— Несколько лет назад вы переделывали свой «Дон Кихот». Сейчас вернулись к «Карамазовым», поставив спектакль «По ту сторону греха». Хореографы почему-то вообще любят возвращаться к своим удачным работам и усовершенствовать их… И не только они… Многие очень крупные художники переписывают свои старые картины. Пастернак, например, переписывал свои ранние стихи. В чем тут дело?
— Знаете, Петипа, например, брал балеты Перро, Сен-Леона, других хореографов и делал свои версии, а потом эти спектакли шли под грифом «Хореография Мариуса Петипа». Я выбрал другой путь. Я пересматриваю свое творчество, потому что считаю, что для меня главный критик — я сам. И действительно: есть спектакли, которые устаревают, но не по сути или художественной ценности, а из-за того репертуарного окружения, в котором находятся. И устаревают для меня как для художника. Балет «По ту сторону греха» — это совершенно новая, наверно, на 95 процентов хореография. Новая драматургия, новая концепция. Когда я смотрю на свой старый спектакль, который поставил в 95-м году, то я понимаю, что эти 18 лет прожиты не зря. Потому что я прошел через колоссальную эволюцию и в плане открытия новых возможностей балетного театра, и в развитии тех тенденций и идей, которые проповедую — найти путь к познанию человеческого мира через язык тела, движения, пластику. И концептуально, конечно, сегодня роман звучит для меня совершенно по-другому. Обращаясь к этому великому произведению Достоевского, я по прошествии почти двадцати лет истории, и России, и моей жизни сегодня совершенно по-иному ощущаю проблематику романа, те философские идеи, которые его пронизывают, но не были мною реализованы десятилетия назад. У меня была внутренняя потребность создать новый спектакль по роману «Братья Карамазовы». Да, конечно, это не совсем типичный случай. Потому что хореографы не привержены тому, чтобы переделывать свои балеты. Например, в Санкт-Петербурге в прошлом году был мини-фестиваль Ноймайера, и он показывал «Даму с камелиями» — спектакль, поставленный более 30 лет назад. Этот балет без изменений шел и сегодня. В этом есть какая-то вера художника в то, что его искусство — нетленно. У меня такой веры нет. И я постоянно нахожусь в поиске совершенного, идеального творения, к которому стремлюсь. Поэтому когда я вижу в своих спектаклях нечто новое, то, что я не заметил прежде, вижу иные возможности, которые в этом спектакле оказались невоплощенными, то, конечно, не могу оставаться спокойным зрителем. В такие моменты я чувствую дискомфорт, дисгармонию между тем, что я вижу, и тем, что я хотел видеть. И тогда начинается редактура. Я люблю копаться в себе самом и искать новые возможности самореализации.
— Идеи этого романа Достоевского — и соответственно вашего балета — представляются вам актуальными сегодня?
— Разумеется. Актуальны как никогда. Что творится вокруг: теракты, убийства детей… Сегодня ежедневно происходят чудовищные события, которые уже выходят за границы человеческой природы. Как остановить волну насилия, жестокости, идущую сегодня на нас? Как бы мы не оказались все под этой страшной лавиной, как когда-то несчастный талантливый Сергей Бодров-младший. Я сейчас почему-то о нем вспомнил. Он оказался под снежной лавиной, трагически погиб молодым… Но все мы сегодня у подножия этой лавины. Все! Поверьте мне! В этом романе Достоевского есть великая мысль: «Если Бога нет — то все дозволено». А мы сегодня пришли к тому, что Бог есть. Мы верим в Бога, мы замаливаем грехи. Да, Бог есть — но все равно нам все дозволено! Вот наш путь! И он, конечно, ведет в никуда. И это страшно. Что тогда еще остановит человека, если не страх греха? Но человек должен остановиться. Потому что куда мы дойдем в этой жестокости и в своей безнаказанности? Мы уничтожаем себя. Уничтожаем нацию, страну, свой дом. Уничтожаем мир, в котором мы живем. И что тогда останется на нашей выжженной огнем ненависти земле?..
