Известный режиссер должен появиться с минуты на минуту в театре. Он возвращается из-за границы, бросает портфель, как часто делал Фоменко. Зовут его Евгений Эдуардович. Как Цыганова. Все персонажи спектакля Крымова носят имена своих исполнителей.
Бескомпромиссный и капризный, великий и невыносимый, с шаркающей походкой, свистящим голосом, поскрипывающим, как старая дверь, человек, которого так ждут, появится, чтобы мучить себя и других вечным недовольством, бесконечным поиском идеала до крови из горла. Ради него изгоняют из первых рядов партера реальных зрителей, купивших билеты в первый ряд, пересаживают чуть дальше, а кресла снимают.
Режиссерский столик поставлен, на месте прочие атрибуты, репетиция — любовь моя — начинается. На сцену выходят один за другим напомаженные актеры в роскошных белых париках и белоснежных трико, поют оперные арии. И это загадка, как все придумано и реализовано, кто все делает сам, а кто под фонограмму. Возникает иллюзия реального пения, даже если это имитация, а звуки идут не из репродуктора, а из груди актеров. Многие из них в масках, с накладными носами. Грим откровенно яркий и вызывающий.
Маска, замуровавшая лицо Евгения Цыганова на три часа, придуманный им рисунок жестов в отсутствие мимики исчерпывают себя в первом действии довольно быстро. Движения однообразны, свистящая, хриплая речь неразборчива. Приходится прорываться сквозь отпущенный лимит выразительных средств. Что там бормочет этот вздорный старец, ненавидящий актеров, палящий по ним из ружья, как по воробьям, так что потоки мнимой крови извергаются на декоративных бутафорских львов.
Верная смерть ждет и молодую героиню — бездарную Донну Анну. Она умоляет ее пощадить, ссылаясь на мать-пенсионерку. И тут же в подтверждение ее слов появляются слайды с портретом пожилой гражданки, детские фотографии самой несчастной дочери. Число жертв растет. Гора «трупов» растет. На смену очередному покойнику приходит новый Лепорелло. Все будут убиты за отсутствие таланта.
Одна надежда на старую гвардию. Только ветеран, когда-то исполнявший партию Лепорелло, а теперь пришедший в театр оформлять пенсию, удовлетворит высоким требованиям бескомпромиссного режиссера. Чем-то он напоминает Новосельцева из «Служебного романа» — застенчивый, подневольный недотепа. Его сыграл Александр Моровов, лицо которого тоже отягощает яркая и грубая маска. Заведующий поворотным кругом, а некогда артист, тоже будет возвращен на сцену, как и уехавшая в Италию певица с коляской, вернувшаяся на время, чтобы оформить визу. Они, конечно, фантастические. Таких, кажется, не бывает, но именно таким народом населены театры.
Появится сонм обиженных женщин разного калибра: прима, актриса, обойденная ролью, крошечная поющая уборщица, которая вспомнит, как готовила Евгению Эдуардовичу его любимые хинкали. Дамы припоминают давние истории, подходящие для обвинений в харассменте. Часто режиссер вел себя по отношению к женщинам как свинья, овладевал ими на каких-нибудь чебоксарских гастролях. Он — настоящий Дон Жуан и до сих пор в форме — мгновенно реагирует на юное дарование с зелеными волосами. Крымов прав: «Бывших Дон Жуанов не бывает».
Зато, как это теперь часто бывает, классические арии соседствуют с эстрадными хитами недавнего советского прошлого. Это уже тренд сезона, надоедливый от частого применения. Звучат песни из детства Дмитрия Крымова — «Что тебе снится, крейсер «Аврора»?», «Синий, синий иней», «Потолок ледяной, дверь скрипучая». Осколки памяти складываются в причудливый узор.
Художник-постановщик Мария Трегубова до основания обнажила коробку сцены, раскрыв ее во всем великолепии, и это лучшее решение, какое могло быть. Над сценой нависает гигантская люстра. К финалу первого действия она рухнет на алебастровых львов. Во втором действии будет нам белоснежное кладбище, напоминающее свалку старой бытовой техники: советский холодильник, двухконфорочная газовая плита, детский стульчик с обгрызенными ножками... Евгений Эдуардович этого хотел и получил — лохматый художник Миша постарался на славу. И теперь сам режиссер улетит в тартарары, на тот свет, будет замурован плитой в виде черного квадрата. Известен реальный случай, когда из могилы доносился звук мобильного телефона, забытого в кармане покойника. Вот и герой Цыганова не уйдет, как это бывает у нормальных людей. Он с нами останется навсегда. Священные монстры никуда не деваются. Они всегда возвращаются. Как добрые вести с того света. А мобильный телефон, трезвонящий из могилы, уподобится душе и улетит на небеса.
Пьесы как таковой нет, авторство не указано. Это фантазия Дмитрия Крымова на тему «Репетиция — любовь моя» и… моя смерть.
Как театральный художник он работал со своим великим отцом на спектакле «Дон Жуан», который Анатолий Эфрос репетировал с разными актерами, с совсем не донжуанистым Николаем Волковым. Тем, кто его видел, несказанно повезло. Только Эфросу могла прийти в голову сумасшедшая идея дать ему эту роль. Теперь Дмитрий Крымов продолжает какой-то незавершенный разговор с отцом, важный лично для него.
На премьере в «Мастерской Петра Фоменко» — много известных людей. Такое ощущение, что попадаешь в закрытый артистический клуб: Глеб Панфилов и Инна Чурикова с сыном Иваном, Андрей Хржановский, Андрей Звягинцев и Владимир Мишуков, Кирилл Серебренников и певец Олег Погудин… Их присутствие создает особую ауру, и это важно для каждого конкретного спектакля. Для Чуриковой зарезервировали столик в буфете, за которым она с семьей провела получасовой антракт. Евгений Цыганов, информированный об их визите, начнет отпускать на сцене шутки в их адрес. Наверное, нечто подобное происходит и в другие дни, когда появляются именитые гости. Срабатывает фактор жизни. Происходящее в зрительном зале рождает ассоциации, не имеющие прямого отношения к спектаклю, но существенные для общего градуса. И в этом энергия, дополнительная ценность. «Моцарт «Дон Жуан»...» — больше, чем спектакль, это водоворот нашей жизни. А спектакль отнюдь не идеальный, но таким его видят зрители, которые плетут вокруг него свои кружева ассоциаций. Дмитрий Крымов выходит на новый для себя круг становится режиссером номер один, который при этом не заботится о том, чтобы любой ценой удивить мир. Он искусно вплетает сны и воспоминания в вязь современной жизни, работает на вертикаль, как умел это делать Някрошюс, а зрители видят свои сны.
