Дина Ильинична Рубина – это тяжелая артиллерия современной русской литературы. Живет она в Израиле, но несколько причин вызвали ее в Москву – книжная ярмарка на ВВЦ, встречи с русскими читателями и, что, возможно, главное, - выход новой книги. В сборнике «Цыганка» каждый рассказ – как бриллиант, который так блестит, что смотреть больно: откладываешь книгу, и хочется аплодировать. Рубина, без сомнений, достигла очень серьезных высот писательского искусства. Она писатель во всем: и говорит она также сочно, вкусно, интересно, как и пишет. Послушать Дину Рубину москвичи имели возможность в доме «Русское зарубежье», где писательница рассказывала о себе, о книге и о том, как вообще идут дела.
- В любой семье есть такие глубины, в которые иногда не хочется заглядывать. Но для писателя это всегда самое благодатное болото, из которого можно вытянуть такого лешего и такую русалку, что любо-дорого. У меня в Ташкенте умер дядя, которому всегда не нравилось, что я начиная лет с 15 позорю семью, печатаясь и вынося на всеобщее обозрение семейный сор… Дядя ушел в лучший мир, а я сказала: дядя, спи, а я сейчас про всех напишу. И написала. Я абсолютно убеждена, что у каждого из вас в семье есть какая-нибудь душегубица (героиня рассказа Рубиной “Душегубица” – В. К.), или какая-нибудь цыганка, или еще что-нибудь такое, что является бриллиантом для любого нормального помойного писателя. Потому что писатель не в перчатках, а лично пропускает через себя все помойки. На этом держимся, на этом стоит литература.
- Вас читают во всем мире, у Вас, наверное, в каждой стране мира есть свои поклонники. А какое у Вас отношение именно к российскому читателю?
- Российский читатель самый молодой. Когда я приезжаю в Германию, меня встречают очень почтенные, очень интеллигентные и очень читающие пенсионеры. Всегда хочется видеть юные лица. Всегда у писателя есть это подспудное, крамольное, может быть, затоптанное “весь я не умру” всегда жаждет молодых, он всегда хочет видеть эту цепочку поколений, которые выстраиваются в очередь за автографом…
- Вы где-то говорили, что в Израиле Вы стали другим писателем. Неужели переезд настолько в корне меняет человеческую жизнь, тем более – писательскую судьбу?
- В середине жизни у меня коренным образом изменилась окружающая среда. В климатическом, характерном, политическом плане. Изменился видеоряд. Это не может не повлиять на творчество писателя. Новые люди, новые деревья, пальмы! Понимаете – пальмы? Когда я в аэропорту увидела впервые пальмы, я подумала: ну нет, мы же не договаривались ехать в Африку! И надо было мириться с этой пальмой. А сейчас я гуляю утром со своей собакой. Моя улочка спускается с горы к лесочку и заканчивается застеленной клумбой (я живу на скалах, там ничего не выращивают, а застеливают – сначала землей, потом травой) и торчат две пальмы, просто как у Лермонтова. Только у него, по-моему, три. Две пальмы. И это так поэтично.
- Как Вы используете путешествия для своих произведений?
- Это целый отряд лиц, людей, какой-то ветерок, какая-то пьяная продавщица мороженого… Я уже со всеми поговорила. И даже сегодня утром я пришла сюда (в Дом «Русское Зарубежье» - В. К.) раньше всех, поскольку я жутко обязательный человек. Поднимаясь по лестнице, я столкнулась с каким-то официальным лицом и сказала ему «Здравствуйте», он, естественно, не ответил. Когда он зажег свет машинально, я сказала «Спасибо!», он, конечно, не ответил. И когда я сказала «Нельзя ли открыть дверь в конференц-зал?», он сказал: «Нельзя». Наступило молчание, и я знала, что сейчас ему станет неловко. Ему стало неловко, и он сказал: «Придет человек, который занимается этим. И откроет». Я сказала: «Спасибо, я поняла». И я знала, что он еще будет со мной разговаривать. И он стал со мной разговаривать, я его разговорила! Потому что у каждого человека есть желание, чтобы его послушали.
- А что Вы думаете о современной литературе? Ведь Вы же не скажете, как некоторые, что она умирает?
- Мне недавно рассказали, что когда Горький прочитал Бунину «Песнь о буревестнике», Бунин ему сказал: «Леша, что ты мелешь…» Я принадлежу к людям, которые считают, что земля никогда не перестанет рождать таланты. Талантливых писателей много, они пишут в разных странах. И даже шорт-лист Букера, куда попал мой роман «На солнечной стороне улицы», содержит очень серьезную подборку романов. Есть много писателей, которых я уважаю и которых с удовольствием читаю. Серапионовы братья в начале прошлого века приветствовали друг друга фразой «здравствуй, брат, писать трудно». Трудно писать, понимаете? Трудно написать даже небольшую книжку. Туда вгрохиваешь жизнь и судьбу, а потом появляется кто-то и говорит, что современной литературы нет. Она есть.
