Между фильмом Сиднея Люмета “12 разгневанных мужчин” и фильмом Никиты Михалкова “12” — сходство сугубо формальное. Интереснее сравнить “12” с “Апокалипсисом сейчас” Фрэнсиса Форда Копполы. “Этим фильмом американцы выиграли вьетнамскую войну”, — сказал о картине Копполы французский философ Жан Бодрийяр. Россия — не Америка, гражданскую войну выиграть невозможно. Михалков пытается хотя бы ее завершить.
Слово офицера-художника
Среди патентованной интеллигенции хвалить Михалкова — признак дурного вкуса. Михалков в этой среде некто вроде представителя президента. А интеллигент обязан быть в оппозиции. Однако нелюбовь тоже должна быть пылкой, искренней, переходящей в ненависть, а среди хулителей Михалкова преобладают халтурщики. Их обвинения избиты, потому скучны: Михалков развалил Союз кинематографистов, Михалков мнит себя царем-батюшкой, Михалков засадил нацболу в лицо ботинком. Еще пеняют, что вечно норовит примерить какой-нибудь мундир — то императорский, то комдива, то вообще офицера спецназа ГРУ, как в “12”. Зачем он это делает, Михалков ответил в тех же “12”.
“Даю вам слово”, — говорит его герой, увлекающийся на пенсии рисованием акварелек. Герою возражают: мол, слово художника недорого стоит. И герою приходиться раскрыться: “Если вас не устраивает слово художника — даю слово офицера”. В этот момент зритель понимает, что блестящая нитка на шее старшины присяжных — не серебряная побрякушка, а цепочка армейского жетона-смертника. Звенья у нее характерные — полые шарики.
Так что Михалков примеряет мундир не потому, что в детстве не наигрался в войну, а чтобы поверили.
Художники нынче не в чести — не Возрождение на дворе и не “оттепель”. Так, может, хоть офицера послушают?
Ну, может, не всякого, а из ГРУ? Короче, не от хорошей жизни переодевается Михалков. И зря.
Когда он появился в “Сибирском цирюльнике” императором на коне, я, например, ему не поверил. Только подумал: “Вот молодец Никита Сергеевич! Как уверенно держится в седле!” В “Жестоком романсе” он тоже на лошади ездил, но в “Цирюльнике” усложнил задачу: скакал по скользкой брусчатке, да и еще и с внуком на руках, — чистый цирк! А на просмотре “12” я увидел, как художник властвует над толпой безо всяких коней, саблей и эполетов. Вот как это выглядело.
Реплика:
— Чеченский ублюдок убил офицера Российской армии!
Зал аплодирует.
Реплика:
— Вы рассуждаете, как типичный еврей!
Зал аплодирует.
А дальше происходит маленькое чудо.
— А вы хотите, чтобы я рассуждал, как покойный Ясир Арафат? — парирует еврей и тоже срывает аплодисменты.
И наконец:
— Чечененок не виноват!
Аплодисменты, переходящие в овацию. И все это в первые сорок минут. Слово художника стоит дорого.
“Чечененок не виноват!” — рефрен фильма. Его десятки раз повторяют двенадцать разгневанных мужчин. Те, кто в самом начале готов был отправить этого чечененка в лагерь пожизненно. “Чечененок не виноват!” Трибун Михалков вдалбливает эту фразу в толпу. Чтоб до автоматизма, чтоб от зубов отскакивало. Кто виноват — он объяснит в финале, а для начала зазубрите, как “Отче наш”: “Чечененок не виноват!”
И здесь особенно ценно, что Михалков в нашем сознании — часть исполнительной власти. И сегодня он, пожалуй, единственный ее представитель, так страстно вступившийся за чечененка. И вот когда до публики дойдет смысл этой фразы, война на Кавказе закончится.
Пьеса для зарешеченного пианино
Хулители замечают в “12” массу лобовых, неуклюжих метафор. Ну, например, пианино за решеткой, спортзал, грубо ассоциирующийся с Бесланом, компьютерный воробей, символизирующий то ли святой дух, то ли русский народ.
Начнем со спортзала. То, что он навеян Бесланом, — очевидно. В самом начале брошенный баскетбольный мяч застревает между щитом и корзиной и висит там, как висела бомба в Беслане. Я и не сомневался, что мяч в конце концов упадет, гадал только — когда. Для чего Михалкову нужны эти трагические ассоциации? А может, ему было нужно, чтобы зритель помнил о Беслане. И чтоб оправдал чечененка именно в таких невыгодных декорациях, а значит, оправдал осознанно, а не потому, что временно попал под обаяние актеров.