— А если все-таки приоткрыть немного завесу тайны непосредственно над самим спектаклем «По ту сторону греха»… Вы вводите какие-то новые линии, что-то убираете?
— Я бы не хотел особенно анонсировать и могу сказать только в общих чертах. Идея Великого инквизитора… Карамазовская наследственность… И мучительный вопрос, который волновал Достоевского — есть ли Бог? Это все было в прошлом спектакле. Но, с другой стороны, я тогда очень увлекся именно сюжетностью… Ведь Достоевский чем удивителен? У него невероятное сочетание глубокой философии и бульварной интриги. В моем старом спектакле преобладала «хрестоматия событий»: хрестоматия взаимоотношений двух женщин и двух мужчин. Всему этому уделялось много внимания. В новом спектакле я постарался свести до минимума эту событийность. И уйти вглубь романа. Сделать психоанализ каждого героя, повернуть историю внутрь — к душе человеческой. Увидеть борьбу добра и зла в душе каждого из братьев. И в этом, наверное, новое прочтение романа. То есть это скорее драматургия идеи, поиска истины, а не стремление захватить зрителя событиями, напором, любовными треугольниками и т.д.
— Все ждут открытия вашего «Дворца танца» в Санкт-Петербурге — как до недавних пор ждали открытия школы…
— Академию танца мы уже открыли 2 сентября. Для нас главной задачей было найти талантливых детей. Потому что учиться балету должны только талантливые дети. Здесь никакого блата, никаких компромиссов быть не может. Только талантливый ребенок, артист от Бога, должен танцевать и посвятить себя этому каторжному труду, который в конце концов приведет его к славе, успеху и счастью самореализации. И искать этих талантливых детей — наша главная задача. И, конечно, — тех педагогов, которые будут работать, руководствуясь не только коммерческим интересом, но и профессионально-творческим, и посвятят свой труд воспитанию нового поколения артистов балета. И я надеюсь, что это, может быть, не сразу, но удастся сделать. Дворец танца — уже другой проект. Надеюсь, что он появится в 2016 году. Дворец станет уникальным театральным комплексом, в котором будет существовать три труппы. Они представят три века русского балета: классический — XIX век, мой театр и абсолютно экспериментальная труппа — студия «Балет XXI века», которая будет заниматься поисками новых форм. Это будущее российского и мирового балета. На базе этой труппы мы создадим лабораторию молодых хореографов. Она не будет функционировать как традиционная мастерская, когда раз в году собираются молодые хореографы и создают свои сочинения, — это практикуют другие театры. В студии работа будет вестись непрерывно. Это и мастер-классы ведущих балетмейстеров мира, и обучение молодых хореографов разным техникам танца — все то, чего они не смогли получить в учебных заведениях. Ведь обучение — одно, а полноценная практическая деятельность, которой они зачастую лишены, другое. И мы попробуем дать им возможность творить. Это будет своеобразная аспирантура для хореографов, где они смогут сочинить свой диплом, свой спектакль. Но этому должна предшествовать кропотливая работа по совершенствованию собственного профессионального мастерства. Так что, я надеюсь, у нас образуется интересный круг, от первоклашек в академии до мастеров балета, хореографов, будущих лидеров искусства танца, в которых так сегодня нуждается балет.
— Борис Яковлевич, вот вы назвали 2016 год, а это уже ведь очень близко. Это реально?
— Да, это очень близко, но мне трудно сказать насчет реальности, потому что есть вещи, за которые я не могу отвечать. Сейчас проект Дворца танца имеет самую серьезную поддержку и курируется Управлением делами Президента. В сентябре был объявлен конкурс на архитектурный проект дворца. Если его построят к 2017 году, я тоже не обижусь. Я буду счастлив и буду благодарить Господа за то, что он послал мне такую радость. Ведь 2016-й или 2017-й — не важно. Важно, что театр обещан — и у меня сейчас как никогда есть вера в то, что он действительно будет.
