В последние годы Коктебель славится многочисленными музыкальными фестивалями, причем в фаворе у слушателей и организаторов именно джаз и world-music. Новый опен-эйр придумал свою концепцию — собрать на сцене всех лучших российских музыкантов, разбавив классику жанра от таких мэтров, как Анатолий Кролл и Даниил Крамер, экспериментальными проектами (например, фортепианным кроссовер-трио BelSuono, миксующим и джаз, и классику, и современную популярную музыку). Вкусным дополнением к музыкальной программе стал автопробег ретромашин, который стартовал из Москвы за несколько дней до начала опен-эйра. Автомобили отбирали с таким же пристрастием, как и исполнителей. Был среди них и «Мерседес Бенц 110», привезенный из ГДР отставным офицером Советской армии, и «Волга», снявшаяся в фильме Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля», и жемчужина автопробега «Жестянка Лиззи» — «Форд Т» 1923 года. Машины гордо выстроились в ряд рядом со сценой. Выступления на их фоне выглядели как перформанс, радуя не только слух, но и взгляд. За два дня фестиваль собрал 10 000 зрителей. Вход был свободным, а слушать музыку можно было где душе угодно — и на танцполе перед сценой, и на пляже за ней, и в уютном амфитеатре. Особо изобретательные гости расположились с биноклями на балконах номеров в близлежащем отеле и на веранде прибрежного кафе. От лучей палящего солнца слушателей заботливо оберегали: все сеты начинались вечером, когда жара спадала, и заканчивались за полночь. Публику заранее готовили к выходу музыкантов: вести фестиваль доверили известному журналисту-джазоведу Кириллу Мошкову, который устраивал краткий экскурс по теме перед каждым выступлением. Впрочем, скучать от долгих лекций не приходилось — рассказы были четкими, лаконичными, а сложные, затейливые программы кое-где разбавлялись и шутливыми, например «Каламбуром» — квартетом при ансамбле песни и пляски Черноморского флота. Развеселые музыканты с балалайками, баяном и электрогитарой вышли на площадку в костюме морячков и зарядили задорное попурри, в котором «Куплеты Эскамильо» из оперы Бизе «Кармен» (в народе больше известные как «Тореадор, смелее в бой!») легко сочетались с «Прощанием славянки», зарубежной нетленкой «The House Of The Rising Sun», незамысловатой «В лесу родилась елочка» и даже с основной темой из рок-оперы «Jesus Christ Super Star».
Тень Лундстрема и призрак оперы
Джазмен и композитор Олег Лундстрем создал уникальный оркестр. Он попал в Книгу рекордов Гиннесса как самый "долгоиграющий" биг-бенд в мире. Год рождения коллектива — 1934-й, функционирует он до сих пор, сейчас — под руководством Бориса Фрумкина. Кроме оркестра дело великого музыканта продолжает и фонд имени Олега Лундстрема, созданный для поддержки современных талантливых исполнителей, играющих джаз. Тень Лундстрема появилась и на коктебельском фестивале: ансамбль солистов фонда стал одной из групп-участниц. Состав у него богатый и пестрый: вокалист Юрий Шихин, контрабасист Сергей Васильев, барабанщик Евгений Аноев, перкуссионист Александр Брыксин, пианист Александр Аноев, альт-саксофонист Святослав Тякучёв и его брат Анатолий Тякучёв за вибрафоном. Последний инструмент — ударный и один из основных в джазе. Самые известные джазовые вибрафонисты — Лайонел Хэмптон, Гари Бертон, Джо Лок и Кол Чейдер. Лайонел Хэмптон, экспериментируя с вибрафоном, был замечен Луи Армстронгом, в итоге первая зафиксированная запись, сделанная с этим инструментом, была создана Хэмптоном в 1931 году совместно с оркестром «Armstrong’s Sebastian New Cotton Club». Все музыканты ансамбля солистов фонда им. Лундстрема учились джазовой премудрости в Америке, после чего вернулись на родину практиковать полученные знания и делиться ими со слушателями и коллегами. В арсенале у них — самые сладкие джазовые стандарты, такие как «New York, New York» и «My Way» Фрэнка Синатры и «Love Me Tender», песня 1956 года, которая в головах большинства людей звучит голосом Пресли, созданная на основе еще более древней баллады.
