Всегда актуальная поэзия
Он дом свой покинул, пошел воевать,
Чтоб землю в Алеппо сирийцам отдать.
Известный политический деятель, у которого негусто с собственными мыслями, активно эксплуатировал некоторые мои опубликованные в «МК» наблюдения над особенностями воззрений русских революционеров: «Прощайте, родные, прощайте, друзья, Гренада, Гренада, Гренада моя!» Опираясь на стихотворение Михаила Светлова, я рассуждал: в стране развал, разруха, но на это плевать — важно помочь испанским земледельцам. Очень благородно — устремиться на помощь угнетенным и униженным. (И тайно слупить за это с коммунистических единомышленников золотой запас далекой страны.)
Напомню: в связи с аналогичной (правда, бескорыстной) отзывчивостью вспыхнула Первая мировая война — русский царь, желая помочь единоверцам-сербам, отказался исполнить требование кайзера Вильгельма и не отменил мобилизацию в России. За это Николай II поплатился отлучением от престола и гибелью семьи.
Выполнение интернационального долга в Афганистане стоило нам немалых жертв. А если присовокупить еще и Карибский кризис, участие в африканских заварухах, продвижение Сальвадора Альенде на пост президента Чили… Но с избранного пути мы не свернули. И не свернем. Более того, теперь спешим на выручку не только единоверцам, но и антагонистам. Пожимаем руку тем, кто недавно умертвил нашего летчика.
Упомянутый мною в начале этой заметки политик (я недавно видел его пространное интервью на ТВ) уже не ссылается на Светлова: не та ситуация — сейчас спрос на клеймение американцев и европейцев, правильнее крыть Боба Дилана за то, что отхватил нобелевку, а о вожделенной Гренаде, где наши высокопоставленные соотечественники владеют недвижимостью, лучше не заикаться.
Россия — родина слонов
Нас не боятся (как раньше), а опасаются: можем выкинуть неожиданный фортель. Да, не собираемся захватывать страны Балтии или Польшу (это в самом деле так), но вдруг случится заскок — и завоюем. Бывает, ударит в голову, найдет стих — и себя не помнишь, себе не принадлежишь. А потом, конечно, невозможно пятиться и жаль завоеванное отдавать.
Есть анекдот: импотенту пересадили вместо бесполезного органа хобот слоненка. И всё с этим хоботом было в порядке, но по привычке он иногда посреди трапезы воровал со стола сахар. С Россией та же беда: рудиментарный хобот по привычке продолжает шарить и прихватывать сладкое, грабить награбленное. Может, из-за этого ненароком вылезающего подразумеваемого шаловливого хобота и шутят: «Россия — родина слонов»?
Нет, не поэтому. «Родина слонов» — тоже цитата тоже из анекдота. О том, как в стенах советского вуза была защищена диссертация на слоновью тему. Она превзошла научные исследования и наблюдения над жизнью популяции слонов в Африке. Так и называлась: «Россия — родина слонов».
Но и этот анекдот — лишь еще один перепев серии анекдотов о том, как планировали возвести памятник — не князю Владимиру и даже не Ивану Грозному, а всего лишь Пушкину. В финал вышли три проекта: сидит в кресле Пушкин и читает томик Пушкина, сидит в кресле Сталин и читает Пушкина и сидит в кресле Сталин и читает собрание сочинений Сталина. Вопрос на засыпку: какая композиция заняла первое место?
Для полноты картины приведу еще и исторический анекдот, который в последнее время модно наперебой воспроизводить. В Париже готовились поставить спектакль, где в легкомысленном амплуа изображалась давно почившая русская императрица. Правивший русский царь через русских дипломатов попросил постановку отменить, но французы заупрямились: «У нас демократия». Тогда русский царь обещал прислать в Париж много-много зрителей в шинелях. Спектакль был отменен.
«Жандарм Европы»? Кажется, так окрестили Россию за подобные вегетарианские выкрутасы? Но жандарм — фигура позитивная, он на стороне закона и дисциплины и против террористов. Потому будет торжествовать, сколько ни скручивай его по рукам и ногам санкциями, ни опутывай протестами, ни окружай ракетами. Жандарм по природе своей — слуга порядка во всем мире. В этом смысле позиции Запада и США обречены и проигрышны. Но мы почему-то реагируем на их претензии к нам излишне эмоционально. Захлебываясь, подыскиваем аргументацию, оправдывающую и обосновывающую то вспышку нашей дружбы, то вспышку нашей вражды.
Конечно, политика — спектакль на потребу быдлу, но одно дело — академический прагматизм и классически строгая пьеса, и другое — балаган с привлечением непотребно поддакивающих и подлаивающих солистов.
О национальной гордости великороссов
Возможно, беды наши проистекают от неправильного понимания и истолкования термина «гордость». В чем гордость, например, Чехии или Голландии? Вероятно, в том, что президентом одной страны сделался исключительно честный Вацлав Гавел, а гражданин другой — недавно награжден Нобелевской премией в области науки. Та и другая страны имеют право гордиться тем, что у них хорошее здравоохранение и достойный уровень жизни, который достигнут усилиями всех населяющих скромную территорию граждан.
