Сегодня народному артисту СССР Леониду Маркову исполнилось бы 80. Он умер на пике славы 2 марта 1991 года. В новой России Маркова почему-то забыли. Его, такого по-голливудски красивого, мощного, знаменитого. И такого по-детски наивного, непрактичного, большого ребенка.
Сегодня в интервью “МК” о Леониде Васильевиче вспоминают два самых близких ему человека — сестра Римма и жена Елена. Первой слово Римме Васильевне.
— Совсем маленьким я Леню не помню: он родился — мне два года было. Но помню жуткий 31-й год. Мы тогда жили на Волге, в Саратове, и голод испытали от начала до конца. Ели траву, кору, жмых. У Лени вместо волос — короста, а меня от такой еды то и дело тошнило. Мне было шесть лет, ему — четыре, и мы погибали. Спасла нас только мамина сестра. Муж ее работал пекарем в санатории, и мама нас отправила к ним.
Папа был сельский человек, но от природы безумно талантливый: писал стихи, играл на всех инструментах, мог починить все: от часов до скрипки. При этом чуть что — папа нас с Леней наказывал по-деревенски. Считалось, чем больше бьешь, тем больше будет толк. Постоянные побои отвратили брата от отца... Леня хорошо рисовал, был совершенно романтическим человеком. Бывало, мы идем с ним, он говорит: “Смотри, какая лужа! Ведь как она похожа на цветок!” Или показывает на тучу: “Смотри, всадник!” Еще он безумно любил читать.
Театр начинается… с вокзала
Когда мы жили в Саратове, то играли в драматическом театре детские роли — папа познакомился с худруком и нас сосватал, потом и сам стал очень неплохим актером. Папа с самого начала видел во мне актрису. А брат не интересовался театром: хотел быть либо художником, либо военным. Но вот во время войны мы переехали в Вологду, а там режиссер местного театра организовал студию, и Леня туда пошел. 43-й год. Лене — 16. Как Леня пришел в театр, так сразу и стал играть. У него же фактура хорошая. И способности были. Так он и втянулся.
После войны папу отправили в театр в Махачкалу, куда мы поехали через Москву. А тут народный артист СССР Иван Берсенев организовал студию, и мы решили остановиться в столице — поступать к нему. Наплыв потрясающий — 400 человек на место. После прослушивания Берсенев вышел и сказал: “Я вас принимаю. Мы начинаем учебу в школе-студии при Театре Ленинского комсомола”.
Жили мы на Казанском вокзале, подрабатывая, чистили туалет. И сами мы были измученные, грязные, вонючие, помыться негде. Перед новым, 1947 годом Берсенев спросил: “А где вы будете встречать Новый год?” Леня говорит: “На вокзале”. Помню, как у Ивана Николаевича чуть не выпала сигара изо рта. И нас поселили в театре. Счастье неимоверное! Нам дали комнатку, там было тепло. Но самое главное — рядом чистый туалет, душ, где мы смогли наконец-то помыться.
После окончания студии нас оставили в театре. Но умер Берсенев, и новый худрук меня выгнал. У меня есть документ — список тех, кого он выгнал: Окуневская, Руднева, Маркова… А брат сам ушел позже — в Театр Пушкина. Когда его позвали в Театр им. Моссовета, режиссер Борис Равенских рвал на себе волосы и кричал: “Мне нужно десять человек, чтобы заменить Маркова!”. Диапазон Маркова ни с кем не сравнить. Все театры хотели его видеть у себя. Царев умолял, чтобы он пришел к нему в Малый театр. Но он там сыграл одну роль — Зыкова — и ушел.
“Я люблю вас, Рахметов!”
Леня обладал редчайшим качеством, которым сейчас обладают, пожалуй, только Джигарханян и Балуев, когда со сцены или с экрана просто чувствуется мужественность, обаяние настоящего мужчины. Еще Софья Владимировна Гиацинтова отмечала, что Марков может носить любой костюм. То есть он гармоничен для любой эпохи. Помню, я подменяла актрису и должна была играть даму в трауре, влюбленную в Рахметова. Рахметова играл Леня. Для нас эта сцена была мукой, ведь мы брат и сестра, а здесь я должна играть его любовницу. Я просто не могла ему сказать, глядя в глаза: “Я люблю вас, Рахметов!” И когда я ему это говорила, он подходил к окошку, стоя спиной ко мне. А когда он поворачивался — я отворачивалась.
Он не боялся ни отца, ни матери, ни жен, ни своих женщин, ни режиссеров, но стоило мне только прийти на спектакль, его сразу начинало трясти. Я-то знаю его как никто. Как-то я пришла на спектакль “Маскарад”, где Леня играл Арбенина. Ко мне тут же подошли Завадский и Марецкая и стали умолять: “Ну скажите ему, чтобы он снял парик. Он никого не слушает!”. Я вошла в гримерку, Леня весь мокрый. И первое, что я ему сказала: “Немедленно снять парик! У тебя неживая голова”. И он меня тут же послушался. Он меня всегда слушался.
“Ему нравились все женщины”
Бабы его избаловали, а потом ко мне бегали, думали, что я как-то на него повлияю. Ну ему-то нравились все — он вообще считал всех женщин самыми прекрасными созданиями. Я ему говорила: “Лень, ну кому нравятся блондинки, кому брюнетки. Что же к тебе все лезут?” — “А потому, что я служу им”, — отвечал он.
С Еленой Владимировной, своей последней женой, Леня прожил 18 лет, а сама она на 17 лет его моложе. Она потрясающая женщина! Но с ним жить было очень тяжело. Она все ему прощала, любила его. Когда Леня умер, спрашиваю ее: “Почему же ты замуж не выходишь? Ты молодая, деловая, обеспеченная”. Она просто потеряла дар речи: “За кого? Вокруг одни пигмеи. Спать-то есть с кем, проснуться не с кем”. Леня с Еленой Владимировной могли говорить часами на любые темы. Она большая умница. Этот брак был для Лени третьим или четвертым. С предыдущими его женами я не контактирую. Они, славу богу, повыходили замуж, нарожали детей, у них все нормально. Все они достойные женщины. Они многое ему прощали. Я такое простить своему мужу не смогла.
Вот детей у него не было. Не получилось. Хотя был такой момент: хоронили кого-то из актеров. Там бегал какой-то мальчик. “А чей это мальчик?” — тихо спросила я. “Не знаю, может быть, мой”, — ответил Леня. Он был большой шутник.
Елена МАРКОВА: “ОН ИГРАЛ В ТЕАТРЕ ДО ПОСЛЕДНЕГО”