Теперь — о зарешеченном пианино. Кто-то из критиков предположил: этот образ означает, что культура у нас за решеткой. Вот уж действительно лобовое толкование. А ведь пианино — известный символ чеченской войны. 30 декабря 1994 года после первых бомбежек Грозного такое же пианино стояло посреди руин. Прохожий чеченец сыграл на нем “Собачий вальс”. Эта сцена широко известна благодаря оператору РТР Вадиму Андрееву из группы Сладкова. А еще, возможно, это самоцитата из фильма тридцатилетней давности: мол, почувствуйте разницу социального контекста. А еще возможен Шекспир — помните фразу Гамлета: “Меня можно расстроить, но играть на мне нельзя”? Присяжный в исполнении Михаила Ефремова играет на пианино, просунув руки через решетку. Это он на арестанте играет. Потом играет герой Маковецкого. Сыграли каждый свою пьеску — и разошлись. Короче, нормальная метафора.
А компьютерный воробей, залетевший в спортзал, особенно прекрасен. В конце фильма герой Маковецкого распахивает окна и обращается к воробью с чудовищной репликой: “Хочешь лететь — лети. Хочешь остаться — останься. Но решай все это сам!” Для чего тонкий Михалков так испортил финал лобовой сценой? А это, извините, проявление гражданственности. Михалкову мало развлечь публику — он хочет указать ей путь к спасению. Указать его максимальному числу людей, включая и не самых сообразительных. Указать так, чтоб дошло до последнего дурака. Ради этого он готов испортить собственное кино. Для художника — это подвиг.
Мнимая политкорректность
Поговорим о мелких деталях. С недавнего времени, кажется, с легкой руки Мела Гибсона, появилась в кино мода на аутентичность. Индейцы говорят на языке майя, Христос — на арамейском, монголы Бодрова-старшего — на монгольском, а чеченцы у Михалкова — на чеченском языке. Это хорошо, это признак уважения.
Вспомните, как говорят чеченцы в фильмах Балабанова: “Слюшай, дарагой! Зарэжу, мамой клинус!” Михалков первым ввел в русский кинематограф чистую чеченскую речь.
Достоверна эпизодическая роль Руслана — отца чечененка Умара. “Идите своей дорогой, — говорит Руслан боевикам, — а у себя дома мы сами разберемся”. А ведь Руслан по сценарию мирный чеченец, но разговаривает с вызовом, выказывая неведомую в наших краях доблесть обывателя, которому для того, чтобы быть храбрым, необязательно обвешивать себя оружием. Очень точно схваченный чеченский тип.
Поверхностному зрителю непонятно, за что боевики убили Руслана. Этот зритель винит Михалкова в конъюнктурной политкорректности. Мол, все устроил так, чтоб русские в этой картине чеченцев не убивали. А дело не в этом. Руслан открыто дружит с Володей — капитаном ГРУ. За такую дружбу боевики вполне могут убить. Есть еще миф, что чеченцы стараются не убивать соплеменников: кровная месть и все такое. Миф устарел. Для боевиков-ваххабитов, отринувших чеченские адаты, убить своего — уже не проблема. Почитайте сводки из Чечни.
И еще одна деталь. Откуда мы знаем, что Володя — капитан именно спецназа ГРУ? А это в фильме показано. Володя сидит за столом с Умаром, а просветы на его капитанских погонах — синего цвета. Такие, как у десантников и у ГРУшников. И в этой правдивой мелочи тоже угадывается михалковское уважение к своим героям.
Батальная сцена
Противники засели в домах, стоящих напротив. По улице между домами идет мальчик с собакой. Кто-то стреляет из гранатомета — и начинается рубилово. Стреляющих мы не видим. Только ужас мальчика и собаки, пунктир трассирующих пуль и чудовищный грохот. Этой сценой Михалков показал, насколько современное оружие несоразмерно человеку. Тысячной доли мощи этого оружия достаточно, чтоб убить. Я говорю не о вакуумных бомбах — о простом автомате Калашникова. Кто хоть раз из него стрелял, поймет, что я имею в виду. Какие уж тут батальные сцены в кино о современной войне! Любой, кто высунет голову, разлетается на куски. И никакой красоты в современном военном искусстве нет. Только обезличенный грохот и смерть. В кадре у Михалкова на броне БТРа лежит труп солдата. Режиссер пощадил зрителя. На этой войне трупы выглядят куда страшнее.
И собака, несущая в зубах мертвую человеческую руку с обручальным кольцом, — тоже из жизни. Собак с такой ношей видели, например, 27 декабря 2002 года, когда террористы взорвали в Грозном Дом правительства, — 73 погибших, около 600 раненых. Кровавый снег по щиколотки и псы-мародеры с кусками человеческой плоти в зубах. Этих собак потом перебили, многие их видели, но никто не успел снять. Михалков — снял.
