Порох эпохи
На двух Московских международных выставках привлекли внимание знатоков две большие книги: «Лаврушинский венок в лицах и страницах» Андрея Тарасова и «Лаврушинский, 17. Семейная хроника писательского дома» Ольги Никулиной. Дочь актрисы Малого театра Екатерины Рогожиной и писателя Льва Никулина, безусловно, обладает талантом памяти и чутьем к чужому страданию. Ее воспоминания делают и нас свидетелями давней отшумевшей жизни. Сердечная книга! Оба тома изданы «Новой элитой», печатались в Вильнюсе. Качество томов обеспечено.
С повышенным интересом открыла книгу Андрея Тарасова. Но еще раньше я была поражена его огромным фолиантом, отмеченным премией Московской писательской организации, с названием кратким, как выстрел: «Безоружный». Рецензия на эту книгу пришла в «МК» из Нью-Йорка от русского писателя-эмигранта Григория Рыскина. Есть в ней и его личные откровения о своем советском прошлом. Он на себе испытал тяготы нашего бытия и страдания военных лет. Наш соотечественник написал, что прочел «Безоружного» с радостным удивлением: «Отложил все дела и читаю пурпурный том. С первых абзацев ощущаю, как Серж Довлатов аплодирует из-под надгробья на еврейском кладбище в Квинсе».
Рыскин назвал прозу Тарасова «трудной для верхогляда». А по сути эта проза «плотная как «Улисс». Рецензию Рыскина опубликовал «МК». Этот текст стал последним откровением нашего соотечественника. Он прилетел в Москву проститься с жизнью.
«Лаврушинский венок» — новая крупная удача Тарасова. Читаешь книгу, и вспыхивает в мозгу фраза Рыскина о прозе москвича: «И чую носом порох эпохи».
Пастернак в письмах к Сталину
Поджигательной смесью наполнен текст о Пастернаке. Автор знакомит читателей с письмами поэта в Кремль: «Дорогой Иосиф Виссарионович. Я с семьей живу временами очень трудно. Мы получили когда-то довольно скверную квартиру, самую плохую в писательском доме, и неналаженность в ней сама влечет к дальнейшим ухудшениям…»
Поэт рассказывает о смерти 20-летнего сына. Адриан — сын его второй жены Зинаиды Нейгауз. Это жалоба человека, чья квартира в дни бомбежки Москвы пострадала, да еще была ограблена: погибли «работы и архив моего покойного отца, академика Л.О.Пастернака». Письмо тревожное, но непредставимо: как поэт рискнул писать Сталину, словно не догадывается о его мстительной жестокости по отношению к интеллигенции?
Тарасов высказывает свое предположение: «Ну а вдруг это и есть то детское простодушие, «детская незащищенность души, из которой и произрастают гениальные стихи? Правда, не всегда и гениальные».
Очень рисковал Борис Леонидович, отправив Сталину свою отважную просьбу: «Я прошу Вас, Иосиф Виссарионович, помочь Ахматовой и освободить ее мужа и сына, отношение к которым Ахматовой является для меня категорическим залогом честности. Преданный Вам Пастернак».
Знала ли Анна Андреевна про эту защитную просьбу? Однако свое отношение к «Доктору Живаго» Ахматова не скрыла, заметила в романе «неестественность, натянутость, недостоверность…» Пастернак скорее всего не знал об этом высказывании Анны Андреевны. В трудные дни семейных бурь Пастернак, случалось, уезжал в Ленинград и ночевал у Ахматовой. Актриса и близкая приятельница Анны Андреевны Нина Ольшевская, мать Алексея Баталова, вторая жена Виктора Ардова, рассказывала об этом: «Постелил на полу свое пальто и так засыпал, и она его не беспокоила. Это было раза два, я знаю».
