При этом место ниже спины оказалось выразительно приподнятым, а взгляд директора устремился на это место и на какое-то время задержался на нем. И тут я взял фотоаппарат (смартфонов тогда еще не было) и запечатлел эту картинку. Они даже не обратили внимания, потому что весь эпизод был совершенно случайным, мимолетным, и уже через мгновение девушка выпрямилась, а директор взял в руки документы, которые она принесла. Через пару дней, проявив и напечатав фото, я зашел к нему со своим подарком: смотри, какое чудесное смешное фото. Боже, что с ним стало! Он побледнел, покраснел, задрожал и стал умолять меня уничтожить негативы и снимки. Потому что если только это попадется кому-то на глаза, его уволят, а то и засудят. Я ничего не понял, но просьбу его выполнил.
Харрасмент… Страшное обвинение, которое докатилось теперь и до нас, обретает сегодня зловещие очертания. Вспомнил о некогда уничтоженном мной фото и подумал, что, учитывая цвет кожи секретарши, сегодня его криминальность усилилась бы еще и кампанией Black Lives Metter.
Я постоянно слышу о домогательствах среди журналистов, педагогов МГУ, о скандале с депутатом Леонидом Слуцким, обвинения в адрес Алексея Венедиктова, Павла Лобкова, многих других. Движение MeToo становится модным. И если девушка или женщина, а то и бабушка, не припомнит, что и «ее тоже», то вроде бы это даже как-то и несолидно.
Разумеется, перешептывания и сплетни, всевозможные слухи и пересуды окружали известных людей всегда. При этом по отношению к прошлому выработалось особое - вполне благосклонное - восприятие этих явлений. Мало кому придет в голову обвинить в харрасменте Пушкина с его донжуанским списком, Чехова с его диванчиком в Мелихово, Немировича-Данченко, которому приписывают двусмысленное «надо ждать». Но как знать? Если дело так пойдет, не окажемся ли мы свидетелями сноса памятника Пушкину в связи с его приставаниями к Марии Раевской. Я не был знаком ни с Пушкиным, ни с Немировичем. Зато прекрасно знал Юрия Петровича Любимова. И убежден, что легенда о том, как он заставил раздеться актрис Таганки, проводя кастинг на роль Маргариты, абсолютная ложь. Я лично знал одного крупного режиссера, о котором ходили всевозможные слухи. Но те, кто их распускал, были не в курсе, что этот человек получил на фронте травму, последствия которой эти слухи начисто отметали. И уж, конечно, я в полной мере отвечаю за себя, за собственные принципы и поведение. А потому у меня возникают серьезные сомнения в правдивости той гнусной истерии, которая овладела неудачницами, ищущими дешевого, как теперь говорят, хайпа или пытающимися оправдать собственную несостоятельность придуманными «домогательствами», якобы гордо ими отвергнутыми.
Как преподаватель театрального института, я отлично понимаю, что именно происходит. В нашей стране существует «золотая пятерка»: ГИТИС, «Щука», «Щепка», Школа-студия МХТ и ВГИК. Они выпускают немало артистов и режиссеров, которым нужна работа. Однако помимо них есть еще немыслимое количество каких-то коммерческих институтов, факультетов, «высших курсов», в том числе и в провинции, которые принимают всех подряд и выдают за большие деньги дипломы установленного образца, где черным по белому написано, что девочке такой-то присвоена квалификация «артистка театра и кино». То, что на эту девочку смотреть не хочется, что она плохо говорит, не умеет двигаться, не обладает обаянием, что она банальна, скучна и неэмоциональна - в дипломе не написано. И вот толпы таких девушек, которых попросту обманули, выудив из их родителей деньги за обучение, шатаются по Москве в поисках роли. Их никто не берет. Но признаться себе или родителям, выложившим за обучение немалые суммы, в истинных причинах - невозможно. И начинается ложь, оговор, клевета, которая отлично вписывается в массовый визг MeToo.
