- Михаил, и каков он – ваш «круг»?
- Это талантливые, смелые и прекрасные, сложные и необычайные люди, которые окружали меня, дарили мне свою дружбу и любовь и боролись вместе со мной с рутиной, бездарностью, серостью и пошлостью Хрущевского и Брежневского мира. В мае 2015 года в Петербурге откроется выставка, которая явно будет «в теме» книги «Круг Шемякина». Это сто двадцать моих фотографий, выполненных «много десятков лет тому», и объединенных под названием «Образы Петербурга 60-х годов». На снимках запечатлены мои друзья юности, ныне легендарные фигуры ленинградского андеграунда 60-х и 70-х годов ХХ века, а также наши «безумные» перформансы. К выставке готовится большой каталог.
- Чем Ленинград 60-х отличается от Петербурга 2014 года?
- Чаще всего, когда человек стареет, то начинает брюзжать, кажется ему, что всё в мире плохо, что культура и нравственность находятся в упадке, и мир неизбежно катится в пропасть. Уже во время древней Греции ее ученые мужи гудели о падении нравов и всеобщем обнищании духа и разума. Жаль, что неандертальцы не владели письменностью, а то бы мы точно узнали о возрастающем падении нравов в те отдаленные от нас времена. Я не хочу уподобляться древним нытикам. Много случилось того, о чем мы, люди шестидесятых, семидесятых годов, и вообразить себе не могли. В книжном магазине свободно продаются те авторы, за самиздатские перепечатки которых можно было «схлопотать» тюремный срок. Не надо стоять часами на морозе, чтобы увидеть на фестивале заграничный фильм. Сиди дома, качай их из интернета. Запрещенные к просмотру в шестидесятые годы книги художников свободно стоят на полках магазинов. «Шумовая музыка джаст» (по меткому выражению Хрущева) – слушай – не хочу! Выставки (и какие!) не давят бульдозерами. Художники–леваки не «кукуют» по психушкам. Если раньше ты не мог мечтать поехать в дружескую Польшу или Болгарию (я не говорю уж о Югославии), то сегодня накопил денежек - и поехал аж во враждебную всему миру Америку. Сказочный сон стал явью.
И все же побрюзжать необходимо. Есть много моментов в сегодняшней России, которые не только настораживают, а вызывают чувство глубокой тревоги и озабоченности. При всем изобилии информации, образованность у молодежи не растет, скорее, наоборот. А главное, мы начинаем терять то самое ценное и основное, свойственное нам – независимую духовность, иррациональность. Именно эти отличительные качества делали нас настоящими русскими в самом высоком смысле и сущности этого слова, вне зависимости от национального происхождения или вероисповедования. Мы жили бедно, не засиживались по кафе и ресторанам. Кухня в коммуналке, где можно было всю ночь спорить, обсуждать Шестова, Бердяева, Камю, читать наизусть запрещенных поэтов. Сегодня такое не наблюдается. Ну, хватит о печальном. Я верю в неистребимость российского духа, российского интеллекта, российской интеллигенции, к которой, я надеюсь, имею честь принадлежать.
- Вы преподаете?
- Сейчас я принял профессорскую должность в академии искусств в Воронеже. Очень талантливые ребята, восемь человек, отбор шел со всей Руси великой, я должен вести их шесть лет. Только один из них, врач-терапевт, знает хоть что-то о старых и новых мастерах. Остальные, к сожалению, ничегошеньки не знают, даже свое российское... Я заставляю их слушать Утесова, Шульженко, Бернеса, Трошина, чтобы они знали, чем еще недавно дышала Россия, какие великие шансонье были у нас. Я учу их писать конспекты в тетрадках, чтобы они тренировали память, а не надеялись на интернет! Этакое «рутинное преподавание» с вкраплением знаний обо всем самом современном и важном в искусстве.
- Обычно вы приезжаете из Франции в Петербург ненадолго. Что удалось сделать в этот раз, где побывать?