Ахматова у Ардовых
Семья Ардовых в этой книге — в самом деле некий магнит, притягивающий талантливых друзей. В этой главе Анна Ахматова не просто гостья семьи Ардовых. Она часто здесь живет. Все в ее привычках просто, но все-таки веет незаурядностью во всем. Уровень! Тарасов отыскал у Ильи Ильфа запись о его первой встрече с Анной Андреевной у Ардовых: «Я подумал: «Какая у Виктора строгая теща». Оказалось, что это была Ахматова».
Некое смущение перед великой Анной испытывал и Виктор Ардов, но любопытство в нем победило: «Надо проверить, есть ли у нее чувство юмора». С юмором у великой Анны было все в порядке, в чем читатели не раз убеждались, но люди в ее присутствии торжественно настраивались. Еще в 65-м в Оксфорде ей вручили диплом почетного доктора. Отважная женщина не робела: осенью 1921 года написала письмо «глубокоуважаемому Иосифу Виссарионовичу». Вот текст этого письма: «23 октября в Ленинграде арестованы НКВД мой муж Николай Николаевич Пунин (профессор Академии художеств) и мой сын Лев Николаевич Гумилев (студент ЛГУ). Иосиф Виссарионович, я не знаю, в чем их обвиняют, но даю Вам честное слово, что они ни фашисты, ни шпионы, ни участники контрреволюционных обществ…» Вмешивались в ситуацию, выходили на Сталина с просьбой о помиловании Михаил Булгаков, Лидия Сейфулина и Борис Пильняк, позже расстрелянный. Освобожденного Льва Николаевича Гумилева приняли Ардовы, поселили в детской комнате. Об этом вспоминает Михаил Ардов, ныне священник. В книге Тарасова приводится докладная министра ГБ Абакумова — Сталину о необходимости ареста Ахматовой как «активного врага советской власти». Но на великую Анну не поднялась рука владыки.
Отец и сын Чуковские
Николай Корнеевич иного измерения, чем его отец, знаменитый Корней Иванович. В юности написал Коля поэму о современном Евгении онегинской строфой. Маяковский даже привел его к Лиле Брик.
Тарасов сам, как новичок-шпагоглотатель, азартно заглатывал в свою повествовательную стихию все, что свалилось на голову сына Корнея и отразилось в его воспоминаниях. Но два эпизода совершенно уникальны. Коля Чуковский наблюдал в Куоккале за Маяковским: на скользких, мокрых от воды камнях он заканчивал поэму «Облако в штанах». Среди гостей Чуковских рождалась милая домашняя байка: дескать, поэма вдохновлена влюбленностью поэта в жену Корнея Марию Борисовну. Тарасов справедливо отрицает надуманность такого допущения.
В Одессе Маяковский страстно влюбился в Марию Александровну Денисову. Неразделенная любовь — мощный двигатель поэтического воображения. Неодолимая страсть, огненное слово отливались в строчки поэмы с библейским названием «Тринадцатый апостол». Его Мария — красавица с лучистым обаянием, духовно близкая поэту особа — живописец и скульптор. Вскоре она вышла замуж. «Вы — Джиоконда, которую надо было украсть, и украли». Под цензурным напором поэма опубликована с названием дерзким и шокирующим «Облако в штанах». Так что отнесемся с улыбкой к домашней байке Чуковских.
В этом очерке есть один сильный попутный сюжет о Валентине Стениче. Он командовал военной школой под Москвой, но каждый вечер проводил в «Стойле Пегаса» («с врагами революции»). Был арестован, приговорен к расстрелу, исключен из партии, через некоторое время выпущен, но не снизил остроту своих суждений о жильцах писательского дома. Об этом доме бросил реплику: «Да он же просто шашлык из мерзавцев!» Стенича вновь арестовали, а в 39-м — расстреляли.
