Свой актерский талант Пол Дано раскрыл менее десяти лет назад. Но настоящим прорывом для него стала роль проповедника Илайи Санди в фильме "Нефть". Что бы ни говорили, а то, что фильм претендует на "Оскара" в нескольких номинациях, во многом обусловлено сюжетным конфликтом героев Пола Дано и Дэниела Дей-Льюиса.
– Вы проделали путь от образа, который вы едва наметили в «Маленькой Мисс Счастье», к великолепному исполнению непростой роли, которая значит очень много для фильма «Нефть». Сила Илайи Санди в его словах…
– Я довольно удачно сумел за очень короткое время сыграть эти две роли совершенно по-разному. Если я делаю одно и то же снова и снова, я перестаю видеть в этом смысл. Это только утомляет и очень быстро мне наскучивает. Илайе Санди нравится слушать свой голос. Я думаю, ему по-настоящему нравится этот звук. То, как он использует свой голос, свои способности – очень наигранно и театрально, и я думаю, что он – настоящий актер. Он сумел убедить себя кое в чем, независимо от того, верит он в это всей душой или нет. Его голос – его главный инструмент, и я думаю, его тело отчасти следует за голосом. Я думаю, что он действительно любит говорить проникновенно, искренне. Я думаю, ему нравится вопить, доводить себя до исступления и следить за реакцией людей на такое поведение. Меня интриговала возможность Илайи с помощью актерских способностей сближаться с людьми, а потом заставлять себя бояться. Это в каком-то смысле отражение наших отношений с Богом. Мы должны любить Бога, и у нас должен быть страх перед Богом. По счастью, с текстом Пола Томаса [Андерсона] было очень весело работать. Это по-настоящему классно написанная вещь! Некоторые фразы и слова были просто гениальными.
– Вы читали Библию?
– Я прочел из Библии то, что сумел. Книга Откровение показалась мне очень интересной. Некоторые из апокалипсических образов весьма актуальны. И еще я много читал о проповедниках-евангелистах. Не только о том, как они проповедовали, но и о том, что люди думали о них, и у меня в итоге смешанные чувства в отношении такого рода проповедников. Этот материал был, конечно, важен. Но религия – это только кусочек мозаики. Есть то, что играло намного большую роль, потому что Илайа в каком-то смысле аферист. И они с Дэниелом Плейнвью с определенной стороны являются отражениями друг друга.
– Пол Томас Андерсон говорил, что ему нравится думать о фильме как об отвратительной битве между двумя братьями…
– Я соглашусь. Это битва из-за зависти. Я думаю, Илайа завидует Дэниелу. Потому что поначалу у него была власть в этой маленькой общине, а потом приходит Дэниел Плейнвью, и все меняется местами. У Плейнвью – деньги и власть, люди на него смотрят, и его присутствие влияет на них. Я думаю, когда братья воюют, часто между ними есть что-то вроде ревности, которая исходит от стремления быть похожим на другого. И я думаю, Дэниел видит, что Илайа – свой. По крайней мере, мне так показалось, когда я посмотрел фильм в кино. И думаю, Илайа тоже видит это в Дэниеле. В них много сходства.
– Что для вас значит Запад США?
– Я люблю вестерны. «Нефть» – тоже в каком-то смысле вестерн, просто я не должен был скакать на лошади и размахивать пистолетом. Если честно, я всегда любил вестерны. Но ведь все фильмы Андерсона в каком-то смысле о Калифорнии, у него есть интерес к этому месту, и мне кажется, что это очаровательно. У меня такое же любопытство к этому штату. Но я нахожу, что и фильмы, и литература о Калифорнии очень разнообразны. Мне все они любопытны. Кроме вестернов мне нравится «Сокровища Сьерра Мадре», который я смотрел давным-давно, или «Моя дорогая Клементина». Хотя мое знание истории Запада не очень-то. А вот в романе Эптона Синклера «Нефть» много истории, там действительно прослеживается история добычи нефти в Калифорнии. Но наш фильм отличается от книги.
– Насколько Илай был представлен в книге, а в какой степени этот герой – выдумка Пола?
