худрука театра. Тарковский-то был запрещен! И вот я иду к Мильтинису с тайно привезенной копией фильма “Андрей Рублев”. Ни Мильтинис о Тарковском прежде ничего не знал, ни я “Рублева” не смотрел. Мы уединились, чтобы никто не видел, не донес — а то наказание было бы неизбежно! — и посмотрели… Мильтинис только одно говорил: “О, какой режиссер! Конечно, он и “Солярис” осилит! Езжай!” И я поехал…
— А с самим Лемом встречались хоть раз?
— Первый раз я с ним “встретился” еще в детстве, прочитав роман, в который влюбился. А вживую… Было дело один раз. Сидели все вместе — я, Лем и Тарковский. Картина уже отснята, Лем ее только что просмотрел. Но, будучи поляком, с присущей им вежливой обходительностью, сказал так: “Это, конечно, не мой “Солярис”, но фильм получился хороший”. Не знаю, от сердца он говорил или…
— Известно, что еще до съемок они разругались с Тарковским, неужели потом примирились?
— Сложно сказать. Эта два совершенно разных произведения. И я не возьмусь сказать, какое из них лучше. Наверное, сейчас, по прошествии лет, мне ближе Тарковский. Его глубокий взгляд на человека; что есть Солярис? Бог ли это? Или младенец? Однако в Советском Союзе фильм почти никому категорически не понравился. Мне приходили письма с одним и тем же содержанием: “Донатас, вы хороший артист, но, пожалуйста, никогда больше не снимайтесь в этой халтуре!” И после премьеры в Каннах реакция зарубежной прессы в первый день была та же: “Разве это Лем? Нет! Тарковский далеко отошел!” Не поняли. Нет секса, нет голых задниц. Разве может быть хорошее кино без голой задницы? Вот так писали. Но спустя три дня наконец дошло. И рецензии пошли прямо противоположные…
...Из больницы пока сведения поступают самые скупые. Врачи осторожны в каких-либо прогнозах. Ну и какие тут могут быть прогнозы? Остается надеяться на лучшее, и дай бог, чтобы любимый артист выиграл еще один бой у... вечности.