Чехи и голландцы очень спокойно не претендуют на мировое господство — им оно не нужно, достаток внутри государства важнее, поэтому не посягают на первенство в выспренних сферах, живут по средствам и не тратятся на вооружение и войны.
Мы упрямо гордимся своими ошибками и заблуждениями. Ставим памятник Ивану Грозному, на знаменах и глиняных кружках печатаем портреты Сталина, цитируем с высоких трибун Столыпина и Ильина (то есть признаем этих «светочей» путеводными ориентирами?), в то время как один прославился прежде всего пристрастием к вешательству («столыпинский галстук»), а другой — приверженностью фашизму и сотрудничеством с Гитлером. Никто не говорит, что надо выбрасывать из задушевной русской песни милые слова, а противоречивые фигуры — из истории; они были и выступали (как ни печальны их арии в концерте и контексте какофонической музыки), но почему обращаемся к их примеру, а не к бесспорным авторитетам, ничем позорным себя не замаравшим? По крайней мере, не измазанным кровью…
Из огня да в полымя
Итак, Николай II, вступившийся за сербов, в то же время распустил подведомственную ему страну до полного дикарства: потворствовал мракобесам-думцам вроде Пуришкевича, поддерживал и науськивал на оппозиционеров «черную сотню», финансировал «Союз русского народа» — с помощью этих темных сил он надеялся удержать Россию в узде. Получилось прямо обратное. Убийствами (например, журналиста Иоллеса и депутата Думы Герценштейна) он лишь подхлестнул революционную волну. И сам оказался ее жертвой.
Пуришкевич, не скрывавший своего участия в убийстве Григория Распутина, не только остался на ведущих политических позициях (хотя на всякий случай отбыл с санитарным поездом на фронт — переждать шумиху, поднявшуюся вокруг совершенного преступления), но продолжал проповедовать с высоких трибун нравственные постулаты. Вам та думская ситуация ничего не напоминает? Не напоминает нынешнюю нашу вольницу? (Даже странно, что у нас до сих пор нет памятника Пуришкевичу.)
Поразительно, из любого общественно-политического строя Россия выруливает к вождизму: из первобытно-общинного — к монархии, из коммунистического — к диктатуре, из капитализма — опять к неизбывному единомыслию во всех сферах. Допустим, вместо Иоллеса убили Политковскую, а вместо Герценштейна — Немцова. Что можно в этом типичном клише изменить? Ничего. Нас как в трубу (или в хобот?) тянет в неуправляемый хаос.
Если уж прислушиваться к Столыпину, то прежде всего — к его настоятельным советам Николаю II: не встревать в международные распри и не помогать странам, которые схлестнулись и конфликтуют без нашего участия. Ибо странам этим на нас глубоко начихать. Но как раз этого актуального завета Столыпина мы не исповедуем.
Все чаще приходится слышать в официальных кругах: политика и этика — вещи несовместные, надо ловить момент и выбирать выгоду. Да нет же! В том-то и сермяга, что, несмотря на печальные примеры попыток внедрения в политику морали (Джимми Картер стал жертвой такого прекраснодушия), надо выбирать вот именно, прежде всего, нравственность (как Вацлав Гавел) — тогда и население будет ориентировано на правильные, а не ввергающие в пучину маяки.
Невозможно, не сносив ботинок после гибели русского летчика, миловаться с его убийцами. Ведь это — сигнал пока ещё не окончательно замороченному электорату: все допустимо, все позволено. Бросившись прочь от одних, с нашей точки зрения, безнравственных партнеров, мы очутились в удушающих объятиях других — куда более коварных. Из огня да в полымя.
Что вообще такое гордость, патриотизм? Святые понятия! Не помусолишь в пальцах. Но не терпящие обременения меркантильными примесями идеалы, оказывается, легко можно превратить в разменную монету. Поэтому правильнее требовать от терминов, которыми жонглируем, конкретного обеспечения, материальной основы, вещественной подоплеки. Фундамента. На чем стоим? Чем гордимся? С кого спросить за развал, который наблюдаем? Не являются ли упомянутые понятия удобной ширмой, за которой таятся пустота и обман?
Не надо глобального, неуловимого, эфемерного. Нужна реальность позитива. А мы пока видим лишь хобот, лишающий граждан сбережений, здоровья, знаний, а сопредельные государства — покоя.
К чему пришли?
Страна, где на каждом шагу дают понять, что ты — ничтожество.
Самодовольные хари, нагло лгущие или откровенно, воинственно невежественные, некомпетентные, никчемные, которых вовсе бы не видеть, до тошноты не видеть, торжествуют, отравляя и разлагая по нисходящей все вокруг себя.
Замороченная, обескровленная, убогая в своей беспросветной покорности и нищете Россия! Как удалось сделать ее такой — еще недавно верившую в себя и свои возможности, стряхнувшую слизняковую мразь пеленающей, цепенящей тоталитарной опеки?
Ироду необязательно истреблять младенцев в начальном их возрасте. Он может обрекать их на смерть в прекрасную отроческую пору, напялив на них военное обмундирование. Минотавру не обязательно пожирать юных наложниц: он, старея, может перейти на рацион, состоящий из жилистых пенсионеров.
Начав со стихотворения Михаила Светлова, закончу Иосифом Бродским:
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