- Я решил откликнуться на приглашение III Санкт-Петербургского международного культурного форума и принять участие в важном культурном процессе. Слово мне не дали, но надеюсь, что со временем получу право и что-нибудь сказать. В прошлом году меня тоже приглашали на форум, я сидел в качестве свадебного генерала, как представитель русской интеллигенции, тогда тоже выступить не случилось. Это нелепость – не дать мне слова. Все-таки я, прожив столько лет на Западе, наверное, понимаю, что такое современное западное искусство, в каком статусе пребывает сегодня российское искусство, в печальном или радужном, какие есть надежды, что можно сделать… Видимо, считают, что не дорос Шемякин, мало знает, ничего нового не может сообщить. А может, кому-то не очень бы хотелось, чтобы о реально происходящем было заявлено вслух. Я открыл – в рамках форума – персональную выставку «Художник и театр» в своем Фонде на Садовой. Был в новом здании Эрмитажа на открытии замечательной выставки французских импрессионистов и выставки прикладного искусства, потом был концерт, где я впервые увидел и услышал питерского композитора, пианиста-импровизатора, гения высшей пробы Олега Каравайчука. Понял, что присутствовал при чуде. Наверное, так чувствовали себя люди, которые слышали выступление Паганини, когда у него одна за другой лопались струны, и он довел концерт на одной струне. На открытии форума выступали Министр культуры России Мединский – замечательно и коротко, после него Министр культуры Китая – на китайском языке, с большим чувством. Конечно, было странновато: ни французов, ни англичан, ни шотландцев, ни немцев, ни итальянцев, ни скандинавов. Наверное, поэтому в своем выступлении директор Эрмитажа Пиотровский сказал, что культура — это наш мост, наша возможность для диалога между Россией и Европой, и мы должны ограждать этот мост от политических влияний. Мы делаем все, чтобы исправить то, что делают политики... Я полностью присоединяюсь к его мнению. Думаю, что благодаря искусству мы будем налаживать мосты с Западной Европой.
- Много было разговоров о вашей ссоре с Валерием Гергиевым. В Мариинском театре больше не играют вашего «Щелкунчика»?
- История «как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» такова. Я сделал три балета в Мариинском театре – «Весна священная», «Метафизический балет», «Кроткая». За декорации, костюмы, часть либретто, вообще за все, что сделал, мне не заплатили. Хотя была премьера, мы с Гергиевым выходили на сцену, кланялись, получали цветы. Потом я имел неосторожность или глупость, как он считает, выступить против его идеи с Мариинкой-2. Потому что считал, что это портит петербургскую архитектуру, Мариинка и все, что ее окружает, места для петербуржцев (да и не только для них!) святые, и лучше вообще ничего вокруг не трогать и не разрушить. Я еще осмелился выступить и против Мариинки-3, все-таки это были императорские декоративные мастерские, тоже историческое место, где работали Бенуа, Лансере, и я там работал. Потом там вспыхнул пожар, сгорели декорации, но можно было ведь всё восстановить, концертный же зал выстроить в другом месте. А сейчас декораторам, бутафорам очень неудобно – полдня теряешь, пока доберешься из Мариинки к новым цехам. Я за сохранение исторического ансамбля великого Петербурга, который ежегодно и планомерно разрушается, несмотря на многочисленные протесты жителей. Что касается «Щелкунчика», то он из Мариинки никуда не уходил. Его на время припрятали в подвал, пока наша ссора с Гергиевым была раскалена до состояния белого металла. В январе будет несколько спектаклей, билеты давно проданы. Валера – человек горячий, сказал, что Шемякина в его театре вообще больше никогда не будет. Денег он мне по-прежнему не заплатил, но я не собираюсь подавать на него в суд: пошумел по-кавказски. Я считаю, что придет время – всё устаканится.
Светлана Мазурова, Санкт-Петербург