Золотое сопрано России певица Хибла Герзмава заставила организаторов понервничать: утром в день выступления у нее поднялось давление. Петь в таком состоянии противопоказано, но «златоглазая волчица» (именно так переводится имя и фамилия Хиблы с абхазского) справилась с недомоганием, вышла на площадку улыбаясь, с видом королевы, как подобает настоящей оперной диве, и запела завораживающую «Арию Альмирены» из оперы Фридриха Генделя «Ринальдо». Под силу Хибле не только оперный репертуар: свой концерт она украсила романсом Глинки и арией «Summertime», написанной еще в 1935 году Джорджем Гершвином для оперы «Порги и Бесс», вещь, которую полюбили и исполнили потом многие джазовые артисты — Чарли Паркер, Луи Армстронг, Элла Фицджеральд и др. Певице аккомпанировало трио знаменитого джазового пианиста Даниила Крамера, который и пригласил ее на сцену, попросив всех присутствующих закрыть глаза и «приготовиться к чуду».
Даниил Крамер и Анатолий Кролл: «битва» титанов
Джазовый пианист, композитор, педагог и продюсер Даниил Крамер — настоящий «джинн» рояля, который как будто сливается с инструментом и извлекает из него самые разные и причудливые звуки. В разговоре с Даниилом Борисовичем MegaБит обнаружил, что он не только музыкант, но и философ со своим представлением о судьбах мира и джаза.
- Как вы думаете, джаз стал уже космополитичной музыкой, или все-таки элементы американской культуры, в которой он появился, до сих пор преобладают в нем?
- Я бы не делал противопоставления. Джаз — и космополитичная музыка, и при этом постоянно испытывает влияние своих создателей из разных стран. Другой вопрос, насколько меняется это влияние. Например, очень долго, пока не появились Моцарт, Бетховен и другие композиторы, считалось, что оперу способны делать только итальянцы. Размер влияния, который оказывала на джаз культура Соединенных Штатов в 50-е и 60-е годы, сейчас уменьшился из-за развития европейской, российской, японской, китайской, латиноамериканской джазовой музыки. Направлений очень много. Конечно, основная генерация идей происходит все же в США с джазовой Меккой в Нью-Йорке, но она как раз подпитывается космополитичностью этого жанра: сегодня он вобрал в себя элементы всей мировой культуры.
- Как джаз сочетается с российским менталитетом?
- Россию нельзя назвать джазовой страной. У нас другой тип музыкальной ментальности, сформированный и русской народной музыкой, и особым гармоническим составом, который принято использовать, и курсом, который был взят в период социалистической революции, и, увы, тем, что у нас принято называть русским шансоном, не имеющим ничего общего с исконным жанром. С другой стороны, в какой-то момент джаз в Советском Союзе вызвал большой интерес, сначала — как экзотика, потом — как запретный плод. Тогда жанр и стал развиваться здесь, но частью российской культуры он не стал до сих пор. Мы только в начале этого пути.
- А есть ли среди вещей, которые создаются сегодня российскими композиторами, претенденты на то, чтобы в будущем стать джазовой классикой?
- Время рассудит. Вся история музыки показывает, что часто те, кого считали героями, уходят либо в небытие, либо на вторые роли, а те, кто умерли нищими под забором, оказываются бессмертными. Так было с Доницетти, с Моцартом. Во времена последнего Клименти, Чимароза, Сальери были намного влиятельнее, богаче и известнее. Я думаю, в истории российского джаза останутся ансамбли «ГТЧ», «Каданс» Германа Лукьянова, имена бэндов Олега Лундстрема и Анатолия Кролла, Игорь Бутман. Но и Игорь, и я — мы, по сути, еще молоды, и я считаю, что в свои 50 лет мы только начинаем продолжать дело серьезных музыкантов. Мне кажется, сейчас российский джаз переживает период, близкий к финалу накопления информации. После такого периода рождается гений. Такое происходило перед появлением Чайковского: до него были первые опыты Бортнянского, Глинка, адаптировавший европейскую классику к русской ментальности. В джазе сегодня такой адаптацией, мне кажется, занимается Игорь Бутман, который может совмещать джазовую музыку с мелодиями из мультфильмов, например. Я — стараюсь адаптировать классические произведения.
