«Я спала с Лёниным свитером»
— Как вы прожили эти 12 лет без Леонида Филатова?
— Это было совершенно невозможно… В день, когда это случилось, он был весел, смешил меня, как всегда, хорошо себя чувствовал. Даже на второй этаж поднимался и говорил: «Нюсенька, у меня нет одышки». Вечером, перед тем как лечь спать, мы смотрели какую-то передачу. Потом он спустился вниз, спросил: «Когда ты придешь?» — «Ну еще минут 15, досмотрю». А я всегда перед сном его обнимала, потом шла на кухню готовить утренний завтрак для него, для кисоньки нашей, Анфиски. Кончилась передача, я спустилась, мы обнялись, как всегда, и он меня вдруг попросил включить обогреватель. «Лёнечка, ты что, у нас же жарко», — говорю я ему. «А меня знобит». Я тут же поставила градусник, температура 37,2. Я в панике, звоню в Шумаковский центр, куда он был прикреплен пожизненно, там ему сделали операцию по пересадке почки. Лёня стал за меня уже переживать: «Нюська, ну что ты? Выпью я лекарства, не волнуйся, сейчас все пройдет». Легли. Утром я рано-прерано встала и опять ему почти сонному ставлю градусник — опять 37,2. Это легочная температура. Тут мне уже стало плохо. Звоню в Шумаковский центр, а там мне говорят, что у них нет места. Для Лёни нет места! Вызвала «скорую помощь». Они приехали, прослушали — хрипы в легких. Тогда я звоню Лёне Ярмольнику, в последние годы он всегда был рядом с нами. Он был таким тылом для нас, всегда радостно приходил, с какими-то прибаутками, анекдотами… Ярмольник тут же договорился с замминистра здравоохранения, чтобы Лёню положили в ЦКБ. Приехали туда. Лёнечка Ярмольник привез какие-то нужные лекарства…
Было страшно. Я была просто невменяемой. Я перестала быть человеком со всеми чувствами. Но я надеялась. Приезжала каждый день на 7–8 часов, просто его не отпускала, брала за руку, все время с ним говорила-говорила... А рядом никого не было: ни врачей, ни сестер. В палате было три человека, один, по-моему, умирал уже. Лёня лежал в центре, на сквозняке. А это осень… Я кричала: «Позовите врачей, почему сквозняк?» — «У нас никакого сквозняка нет, это вы придумали», — отвечали мне. Через неделю они мне вдруг отдают лекарства, которые поддерживают почку. А это уже все, приговор. Потом, когда у него началась уже интоксикация организма, я прихожу к нему, беру за руку… вдруг у него рука превращается в надутую резиновую перчатку. Я в ужасе вызываю врачей, они чего-то делают, УЗИ. «Все нормально», — говорят. «Какое там нормально?!» Ой, мне страшно сейчас вспоминать это все. Мне было очень плохо.
…Слава богу, что Лёнечка Ярмольник взял на себя похороны. Я ему по гроб жизни буду благодарна за это. Жить мне не хотелось совсем. Но на второй год, наверное, видя мое состояние, Володя Качан, Лёнин друг, поговорил с Иосифом Райхельгаузом, режиссером, и он пригласил меня в свой театр. Думаю, это меня спасло. А ведь десять лет, пока Лёня болел, я вообще не была на сцене. Но ввелась очень быстро, в один спектакль, во второй…
— Ну да, руки-то помнят.
— Саша, я люблю сцену. И еще, конечно, спасли подруги, которые в первые дни просто тут со мной ночевали, не бросали меня. И сын Денис, и внуки… Первые дни я спала с Лёниным свитером, который сохранял его запах. Просто утыкалась носом, будто ощущала его. И умоляла, чтобы он приснился мне… Знаете, в день его похорон у меня на входной двери сидела бабочка. А это конец октября, было очень холодно. То есть бабочки уже давным-давно не летают. Удивительная бабочка! Наверху серенькая, а внизу крылышек такая яркая… Думаю: как Лёня. Он же очень скромный был человек, а его нутро, душа яркая, богатая… И в этот же день мне позвонил Сережа Гармаш из «Современника» и сказал, что у них вот только что прямо во время спектакля летала бабочка на сцене. Вот что это такое?
А вы верите в приметы? Это было незадолго до Лёниного ухода из жизни. С Лёней на даче была мама, а я отпросилась у него минут на сорок к моей приятельнице, дача которой была в 10–15 минутах от нас. Приехала к подруге, мы с ней пообщались коротко, и я ее пригласила к себе. Поехали. Дорога от ее дачи шла к лесу, и вдруг мы видим, как вылетает огромный ворон. А я знаю по примете, что ворон к несчастью, к смерти. Сообщаю подруге об этом, она как-то не прореагировала, она в эту ерунду не верит. …Через неделю умирает ее дочь, а через две недели — Лёня.