- Образ тумана в Ваших произведениях встречается очень часто. Он как-то по-особенному Вас привлекает?
- Писатель всегда обращался с природой бесцеремонно, всегда использовал ее для своих нужд. Туман, помимо того, что это погодное условие, еще и некий очень богатый образ. Грех его не использовать. Конечно, туман присутствует у многих писателей, когда надо затуманить сюжет, например.
- В Вашей новой книге множество человеческих историй, и видно, что пришли они из реальности, может быть, только слегка преобразовавшись. А как вы ощущаете, войдет ли тот или иной кусок жизни (Вашей или чужой) в произведение?
- Это физиологический момент. Когда где-то здесь под ложечкой возникает некая воздушная яма. И ты надуваешься, как воздушный шарик, и понимаешь, что это может унести тебя туда, куда-то далеко.
- У Вас как у писателя уже огромный стаж. И новый сборник рассказов «Цыганка» – как будто такое средоточие Ваших писательских сил, Вы как будто наслаждаетесь игрой Ваших писательских мускулов, так сказать.
- Я старый молодой писатель, я публикуюсь с 16-ти лет. Мне уже положено уметь это делать, и было бы странно, если бы я вдруг написала откровенно плохой рассказ. Любой писатель не ровный, у него есть удачные, есть менее удачные вещи, но у каждого его произведения должен быть знак качества, как у хорошего мастерового, который он ставит, как печать – «Иван Сергеев» или «Адольф Шапиро». Я 40 лет ваяю эти табуретки, я просто обязана уметь писать.
- Чем заняты Ваши мысли последнее время?
- Политика меня не занимала никогда. Все это мусор, от которого зависят, к сожалению, миллионы судеб. Время от времени я должна заглядывать в интернет, потому что, как это ни смешно, я уже 17 лет для французского радио делаю политические обзоры. Внутренняя политика Израиля меня давно перестала увлекать, я устала следить за этими идиотами. Кстати, я не думаю, что встречу хотя бы одного человека в любой стране, который бы не назвал свое правительство идиотами. Это нормальное здоровое чувство. Я даже настораживаюсь, когда случается иначе. Семья, которая висит на мне, дай Бог, чтобы они все были здоровы, дочь вышла замуж – это тоже радость. Надо делать то, надо делать это… Без книг вообще невозможно представить себе мыслящего человека… Ну и конечно – следующий роман, над которым работаешь, с макушкой погруженный в цирковую тему, в тему ясновидящих, мистическую тему.
- Мистическую? О чем будет новый роман – о колдовстве?
- Он будет называться «Почерк Леонардо». Это не имеет отношения к «Коду да Винчи», это психологический термин. Леонардо да Винчи писал таким почерком, который можно прочитать, только поднеся написанное к зеркалу. Это зеркальные люди, которых на протяжении многих сотен лет человечество переучивало и заставляло быть такими, как все. А это – необычные люди. В центре моего нового романа как раз такая героиня – неожианная во всех отношениях. Там будет много всего новорочено, заранее предвижу, как меня будут топтать критики, и тем не менее мне хочется рассказать эту завораживающую историю. Я очень надеюсь, что он выйдет весной.
- А как Вам работается над малой формой?
- Работа над крупной вещью всегда главнее для любого писателя. На самом деле это неправильно. У человека может быть слабый роман и блестящий рассказ. Чехов не написал романа за всю свою жизнь, и Бабеля мы знаем по короткеньким, совершенно убийственным рассказам. Форма рассказа трудна. Но, как точно сказал Миша Веллер, рассказ – это тарпедный катер в отличие от романа – линкора со всеми его палубами, орудиями и лодочками.
- Обложку к книге – этакую загадочную цыганку – написал Ваш муж – художник Борис Карафелов. Вам нравится картина?
- Мой муж – очень талантливый человек и очень сдержанный. Издательство предложило, чтобы Борис сделал картину для обложки. И Борис сделал картину, очень буднично пришел из мастерской и положил мне на стол. Конечно, первым делом я сказала: не годится. Любая жена должна это сказать первым делом. Потом мой редактор мне написала, что это замечательная картинка. Я посмотрела и сказала: нет, ничего, ничего. Нет, вполне. Неплохо. Хорошо! А потом я увидела книжку и сказала: Боже, какая красота.
- Вы считаете себя эмигранткой?
- Да, безусловно. Мои дети – это уже израильтяне. А человек русской культуры, оказавшись в чужой стране, конечно, эмигрант. Я родилась в Ташкенте. Никакой Русью там не пахло. И вот когда я я уже начала много читать… Русская фраза завораживает. Она так закручивает тебя, что из нее нет возможности выбраться никогда. Потом я пожила в Москве, которая, надо сказать, родным городом не стала. Хотя мне было здесь хорошо, я была здесь счастлива. Отсюда мой муж. А потом – Иерусалим. Но я читаю по-русски. Я думаю по-русски. Я живу по-русски.
