Кто-то шутил, что в сложившихся обстоятельствах надо бы переправить название фестиваля с «Заповедника» на «Компромисс». Кто-то предлагал и вовсе на злобу дня переименоваться в «Зону». Такой же постмодернизм и жонглирование аллюзиями — литературными и не очень — ждал гостей на премьере спектакля «Горье», поставленного режиссером Юрием Квятковским по пьесе, написанной Валерием Печейкиным специально по заказу фестиваля. Пьеса, заявленная как гвоздь программы, касалась Довлатова постольку-поскольку и вообще была посвящена Пушкину. Точнее, поэту-неудачнику, который додумывается организовать в Пушкинских горах закрытый клуб имени великого поэта и продавать наивным ротозеям медаль с изображением Александра Сергеевича за символические 7000 рублей. Печейкин — молодой, но уже успешный и востребованный драматург — как бы подтрунивает над самим собой. Выводит образ двойника, эрзаца гения. Пушкин здесь — что Ленин на Красной площади. Не тот, в Мавзолее, а в костюме и кепочке, фотографирующийся с туристами за деньги. «Горье» — рассказ о муках в отсутствие творчества, победе бездарности над талантом. Что и говорить, история вечная, но довольно далекая от заявленной темы. Как от Пушкина, с его фанатичным служением музам, так и от Довлатова — который к себе как к писателю как раз относился подчеркнуто иронично. Тем не менее пьеса вышла игривая и велеречивая, постановка — пестрая и доходчивая, декорации — модные, а музыка и подавно. Чем заслужила благодушное одобрение публики.
«Заповедник» расчертили на три зоны и три дня: кино, литература и театр. Между ними вклинился и art — так, щеголевато, по-заграничному организаторы назвали секцию, отведенную под современное искусство. Здесь главным и единственным событием стала презентация ready-made объекта (то есть такого, который состоит из уже существующих предметов, помещенных в непривычные для них обстоятельства) Айдан Салаховой «Россия». По названию бывшей гостиницы в Зарядье. Собственно, арт-объект — это и есть та самая вывеска с фасада снесенного здания.
Буквы (они, как говорят, теперь хранятся в частной коллекции) сработали бы в любом месте. Установи их хоть на Красной площади, хоть в чистом поле, хоть на Камчатке. И везде, по эффекту Кулешова, они бы выявляли разное. Имперские замашки, безнадегу, богатство природы. Но здесь, у стен Псковского кремля, последнего рубежа русского мира — дальше только загнивающий запад, который только и думает, как бы оттяпать эти земли себе, — надпись выглядит как бастион. Пограничный столб. Заградотряд. Наскальная живопись. Каракули в общественном месте на манер «Здесь был Вася». Только в другом исполнении: «Здесь была Россия».
Россия и сейчас здесь. Отражается в глади воды. И река, как на подбор, называется — Великая. Частенько она выходит из берегов, поднимаясь то на два, то на пять, а то и на десять метров. Но организаторы не допустят, чтобы «Россия» утонула. Здесь она простоит только месяц, после чего, скорее всего, вернется в заботливые руки коллекционера.
Пока же в ее искусственном электрическом свете пытаются согреться губернатор Турчак, пришедший на открытие инсталляции с широкой улыбкой, отлично подходившей к тому клубку из тянущихся, но никак не дотягивающихся до него ниточек расследования по громкому уголовному делу. Министр Мединский, который с вызовом повторял, что фестиваль обязательно получит долгую жизнь. Режиссер Дмитрий Месхиев, который снимает в этих краях фильм по книге министра Мединского. И режиссер Станислав Говорухин, который свой фильм — как раз по Довлатову — уже снял и привез показать на фестиваль. Называется тот фильм «Конец прекрасной эпохи», но, когда смотришь на эту идиллию, расцвеченную ярким салютом, кажется, что этому празднику конца никогда не будет.
На другом берегу, притаившись под Ольгинским мостом, стоит еще один вполне себе объект современного искусства. Крохотная часовня святой Анастасии, заново отстроенная в 1911 году, эскизы фресок для которой написал Рерих. Но пришла советская власть, часовне отбили главу, фрески заштукатурили, а внутри устроили сначала керосиновый, а потом книжный киоск. В конце шестидесятых, только-только построив гостинцу «Россия», все та же советская власть из соображений модернизации часовню распилила пополам и по частям сдвинула на несколько метров, чтобы расширить мост и освободить проезд для самосвалов. А чуть позже восстановила главу и обновила фрески. Та ли эта еще часовня или уже другая — вопрос философский. Да и проверить это не так-то просто: памятный объект культуры находится под охраной государства, то есть с навесным замком стоит за покосившимся забором. Но единственное, что точно (пока еще) сохранилось — сам облик, придуманный архитектором Щусевым. Тем, кто потом спроектирует здание на Красной площади. То самое, с Лениным.
Ready-made объект Айдан Салаховой проговаривает ту же историю, но другими словами. Точнее, буквами. Гостиница «Россия», с фасада которой они опали, с первых до последних дней была сплошным анахронизмом. Гигантское сооружение в исторической части Москвы, одно из последних детищ советского большого стиля, возведенное в самый разгар хрущевской оттепели. Построенная государством, которое вообще-то эту самую Россию уничтожило, точнее, проглотило, переварило и отрыгнуло измененной до неузнаваемости. Как уже в середине нулевых разобрала старую «Россию» Россия новая — по кирпичикам, по блокам, этаж за этажом. Чтобы возвести на этом месте — не город, так сад. Еще одну мечту о сладкой жизни.
Та ли это Россия и какая она вообще — та? Вопрос не только философский, но и опасный. В зависимости от ответа, можно получить или орден за заслуги, или двадцать лет. Тех самых, строгого режима.