«Все мольбы Маргариты так похожи на мои молитвы»
— Нина, когда вы играли на Таганке, Любимов был доволен вашей работой?
— Ой, у меня с ним не складывались человеческие отношения. Но как актрисе он мне доверял. Он никогда со мной не работал, у меня вообще была исключительная театральная судьба с Любимовым. Почти во все роли, кроме «А зори здесь тихие», я вводилась. А в «Мастере и Маргарите»… Я не играла Маргариту, я жила своей жизнью. У нас очень была похожая ситуация, моя и Лёни. Еще она была схожа с тем, что происходило между Булгаковым и Еленой Сергеевной. Он же тоже не сразу женился на ней. Даже когда просил у Сталина уехать за границу, то не с Еленой Сергеевной, а со своей второй женой. Его не отпустили, а потом уже закрутилось… У нас было то же самое. Почти все мольбы Маргариты так похожи на мои молитвы.
— Но роль Маргариты все-таки дал вам Юрий Петрович?
— Было так… На доске писался первый состав, второй — меня там не было. Никогда у меня не было читки. Чем это объяснить, не знаю. Но у Юрия Петровича было замечательное качество: как бы он ко мне ни относился, но если ты побеждаешь в соревновании — будешь играть. А Маргариту он мне не давал. Однажды он распределил меня на роль в спектакле по Федору Абрамову «Деревянные кони». Совсем была не моя роль, деревенская баба. Но я дома очень серьезно готовилась. И вот-вот премьера, я сижу, а он меня не вызывает. Конечно, я была обижена. Вдруг в последний момент Любимов меня вызывает на сцену. Костюма у меня нет, но я придумала прическу послевоенную — косички наверх. Вышла, еще не успела рот раскрыть, а он: «Что это за березка такая?» — имея в виду мою голову. И не дает мне репетировать. У меня истерика. Я бегу домой, переживаю безумно. Ну и отношения к нему понятные… Затем созвали собрание. Я не хотела туда идти, я гордая девушка. Там всем поставили шампанское, а я купила себе свое. Ну, думаю, надо довести себя до кондиции, хоть немножко.
— Клиент созрел?
— Немножко созрел, я даже покурила. Ну все, думаю, теперь я могу пойти. Тем более были не лучшие уже мои отношения с Валерием Золотухиным, моим первым мужем. Пришла, Юрий Петрович с кем-то разговаривает, а смотрит на меня… Я же вообще очень редко выпиваю, так, иногда с девочками в гримуборной после спектакля. И здесь меня стало забирать, алкоголь не дремал. Вдруг Любимов что-то сказал в мою сторону, мне показалось, обидное. А в таком состоянии нельзя меня обижать. Я встала и нехорошо его назвала. Собрание быстро свернули.
Потом ко мне подходили мои друзья: «Нина, ты обязана пойти к нему и извиниться». Уговаривали, и я созрела для объяснения. Понимаете, после этого собрания Любимов дал мне только одну реплику сказать… Как-то я утром пришла на репетицию, смотрю из зала. А на роль Маргариты были распределены Наташа Сайко и Поплавская, мама Яны, которая потом Красную Шапочку играла. Но ни той, ни другой в этот день почему-то не было. Ко мне подходит Любимов: «Шацкая, вы знаете текст?» — «Да». — «Можете пойти сыграть сцену». На следующий день он опять меня вызывает… Короче, я остаюсь Маргаритой.
В «Преступлении и наказании» было то же самое. Другая актриса должна была Дуню играть. За два дня до премьеры я случайно пришла в театр. Юрий Петрович меня увидел, спрашивает: «А почему вы не приходите на репетиции?» А я на репетиции уже давным-давно не ходила, поняла, что мне не дадут. «А вы можете сейчас выйти?» — «Я же не знаю ни мизансцен, ничего…» Любимов всех собрал и для меня прогнал спектакль от начала до конца… Мы тогда с Володей Высоцким целый год не разговаривали, почему-то он перестал со мной общаться, хотя ко мне очень хорошо всегда относился. Но и он говорит почти как Любимов: «Нина, давай порепетируем. Завтра показ, приходи за два часа до начала репетиции, мы с тобой прогоним нашу сцену и покажемся». Пришли пораньше, прорепетировали и показались Юрию Петровичу. Все, я осталась в премьере.
«Мы купили шампанское, торт и весело, замечательно развелись»
— А если вернуться к Маргарите. Такая рискованная знаменитая роль: вы же там обнажались.