Анатолий Кролл, о котором упомянул Даниил Крамер, несколько раз выходил на сцену фестиваля — и со своей программой, и аккомпанируя певице Анне Бутурлиной. В оркестрах, которыми он руководил, получили признание Лариса Долина, Валентина Пономарева, Марина Журавлева, Юрий Антонов и другие артисты. Кролл много лет работал с кинорежиссером Кареном Шахназаровым и написал музыку для фильмов «Мы из джаза», «Зимний вечер в Гаграх». Список его регалий можно перечислять бесконечно, как и говорить с ним о джазе. Интервью с Анатолием Кроллом читайте в «Музыкальных хрониках «МК» в понедельник.
От гранжевого джаза до «Дискотеки Авария»
Саксофонист Антон Румянцев наступает на пятки Игорю Бутману. Сегодня он один из самых активных и необычных джазовых экспериментаторов, который играет и джазовые стандарты, и программу «Nirvana в джазе», презентовал на фестивале новый сет «Beatles в джазе», успел поработать в коллективе Кролла «Мы из джаза», посотрудничать с Олегом Лундстремом, Даниилом Крамером, Игорем Брилем, Сергеем Мазаевым, группой «УмаТурман» и даже с западными звездами — Kid Rock и Gabin. Недавно Антон открыл в Москве в центре современного искусства Artplay свой джаз-клуб Jazziz. MegaБит расспросил музыканта о его экспериментах и узнал, почему границы между джазом, попом и гранжем очень условны.
- Антон, почему для программы вы выбрали именно песни Nirvana?
- Курт Кобейн — загадочная личность. Честно говоря, в детстве я не был поклонником гранжа. Я любил рок в принципе, но не любил конкретно группу Nirvana. Когда я подрос, начал изучать разную музыку, я понял, что любая музыка нас воспитывает, и я обязательно каким-то образом должен соприкоснуться и с этим направлением. Позже благодаря живому альбому «Unplugged», сыгранному в 1993 году, я полюбил Nirvana. Я услышал настоящих музыкантов, причем очень качественных, которые так же искали и так же экспериментировали, играли громкий, резкий гранж, но могли при этом играть тихо и спокойно. Когда нас позвали выступить на фестивале Игоря Бутмана «Rock Swings», то предложили придумать что-нибудь интересное. Я сказал: «Давайте сделаем «Smells Like Teen Spirit», и мы сразу же сыграли ее. Если до этого у меня были мысли поработать с песнями Metallica, то здесь мы поняли, что будем играть только Nirvana. Так появилась двухчастная программа, похожая на целый музыкальный театр. Это то, чего мне и хотелось добиться.
- А может ли из этого возникнуть такое направление, как джаз-панк?
- Если играть Nirvana правильно, я должен был крушить все на площадке. У меня была идея найти такой саксофон, который я каждый раз мог ломать бы в конце концерта, как делал с инструментом Курт Кобейн, но, боюсь, наша публика еще не очень готова к таким экспериментам. Вообще, мне нравится находить, экспериментировать. Джаз-общество само по себе достаточно ортодоксально. Только сейчас начинают открываться какие-то двери, ведущие к чему-то новому. Я благодарен судьбе, что у меня есть возможность слышать даже в попсовых мелодиях мелодию. Я с большим удовольствием 4 года проработал с группой «Дискотека Авария». Я сам давно связан с диджейством и современной музыкой. У меня уже 13 лет есть группа «Live Sax Party», и вместе с диджеем LeGran мы играем авторские треки, часто выступаем в Лондоне, показываем свою программу людям, которые ее ценят и понимают. Для меня нет грани — играть джаз, поп, диджейскую музыку, я стараюсь следовать курсу многих известных американских музыкантов, которые успешно развиваются, работая в разных жанрах.
- Как сложилось сотрудничество с Кид Роком?
