«Я интересуюсь перспективой внутренней. Проекцией в нас высшего», – писал Павел Челищев. К тому моменту, когда он начал создавать «сферические» полотна, художник уже был известным мастером. Успел объездить всю Европу и Америку, пожить в культурных столицах мира, поработать с разными театрами, сотрудничал со Стравинским и Баланчиным, выставлялся в нью-йоркском МОМА… За спиной было детство в тихом имении Калужской области, учеба в художественной школе в Москве и балетной студии, революция, потеря всего имущества, побег на французском военном корабле в Константинополь из красной России, а потом София, Берлин, Париж (Челищев был на Монпарнасе), Лондон, путешествие по Испании, Нью-Йорк- Нью-Йорк-Йорк… И вот, когда этот путь был пройден и мастеру уже было за пятьдесят, он отправился в Рим. Здесь он придумал совершенно новое направление живописи. Основано оно на энергетических линиях-сферах с идеальной геометрией, подчиненной законам «золотого сечения». Челищев пишет человека на просвет – словно делает рентген. Там обнаруживается внутренняя перспектива, на которую, как на спираль, нанизываются овалы, круги и квадраты. Мы видим 3D изображение насквозь, и обнаруживаем в себе потоковый свет.
Объемной живописью художник увлекся намного раньше – еще в 20-30-х. Тогда он использовал нестандартную технику – смешивал пасту для лепки с песком, кофе, землей – делал на холсте рельеф. В галерее «Наши художники» несколько таких работ. Одна из них называется «Объемный портрет в пространстве» (1927 г.). Перед нами раздвоенная фигура мужчины – мы видим его с двух сторон, со спины и лицом. Торс и плечи выступают из полотна. Если приглядеться, видно, как поблескивает песок на теле – и монохромное изображение оживает. В этом эксперименте важную роль играет палитра – коричневый, землистый тон плавно переходит в бежевый, телесный. Цвета как в режиме «сепия». Монохром нравится художнику. У него есть черный натюрморт с анемонами (1928), красный групповой портрет зрителей во французском театре (1931), портреты сюрреалиста Рене Кревеля с белыми зрачками и редактора Маргарет Андерсон. Но работал художник не только в такой мрачноватой манере.
Челищев очень разный. Он все время меняется. Экспериментирует. Ему нравится яркий цвет. И картины-обманки. Одна из самых известных называется «Фата-моргана» (1940). Светящийся зеленью пейзаж изображает горы в форме нагих, наполненных страстью, тел – мужского и женского. Фата-моргана – редкое оптическое явление из нескольких миражей в атмосфере, названное именем кельтской богини войны. Другой сюжет изображает листья, в каждом из которых прячется ребенок, да так ловко, что мы не сразу различаем мальчиков-спальчиков. На следующем полотне еще один миниатюрный малыш – он таится в цветке красного мака. Картины Челищева нужно рассматривать внимательно, чтобы считать заложенный в них символизм с ноткой «сюр», благодаря которой русского мастера и сравнивают с эпатажным испанцем Дали. Хотя сам Челищев не приписывал себя к сюрреалистам, его фантазийная живопись строилась на метаморфозах. Вот, например, портрет возлюбленного, поэта Чарльза Генри Форда: из спины юноши вырастает поле стогов сена, а на уровне талии проходит горизонт. Слева от фигуры – светлый день, в даль тянется пустынная дорога, справа сияет закат над голой землей. Картина написана в Испании, куда художник и поэт ездили в путешествие. В той же поездке Челищев пишет корриду. Здесь мы смотрим на матадоров и пораженного окровавленного быка с разных точек. Одну фигуру наблюдаем снизу, кажется, матадор в фиолетовом отталкивается ботинком от холста. На другого участника боя, в желтом костюме, смотрим сверху, хотя она совсем рядом с первым персонажем.
Позже, уже в США, Челищев будет писать портреты на заказ, но даже в самых реалистических работах будет проступать мистический подтекст и символизм. Портрет Аллан Рус изображает девушку прелестной и чарующей, почти куколкой с черным бантом на макушке. Только эта красавица не в сказке. Юная дива в простом черном платье стоит у распахнутого окна, за которым открывается вид на американскую действительность – однотипные дома, увешанные веревками с бельем. Простони и сорочки, однако, парят – как мысли героини. В сюжете есть своя драматическая театральность.
А ведь театр – отдельная глава жизни Челищева. Сразу после эмиграции он работал для Русского романтического театра Бориса Романова в Берлине. Потом оформлял вместе с авангардисткой Ксенией Богуславской спектакли в театре «Синяя птица» у Якова Южного. Познакомился с Сергеем Дягилевым, стал театральным художником его театра и вместе с ним уехал в Париж. Позже, в Нью-Йорке, много занимался декорациями для балетов. Оттуда, из театра в живопись пришел сценический свет, наполняющий картины Челищева. На выставке представлены редкие эскизы 1920-х годов костюмов для спектакля «Деревенские картинки». Все модели очень яркие – кажется, что на сцене должны играть не люди, а цвета и контрасты между ними. Серия зарисовок к другой постановке «Бить в барабан велел король» иная – здесь главное геометрия.
Сложно причислить Павла Челищева к какому-то направлению. Он шел своим путем и не принимал открытий, которые делали разные стили своего времени. Не заинтересовал и его кубизм. Не стал он использовать и приемы сюрреалистов – нет у него и в помине, например, сновидческих сцен Дали. Свои поиски он проводил в рамках академической живописи, а главным его героем всегда оставался Леонардо да Винчи. Его тянуло в Италию – там Челищев и умер в 1957 году. А незадолго до смерти на родине гения Возрождения он открыл свою «сферическую живопись». Есть в ней, очевидно, и что-то от идей Леонардо, воплощенных в геометрии его «Витрувианского человека». Но роднит русского художника и великого мастера прошлого не только это, а еще и особый, многомерный, взгляд на мир.