Командор гамбургского счета
Знаменитый филолог Виктор Шкловский в Первую Мировую проявлял чудеса храбрости. На рисунке Репина он — кудрявый юноша, похожий на Дантона. Временное правительство назначило его на роль помощника комиссара Юго-Западного фронта, и вдруг… один за другим следуют невероятные поступки настоящего воина. Так, в приказе по фронту от 5 августа 1917-го о нем значилось: «…будучи ранен в живот навылет и, видя, что полк дрогнул и хочет отступать, он, Шкловский, раненый, встал и дал приказ окапываться».
В любых условиях, даже опасных для жизни, Виктор Борисович не переставал мысленно работать над сложнейшей литературоведческой проблемой сюжетосложения. Уверена, и свои поступки, собственную судьбу он подчинял логике развития захватывающего сюжета: жизнь вблизи смерти тоже может проверяться высшим законом гармонии. И молодой филолог на себе испытывал это таинственное сюжетостроение, в частности, в дуэли на 15 шагах. Дуэлянт просто играл своей судьбой: «Я прострелил ему документы в кармане, а он совсем не попал». Зачем же шел на риск будущий ученый? А не проверял ли практикой свою идею сюжетостроения? После дуэли Шкловский объяснил шоферу из дивизии: «К дуэли я кончил книгу «Сюжет как явление стиля». Вот так! Филология — не ярмарка словес, а тоже явление стиля.
Лидия Русланова
В книге Тарасова живут поэтесса Маргарита Алитер, Вера Инбер и еще одна знаменитая женщина, любимица народа Лидия Русланова. Ее сильный характер схвачен автором цепко и глубоко — он уже в названии очерка «Плетью обуха не перешибешь». Начинается очерк с обескураживающего факта: деревенская сирота Агафья Лейкина вынуждена ходить по домам — просить милостыню Христа ради. Церковный хор стал для нее Божеским провидением. Ее услышали и помогли найти себя. Кто захотел бы слушать какую-то Агафью? Руководители хора дают ей благозвучное имя Лидия Русланова. Ну, просто дочь Руслана и Людмилы. Несколько замужеств, ступеньки душевного и житейского освобождения, а дальше нарастающий неслыханный успех у зрителей. А в общении с людьми она проста и доступна, остра на язык и щедра.
И вдруг на вершине невероятного богатства — арест. Ее муж, генерал Владимир Крюков, друг маршала Жукова, пониженного в должности самим Сталиным… Суд. Конфискация имущества. 10 лет трудовых лагерей. С небес — об землю!
Лагерный тяжелый труд не сломил ее волю, не обеднил душу. Своим обидчикам она умела ответить резко и остро. Ей приписывают авторство крутой частушки. Вероятно, она пропела ее где-то в арестантском кругу: «Вот те молот, вот те серп, всё равно получишь герб. Хочешь жни, а хочешь куй, всё равно получишь …уй». Эту грубую скороговорку я прочла в книге Тарасова. Ушедшее время говорит в «Венке» сочно и отважно.
Для лагерного начальства Русланова не пела. Соседка по тюремной камере, актриса Зоя Федорова, обобщала: «Петь по заказу начальства — шиш!» Лидия Андреевна отговаривалась мягче: «В клетке соловей не поет». На свободе в 70-е она пела на стадионах и площадях.
Андрей Тарасов с воодушевлением обобщает свое восприятие личности Руслановой: «Характер! А пройдите через такой опыт. Без характера — костей не соберешь, разотрут в порошок».
В сентябре 73-го Лидия Андреевна умерла от сердечного приступа. «На сердце обнаружили пять рубцов от прежних инфарктов». Много сказал Тарасов для тех, кто ее слышал, а сегодняшним читателям и слушателям автор «Венка» адресует простенькую, как воздух, мысль: «…в попсовом угаре Русланова не пробьется. Но и стереть ее тоже не удастся. Потому что в ней — сама генетическая память народа».
«Лаврушинский венок» — это лирическая энциклопедия, где живут, любят и страдают известные и не очень люди искусства и литературы.