- Это получилось спонтанно. Хоккеист Игорь Ларионов делал шоу в «Лужниках», привозил звезд НХЛ. Им нужен был джазовый квартет, нас пригласили выступить для них в небольшом заведении. Когда мы уже начали играть, ко мне подошел какой-то человек в кепке и спросил: «Эй, ты играешь рок-н-ролл?» Я ответил: «Да, почему нет?» Он вышел на сцену и начал играть с нами. Оказалось, что это был Кид Рок, никто не знал, что звезды НХЛ привезли его с собой просто как друга.
«Похоронный диксиленд» с хеппи-эндом
Хедлайнерами фестиваля, разразившимися каскадом задорных песен, стала питерская группа Billy’s Band, которая уже много лет, будучи абсолютно узнаваемой в каждом новом альбоме, не только не надоедает поклонникам, но и привлекает новых. Музыканты выложились по полной, порадовав публику всеми своими хитами. Услышали гости и «200 кубиков Агдама», и «Где спит твое сердце», и «Оторвемся по-питерски». MegaБит попытался разузнать у лидера команды Билли Новика, почему чары «биллисов» над фанатами до сих пор не ослабевают.
- Каково быть хедлайнерами джазового фестиваля?
- Сейчас такое время, когда все перевернулось с ног на голову. Джаз-фестиваль — уже далеко не джаз в буквальном смысле, это мультиформатное действо. Но, конечно, сам факт участия в таком опен-эйре очень льстит.
- А в вашей музыке джаза много?
- Billy’s Band — это сырой, весьма брутальный песенный уличный джаз, уличная закалка, уличная школа. Это ближе всего к новоорлеанскому джазу и дальше всего от модального, академического джаза. Мне кажется, все участники фестиваля, кроме Даниила Крамера, не играют джаз в чистом виде. Даже то, что делает Анатолий Кролл, — это уже эксперименты на почве жанра. Хотя я очень люблю его традиционную версию. Когда я буду делать свой фестиваль, там будет только такая музыка. Мы задумали международный опен-эйр в Петербурге «Большой джем». Может быть, это будет самый длинный джем в истории джаза.
- Уже много лет Billy’s Band держится на пике популярности, хотя вы идете по одной проторенной колее. Причина — в отсутствии аналогов или все-таки в развитии?
- Развитие точно идет, это можно проследить по всем нашим альбомам — я не лукавлю. Но в стабильности тоже есть свой секрет: мы идем вперед, но не делаем резких движений. Мы не выгоняем никого из группы, не приглашаем никого нового. При этом жестких ограничений нет: каждый из участников понимает — если он хочет создать что-то новое, ему не нужно идти на сторону, он может это сделать в группе. Billy’s Band и есть плацдарм для экспериментов, это многопрофильный коллектив, где любая идея может быть реализована.
- А определение «похоронный диксиленд с бесконечным хеппи-эндом» было создано, чтобы не загонять группу в клише?
- Мне просто всегда казалось, что если тебе дают возможность придумать название для своего стиля, нужно его придумывать. Вопрос «как назвать вашу музыку?» и спровоцировал нас на слегка эпатажный и тем не менее художественно красивый слоган, который порождает некий дополнительный интерес.
■ ■ ■
Свои программы на фестивале отыграли не только заявленные в афише артисты, на нем произошло и небольшое чудо. Организаторы говорили: если вдруг во время проведения праздника в Коктебеле окажутся интересные джазовые музыканты, то их обязательно примут на площадке. И сдержали слово! Перед опен-эйром, гуляя с компанией по набережной, MegaБит услышал дуэт молодых ребят, филигранно исполняющих на тромбоне и гитаре «Караван» Дюка Эллингтона и другие джазовые стандарты. Оказалось, тромбонист Егор Гуляев и гитарист Николай Свирчков приехали как группа «Мини-Джем» в Коктебель из Донецка, познакомились всего пару недель назад, хотя звучат как давно слаженный бэнд. Один энтузиаст привел музыкантов на прослушивание. Звездный час для ребят настал во второй день фестиваля, так что публике не только показали букет из известных джазовых артистов, но и открыли новых, дав им возможность проявить себя на большой площадке. Такое сегодня случается нечасто. Неплохое начало для фестивальной истории, совершившей еще один шаг к тому светлому времени, когда «частью российской культуры» будет не только распальцованный шансон и трехаккордная попса, но и благородный джаз, о чем, конечно, мечтает не только великолепный музыкант Даниил Крамер.