Когда-то во ВГИКе ко мне пришла моя студентка с жалобой на крупного мастера, к которому она отправилась на пробы. «Он предложил мне сыграть сцену в душе… Что мне делать?» Я ответил: «Тебе надо было дать ему по морде и уйти». «Но как же так? Тогда я не получу роль!» Я ответил: «Тогда тебе надо сыграть сцену в душе». Я прекрасно знал этого режиссера - и был уверен, что его предложение было продиктовано не «домогательствами», а чисто профессиональными мотивами. Есть профессии, в которых слишком много человеческой плоти. Врач раздевает пациента, который не слишком хорошо пахнет, массажист, касается самых интимных мест, натурщик обнажается перед студентами, танцор обнимает партнершу, не стесняясь своих потных подмышек, певец брызжет в стоявшего рядом актера слюной, тяжелоатлет испускает газы во время рекорда… Противно? Мы стараемся об этом не думать. Но это все - реальность. Актер и режиссер - тоже в числе таких профессий. Во время репетиций режиссер должен любить свою актрису, он должен быть буквально помешан на ней. И я не боюсь в этом признаться - огромное значение имеют мои личные вкусы и пристрастия. Я всегда влюблялся в своих актрис, причем возраст не имел значения. Я работал с Марией Мироновой, ей шел девятый десяток, и я был в нее влюблен. Работал с Любовью Добржанской - всегда целовал ей руки. Любовь между режиссером и актрисой - это норма. Мы извлекаем из себя потаенное, скрытое. Мы играем, сочиняем спектакль именно этим. Репетиция - это абсолютно интимный акт в том искусстве, которым мы занимаемся: театре переживания. Я работал с замечательными актрисами «Современника» и театра «Школа современной пьесы». Но ни разу ни Марина Неелова, ни Настя Вертинская, ни Людмила Гурченко, ни Люба Полищук, ни Ира Алферова, ни Таня Васильева не предъявили мне упрека в домогательствах. Зато это делают бездарности, объявляющие меня в соцсетях сексуальным маньяком, который не взял их в свой театр по причине их нравственности. Интересно, почему они не устроились в другой профессиональный театр? Неужели всеми театрами Москвы руководят сексуальные маньяки? Почему эти артистки не снимаются в кино? Догадался. Там тоже сплошные извращенцы. Так стоит ли выбирать такую профессию, где за каждым углом таится опасность быть изнасилованной? Уж лучше пойти работать в полицию: взять оружие и мочить этих мужиков почем зря.
Пару лет назад мне позвонил известный артист, профессор, руководитель мастерской, игравший в одном из наших спектаклей, и попросил взять очень хорошую девочку в труппу. Я встретился с ней. Она не показалось слишком выразительной, но, тем не менее, мы ее взяли. Театр поселил ее на служебную квартиру, куда поставили (за счет театра) мебель, бытовую технику. Девушка эта получила в театре две-три роли, начала репетировать у разных режиссеров, в том числе и у меня. В процессе репетиций я поменял концепцию спектакля и заменил ее на другую артистку. Мою любимую артистку. Я называю ее своей Музой. У нее, кстати говоря, четверо детей от любимого мужа. Для меня и ее дети - проявление ее таланта. Тем временем наша новая актриса обнаружила склонность к определенному стилю поведения. Весьма фривольному в самых разных формах. Впрочем, не это главное - в нашем театре поощряется все, кроме курения. К сожалению, за сезон работы артистка не подтвердила своей нужности театру. За два месяца до окончания контракта ей объявили, что продления не будет. Месть ее была очень простой: конечно же, она объявила, что я ее домогался, а она мне отказала. Об этом она поведала своему профессору, который ей поверил и с нашим театром расстался. Кстати, выехав из квартиры, она прихватила все имущество, которое там было.
Надо сказать, что массовое распространение вируса MeToo привело к ситуации обратной. Домогаются … меня. И, уверен, не меня одного - коллеги, главные режиссеры театров, с некоторым недоумением подтверждают, что и с ними это тоже происходит. Меня подстерегают некие «соискательницы» работы в театре, которые прямым текстом предлагают попробовать их на роль. Понятно какую. Некоторые молодые актрисы на показах демонстрируют себя так, будто они не в театре собираются играть, а оказывать какие-то совершенно иные услуги. Даже абитуриентки иногда ведут себя, как стриптизерши - скажу правду, это начинает вызывать отвращение.
В этом злободневном вопросе «харрасмента» я стою на стороне закона. И если кто угодно - режиссер, преподаватель, депутат нарушил его, совершив насилие, он должен отвечать по закону. Но и клеветник, автор лживых доносов, распространитель грязного компромата тоже должен быть привлечен к ответственности. К суду.
