Наше современное искусство все глубже вписывается в международный контекст: присутствует на ведущих биеннале, в престижных музейных коллекциях, котируется на рынке. Так что у нас просто должен был появиться свой музей на родине актуальных художественных практик. Сделал это фонд Леонида Михельсона — давно и постоянно поддерживающий современное искусство. V-A-С в Венеции чувствует себя уверенно: за последние шесть лет он много раз предъявлял качественные выставки на острове Джудекка. Теперь, взяв в аренду на 36 лет палаццо ХIХ века на выигрышной набережной Дзаттере, он обзавелся постоянной площадкой.
Часть ее видна издалека — строение, вроде "Черного квадрата" у самой воды. Это беседка для мастер-классов, конференций и встреч с художниками. А выставочное пространство развернуто на 2000 кв. м и четырех этажах. Многие ожидали увидеть здесь часть известной коллекции Михельсона, но нет. Для чистоты эксперимента организаторы, заручившись поддержкой Чикагского института искусств, попросили российских и иностранных художников создать работы прямо здесь, в здании, чтобы они органично вписались в пространство и максимально раскрыли тему. Мастерам предстояло столкнуться с авторами более ста работ советского периода 1920-1930-х годов, что требует некой подготовки. Но несмотря на отсылки к советскому авангарду и столетию революции, это не исторический проект, а исследование роли искусства в создании новых общественных институтов.
Среди них: фабрика, поле боя, театр, выставка, пресса, школа и дом. Начинается все, как положено, с Ленина. Вот он грозно глядит с исторических постеров. Кубинская художница Таня Бругера на наших глазах лепит бюст вождя мирового пролетариата. Он не успевает засохнуть, а мастер уже делает из него портрет посетителя, одного, второго, третьего, и так бесконечно. Ей удается запечатлеть людей в глине за считанные секунды. Напротив Михаил Толмачев с помощью синхронизированной сдвоенной проекции исследует процесс принудительного труда на Соловках. На стену проецируются снимки из лагерных фотоальбомов, где во всем трагизме предстает жизнь заключенных.
– На обороте одной из фотографий я обнаружил анонимный рукописный текст, – рассказывает Толмачев, – где сказано, что после посещения лагеря Максим Горький не смог дать оценку охранителям революции, так как, по его словам, они "являются творцами культуры".
А прямо за стеной студенты Университета Венеции и философы из Руанды — во главе с художником Кристианом Ньямпетом проводят семинары, дискуссии, исследуют коллективные действия. Все это они делают в реконструированном белоснежно-алом "Рабочем клубе" Александра Родченко. В 1925 он потряс посетителей Международной выставки декоративного искусства и художественной промышленности в Париже. Еще V-A-С реконструировал дрезденский кабинет Эля Лисицкого. Остается только догадываться, каково было без чертежей и описаний его восстановить — по одной лишь ч/б карточке.
К слову, из черно-белых фотографий здесь — знаменитые "На телефоне" Александра Родченко и "Лампочка Ильича", где крестьяне впервые включают свет. Хоть снимок прошел почти во всех букварях 1930-х годов, и многие видели его десятки раз, в стенах дворца он заиграл по-новому, удвоив человечность и веру в прогресс. Фоторяд второго этажа дополняется внушительной коллекцией фарфора тех лет, живописью Любови Поповой, конструкциями из металла дерева и стекла Эдуарда Штейнберга, графикой Малевича и Варвары Степановой. Особое внимание — к ее эскизам костюмов для спектакля "Смерть Тарелкина" 1922 года.
Точки притяжения в музее — работы Таус Махачевой и Ирины Кориной, обе представляют Россию в основном проекте биеннале. Корина, с присущим ей размахом, собрала из металла и деревяшек двухуровневую инсталляцию. Внизу — шалаши с елками лампадками, а наверху — церкви, лица попов, революционеров, красноармейцев из папье-маше и фольги. Скорее всего, это разговор о вере, революции и празднике, о том, как их воспринимали в те годы – "сверху и снизу". Если искусство Кориной апеллирует к глазам и голове, то Махачева еще и к желудку. Она кормит гостей морковью, леденцами в форме Ленина, дает талон на дневную пайку хлеба...
– Я гуляла по Венеции, читала Бродского и поняла, что надо сделать несъедобный хлеб, – признается Таус. – В архиве Красногорска я нашла видео, где голодающие Поволожья в 1920-е годы пекли хлеб из перетертого сена и сухих листьев. Вот я и подаю хлеб эпохи. Морковь — тоже оттуда, из Маяковского: "Не домой, не на суп, а к любимой в гости две морковинки несу за зеленый хвостик".
С морковными хвостиками многие поднимаются на последний выставочный этаж и скапливаются у яркой работы Барбары Крюгер «Агитационный стенд Густава Клуциса». На пятиметровых стенах человеческие руки держат смартфоны с перечислением противоположных чувств (гордыня - милосердие, любовь - убийство, гнев - терпение...) на русском, английском и итальянском. Что это? Версии разные: намек на девальвацию чувств и попирание заповедей в эпоху интернета? размышление о роли СМИ в современном мире? Разговор о добре и зле? Однозначного ответа нет. Зато он есть на террасе, где висят розово-зеленые конструктивистские объекты Абрахама Крусвильегаса в духе Малевича, Поповой, Татлина. И это, безусловно, свидетельствует о непреходящем влиянии русского авангарда на современное искусство.
– Сложно ли было прописаться в Венеции? – спрашиваю на вернисаже у директора фонда Терезы Мавики.
– Мы столкнулись со страшной бюрократией. В Венеции все находится под тотальным контролем, разрешение требуется на каждое действие. А мы не только отреставрировали дворец для постоянных выставок, но и собираемся открывать резиденции для художников. Конечно, помогло то, что я итальянка. И самое важное для меня — рассказать миру про ту Россию, которую я знаю. Она не похожа на то, что показывают СМИ. Я знаю другую Россию – страну великой культуры и великолепного искусства. И такой я показываю её всему миру в столице современного искусства.
