Режиссер Владимир Наумов (“Бег”, “Легенда о Тиле”, “Тегеран-43”, “Десять лет без права переписки”, “Белый праздник”) выпускает на экраны новый фильм. “Джоконда на асфальте” — картина о современной жизни. В главной роли — Ольги, дочки влиятельного бизнесмена (Игорь Ясулович) — мэтр снял свою дочь Наталью Наумову. В роли чудной (с ударением на “о”) дамочки, поклонницы неведомого драматурга, — свою жену, Наталью Белохвостикову.
Главного героя — полукриминального бизнесмена Костю — сыграл Валерий Сторожик, звезда Театра Моссовета. Армен Джигарханян исполнил роль его подручного. Вопреки воле отца, с которым ведет общие дела, Костя ухаживает за Ольгой, совершая безумные поступки. Одновременно ее любви добивается Кирилл — коллега по работе (Даниил Страхов). Но Ольга не может забыть своего не вернувшегося с чеченской войны мужа (Михаил Мамаев)…
— Владимир Наумович, в одном из интервью вы сказали про свой последний фильм: “Это современный роман, стремление соединить разные жанры: и трагедию, и комедию, и криминал”. То есть вы считаете, что все это должно присутствовать в жизни современного человека?
— И не только это. Меня спросили тогда о жанре картины. И я ответил: “Я так же не могу определить, какого она жанра, так же как и вы не можете сказать, какого жанра жизнь”. В жизни, как в котле, варятся все жанры. Мы хотели найти соотношение между любовной историей, криминальной ниточкой, которая проходит через всю картину и разрешается только в конце, трагикомическими ситуациями, притчей, игрой со временем… В картине — несколько слоев. Поэтому я — может быть, с испугу или от нахальства — назвал картину романом. (Улыбается.)
— И все-таки для чего вам понадобилась криминальная линия?
— Главный герой, у которого явно какие-то криминальные дела, весь фильм встречается с людьми, ведя с ними денежные переговоры, и только в финале выясняется — зачем… Для чего это сделано? Для того, в том числе, чтобы поддерживать интерес зрителей. Но разрешается все драмой — оказывается, этот парень так любит нашу героиню, что готов ради нее на все, и она понимает, что полюбила своего нового поклонника, только когда его убивают. А криминальная линия еле просвечивает, она не главное. Да и криминальный сюжет то и дело натыкается на какие-то странности и останавливается. Например, в самом начале — когда главный герой видит яблоню, плодоносящую в 40 градусов мороза. И он дарит яблоню своей любимой в качестве букета — кладет к подъезду.
— Да, он у вас не очень-то положительный. Отбирает у студента консерватории трубу, когда тот не хочет исполнить его каприз — тут же сыграть что-нибудь за большие деньги, да и вообще…
— Да уж, и яблоню, это чудо, рубит. Я бы ему голову оторвал за все!.. Но это одна сторона. Он не такой простой мальчик. Заметили, в фильме вскользь говорят, что этот парень вытащил собак из приемников и отпустил их на волю?.. Кстати, такой факт был в реальности. В 90-е было поветрие — на улицах начали ловить собак. И моя жена ездила по живодерням и забирала их оттуда. Мы хотели, чтоб по городу ездили машины со стеклянными будками, в которых бы сидели бездомные собаки. На кузовах собирались написать: “подарок от знаменитых людей” — например, “от Ульянова”, “От Белохвостиковой” — чтоб люди разбирали животных. К сожалению, ничего не вышло — у нас не было ни денег, ни возможностей, ни сил уже. Но несколько собак Наташа спасла, мы их раздали…
— Что еще, кроме истории с собаками, вы взяли из жизни вашей семьи, ваших друзей?
— У меня есть знакомая женщина. У нее убили мужа. И мы ее уговаривали все время: “Забудь. Жизнь проходит, все уходит...” Она ничего не могла сделать с собой. Она любит мертвого человека. Это длится очень долго. Так же и в нашей картине…
— А откуда появился сам замысел и это странное название?
— Двадцать с лишним лет назад мы снимали в Гамбурге “Берег”. И однажды в свободный день я шел по городу и увидел художника, который сидел по-турецки на асфальте, рядом лежала кепка с монетками и маленькая репродукция “Джоконды”, с которой он рисовал прямо на тротуаре свою — огромную — Мону Лизу. Художник закончил и ушел, а я остался. И мне стало ее ужасно жалко. Потому что, пока я стоял, по ней проехал велосипед, собачка прошла, окурок кто-то бросил, отпечаток на лице от ботинка появился. И я ей говорю: “Ну чего ты расстроилась? Никаких же проблем нет — это ж не ты, это твое далекое эхо, а может быть, мираж, хотя и похоже. Не волнуйся — я к тебе еще зайду”. Люди на меня начали оглядываться: мол, какой-то сумасшедший стоит и разговаривает с пустотой. (Смеется.) Потом я полетел снова в Гамбург на досъемки и прямо с самолета под проливным дождем — к ней. Ехал — боялся, думал, от нее ничего не осталось. Оказалось — красота: один глаз чуть потек, краски кое-где смешались — одна краска бросает рефлекс на другую, появилось что-то новое. Я с ней опять немножко поболтал и уехал. И последний раз я ее видел зимой — она покрылась льдом и лежала, как под пробитым пулями потрескавшимся стеклом. Я ее снова успокоил: мол, ничто не вечно… Вернулся в Москву, работаю, а она меня не отпускает. И так все эти годы — я снимал другие фильмы, проводил выставки, занимался со студентами, а она все снилась, требовала чего-то… И когда я начал эту картину под названием “Наследница”, то вдруг подумал: что же она сюда так рвется? И понял: история с Джокондой на асфальте — о главном: о времени. Ведь получилось, что время вступило в соавторство с Леонардо — оно его поправляло, искажало, осовременивало. И в моей картине Джоконда отбивает время. Три раза она появляется в картине — сначала ее рисуют, потом она под дождем, и, наконец, ее заносит снегом. И пусть сам каждый сообразит — чего я ее туда запихнул, чего она хочет. (Улыбается.) А я уже дожил до такого возраста, что имею право кое-что делать для себя.
— И для семьи, наверное? Ваши Наташи же все поймут!
— Нет. Я не все рассказываю. Но иногда они понимают больше, чем я мог бы рассказать…
— Еще в фильме неожиданно появляется настоящая гондола, которую главный герой выписывает из Венеции по желанию чудной дамы и чтобы поразить Ольгу…
— Ни один человек на студии не верил, что я ее привезу. А я очень люблю Италию, и в Венеции был раз тридцать. И когда мы приехали туда на съемки, я пошел на верфь, которой 300 лет. Я вызвал их начальника — молодого красавца, в Голливуде был бы звездой, мы с ними выпили, ну и слово за слово я договорился продать мне гондолу в 10 раз дешевле, чем она стоила! Правда, потом нам чуть не сорвала съемки наша таможня. Они решили, что это плавсредство, которое не проходит по их стандартам, а мы уверяли, что реквизит. И я стал им звонить: “Будете платить неустойку — 50 тысяч долларов съемочный день”. Мы же спускали гондолу на Москву-реку, напротив Кремля. Съемка была мощной — вызывали милицию, получили разрешения, выписали старого гондольера в костюме XVIII века. Его жена русская — и тут мне повезло, — он очень хотел повидать Россию и согласился приехать. Когда гондолу потом вытаскивали из Москвы-реки, ей что-то повредили, и она до сих пор стоит в сарае здесь, на “Мосфильме”. Мне ее так жалко. Почти как Джоконду…