Разоблачение скинхеда
Доводы скинхедствующего таксиста, героя Сергея Гармаша, Михалков опроверг с помощью грузина-хирурга, виртуозно владеющего не только скальпелем, но и боевым ножом. То есть опроверг силой, единственным аргументом, понятным такой публике. На самом деле все эти фашиствующие ребята как бойцы ничего из себя не представляют. А вся их доблесть ограничивается избиением в кровь собственных малолетних детей и заочных обзываний чеченцев ублюдками. Еще они могут до смерти напугать маменькиного сынка из Гарварда да обхамить старого безобидного еврея. На этом их брутальность заканчивается. А случись что — такой горлопан и нож толком держать не умеет. Я интересовался у тех, кто воевал на Кавказе, встречали ли они скинхедов среди наших контрактников. Казалось бы, им там самое место. Где, как не на войне, в Чечне, можно в полной мере воплотить в жизнь лозунг: “Россия для русских!”? Никто таких не припомнил.
Кто виноват и что делать?
Теперь о главном. Один известный критик углядел в фильме чуть ли не начало президентской кампании самого Михалкова. Поразительная близорукость для мэтра. Можно ли представить политика с предвыборным лозунгом “Чечененок не виноват”?.. Дальше — больше: не виноваты евреи, коммунисты и даже жулики-бизнесмены в “Ролексах”, сколотившие личное состояние на наших могилах. И даже государство не виновато. Государство само по себе — без народа — чистая формальность, фикция, штатное расписание. Государство в фильме играет Александр Адабашьян, судебный пристав, с его замечательной репликой: “Не бойтесь, это я”. А его никто и не боится. И вот получается: раз никто не виноват во всех наших бедах — значит, виноваты мы сами. Наше гражданское равнодушие, неспособность довести до конца дело, которое не имеет к нам непосредственного отношения. Неспособность, извините, поставить общественное выше личного. Все по отдельности — более или менее успешные люди: гендиректор телеканала, глава представительства японской фирмы, клоун из знаковой, опостылевшей и тем не менее рейтинговой программы “Аншлаг”, университетский декан, работяга-таксист, хирург, пенсионер-метростроевец с медалью “За трудовую доблесть”… Ни одного маргинала — и ни одного гражданина. Посидели, потрындели, разошлись. Можно ли представить в России кандидата в президенты (или хотя бы в депутаты облсовета) с таким предвыборным лозунгом: “Перестаньте искать врагов — взгляните на себя”? Много он соберет голосов? Проще начать новую войну на Кавказе.
Другой рецензент обиделся за интеллигенцию. Почему, дескать, самым положительным героем фильма оказался не физик, не демократ, не декан, не еврей на худой конец, а офицер ГРУ…
Думаю, и этот пример Михалков взял из жизни. Помните недавнее дело капитана Ульмана из того же ГРУ? За него вроде вступились простые граждане, но никто из тех, кто имеет влияние, — ни депутаты Госдумы, ни высокопоставленные чиновники, ни деятели науки и культуры, ни влиятельные бизнесмены, ни знаменитые правозащитники. Да и простой народ вступился робко, с оглядкой: не выходил толпами на улицы, не объявлял акций неповиновения. Отдавая Ульмана на произвол властей, народ думал, что потеря невелика — одним убийцей меньше. Народ отдал его ропща, но без боя. И вместе с ним без боя отдал огромный кусок своей свободы. Потому что позволил власти проигнорировать два оправдательных вердикта присяжных. Не Ульмана надо было защищать, а незыблемость вердикта. Сдав капитана, народ продемонстрировал уровень своего гражданского самосознания: с теми, кто нам не нравится или хотя бы вызывает сомнения, власть может поступать, как ей вздумается.
И если бы офицер ГРУ Ульман не эвакуировал группу прямо из зала суда, гнить разведчикам в зоне. А так они на свободе уже полгода, и никакой судебный пристав Адабашьян не может их отловить. Так что вариант развязки, предложенный Михалковым, пока единственно реальный.
Киноляпы
Я заметил два. Во-первых, герой Михалкова, офицер ГРУ, участвовавший в Кавказской войне, не мог заседать в судебном процессе по делу об убийстве такого же офицера ГРУ пасынком-чеченцем. Это чревато предвзятостью. Его бы просто отсеяли при отборе присяжных.
И второе. В фильме достаточно точно указано время действия. По сцене с подушкой с клеймом 1967 года и по реплике таксиста о возрасте его сына можно понять, что действие происходит между 2005 и 2007 годом. То есть сейчас. Чечененок, судя по всему, родился примерно в 89—90-м. И вот чечененок спит, а ему снятся Горбачев и Ельцин. Чечененок мчится на велосипеде по горной дороге, а эти персонажи вещают что-то о дружбе народов с трибун, стоящих на обочине. Этого не может быть. Мальчик просто не застал Горбачева, и сниться он ему не может. Но если ему все-таки снятся Ельцин и Горбачев, то почему не снится Путин? Трибуны с Путиным в фильме нет. И это явный киноляп Михалкова. Очевидное недоразумение. Впрочем, простительное. Проблема ведь, как выяснилось, не в Путине, а в нас самих.