— Ну со спины. А что это было для меня, как я это переживала! Сколько потов с меня сошло, когда я сидела. Ужас! Вся спина была оголенной, да еще трусики сзади я спускала и колготки. Юрий Петрович просил, чтобы совсем низко, а я поддергивала, чтобы повыше было. Спереди тоже я голенькая была.
— Наверное, очень многие зрители шли именно на эту сцену. Все-таки в советское время увидеть такое!
— Я считаю, что спектакль был очень хороший. Действительно, Юрий Петрович объял весь роман, там все линии сочетаются: и любовная, и Пилата…
— Ну да, сколько было неудач в спектаклях по этому роману, пожары, смерти… Мистическая какая-то вещь.
— А вы знаете, что я упала? Сверху, почти с трехметровой высоты — и навзничь. Полет Маргариты, я почти на одном пальце держалась на маятнике, а он качался. Раскачивали меня рабочие. Привязывали веревку к циферблату, тянули к одному порталу и потом отпускали. Каким образом нижняя веревка зацепилась так, чтобы наверху маятник остановился, — непонятно. Я упала, потеряла сознание. В зале вскочили, охали, ахали. Через минуту я очнулась, вскочила на маятник: «Как вы все мне тут надоели, выразить вам этого не могу! И я так счастлива, что с вами расстаюсь. Ну вас к чертовой матери!» — можете представить, как я выкрикнула эту реплику моей Маргариты.
Вообще, все у меня замешано на мистике. Мой роман с Лёней…
— А с Валерием Сергеевичем?
— У нас было замечательных три года. Мы с ним пять лет учились на одном курсе, и я его в упор не видела. Он был совсем не мой. Он был какой-то комсомольский предводитель — то ли факультета, то ли нашего курса, уж не знаю.
— А вы были такая красавица!
— Не знаю, не знаю, это мне все говорят. Я даже не знаю, какая была. Я была инфантильной девчонкой, очень романтичной. Когда у нас были лекции по истмату, диамату, меня там не было. Мы с подружкой шли в «Кинотеатр повторного фильма» рядом с ГИТИСом, а потом уже на другие предметы, на мастерство. А на Валеру не обращала никакого внимания. Но вот я пропустила очередную лекцию по эстетике, просила у всех конспекты, но никто не дал. А у Валеры они были. И он сказал: поедем ко мне в общежитие, если мы поцелуемся, я тебе дам. И я поехала — зачет-то надо сдавать. Мы ехали с ним в автобусе, и что-то в меня вселилось, я забеспокоилась. Приехали к нему, там стали целоваться… Больше ничего, только целовались.
— Это как в «Приключении Шурика», помните?
— Похоже. Но мы нацеловались так, что у него лихорадка на верхней губе, и у меня тоже. Я была девушкой целомудренной еще пока. И очень быстро мы поженились. Кстати, Валера всегда в интервью говорил, что мог завоевать любую женщину, красотку. Ничего он меня не завоевывал! Инициатива была с моей стороны. После этого я пригласила его за город к родственникам, где произошло… А произошло, значит, муж. И я его взяла за руку, привела к маме и сказала: «Мама, это мой муж». Он не сопротивлялся.
Я была очень легким человеком и легко шагала по жизни, не думала ни о карьере, ни о чем. Была минус честолюбивая. Но и Валера тогда тоже был никем, простой деревенский парень. А за мной тогда ухаживали из внешторга ребята и не только. Но, очевидно, судьба свела меня с Валерой, чтобы я поняла, что такое настоящая любовь. С Лёней.
А я еще гадала на пепле. Получилось, что моим человеком должен быть тот, у кого совпадают Козерог и Собака. Лёни тогда еще не было… Но это был он. А у нас с ним не было никаких взаимоотношений, только «здравствуйте — до свидания». У нас с Лёней сакральный союз, я это точно знаю: он Козерог, я Рыбы… И вот мы как-то встретились в театре, вдруг он подошел ко мне и поцеловал в шею. Мы повернулись друг к другу, и… зажглось!
Но когда мы с Валерой разводились, он сказал мне: «У меня столько было женщин. Ты самая лучшая». А разводились мы замечательно. У меня уже был Лёня, у него Тамара. Мы купили шампанское, торт и весело, замечательно развелись. Но после 20 лет не разговаривали. Потом отношения у нас с ним наладились. Они с Тамарой, женой, приходили к нам на Новый год. И вот за два года до своей смерти Валера, перед тем как уже уйти — Тамара в коридоре одевалась, — вдруг хлопнул по столу и сказал: «Все, больше я отсюда никуда не уйду». И еще сказал: «Шацкая, я в тебя влюбляюсь второй раз». Вот так это было.