– Очень большую роль в книге играет персонаж Пола Санди, брата Илайи. Илайа (в романе его зовут Уоткинс), проповедник, как и в фильме, но появляется он всего в двух сценах. В одной он выходит из лимузина под руку с какими-то девушками. Я думаю, персонаж Илайи в фильме лучше прописан, чем в книге. Но все же в моей голове сочетаются оба образа. Я брал кое-что из книги, но Библией для меня все равно был сценарий Пола Томаса. Было важно прочесть книгу, но мне не нужно было возвращаться к ней и каждую ночь перечитывать в своем трейлере на съемочной площадке. Для меня Илайа в конечном счете – это тот, кого придумал Пол Томас, и тот, кто в итоге получился в фильме.
– Фактически весь фильм снимался на удаленном техасском ранчо. То, что вся съемочная группа все время проводила вместе, помогало?
– Я до сих пор не верю, что мы оказались в состоянии сделать это. Мы несколько месяцев провели в этом затерянном местечке посреди Техаса, в пустыне. Вокруг были интересные декорации, старые машины… Все вокруг одевались по моде начала века, и так было шесть дней в неделю. Самым странным было покинуть эту альтернативную реальность. Когда уже закончился последний день съемок, ты едешь домой и думаешь «Боже мой, где я был!». Это как поездка в скаутский лагерь. В роли ты или нет, но это становится твоим образом жизни на несколько месяцев. Очень весело было так жить. Я не смогу поверить, что быть актером – это работа, потому что это настолько интересно! Не смогу вам даже сказать, сколько времени я провел в церкви, которую построили на съемочной площадке. Просто сидел там, и мне это нравилось. Я чувствовал, что это моя церковь. Это было невероятным удовольствием и одновременно – странным опытом. К сожалению, сейчас все эти воспоминания расплываются, потому что все происходило очень интенсивно и в большом напряжении. Странное это дело – исчезнуть на несколько месяцев в глуши Техаса. Отказаться от привычной жизни с друзьями, семьей, девушкой, школой. Очень странный процесс.
– Какие у тебя взаимоотношения со своими героями?
– Каждый фильм и каждый персонаж – настоящее испытание для меня. Каждый раз, когда я получаю роль, я оказываюсь без подсказок. Почти каждый раз надо снова открывать себя заново. С одной стороны, это здорово, с другой – страшно, потому что понятия не имеешь, что надо делать. Я думаю, нет определенных правил, просто надо любить своего героя, которого ты играешь. Надо желать проводить со своим героем все время. То, что нужно им, становится важнее твоих собственных потребностей. Им надо служить, надо переступить через себя. Иногда в героя вкладываешь очень много от себя, иногда ты изучаешь чье-то другое мировоззрение, которое тебе непонятно – это сложная задача. Вот в чем по-настоящему силен Дэниел [Дей-Льюис] – это изучение другого человека. Я не могу сказать, что я совершенно не знаю, что я делаю, честно. У меня бывали случаи, когда мой персонаж вторгался в мою личную жизнь. Однако для меня важно, чтобы взаимопроникновение с персонажем происходило естественным путем, а не через попытки, например, навязать себе определенную походку или стиль разговора, или определенные слова. Это происходит время от времени, и так должно быть, но я хочу, чтобы это было скорее подсознательно, чем сознательно. Если я буду слишком много себе всего навязывать, думаю, это опасно. Надо, чтобы актерская работа шла изнутри.
– Вы работали с Даниелем Дей-Льюисом еще в «Балладе о Джеке и Роуз». Ваши герои тоже в определенном смысле противостояли друг другу, как и в «Нефти».
– Я пошел на прослушивание для фильма «Баллада о Джеке и Роуз», и там Ребекка Миллер сказала мне, что хочет, чтобы я взялся за эту роль. Это было превосходно. Я вернулся через пару дней и сел поговорить с Дэниелом и Кэтрин Кинер. Дэниел был моим любимым актером еще до того, как я узнал, что у меня будет шанс поработать с ним. Так что понятно, что я волновался. Но когда мы отправились на остров Принца Эдварда, где снимался фильм, оказалось, что Дэниел – очень милый человек. Он был очень хорошо расположен по отношению ко мне. И умный. В этом фильме мы играли не в паре, так что даже на съемочной площадке мы отдалились друг от друга. Это был первый раз, когда я так делал, и это в итоге отразилось на наших отношениях на экране. Для меня это был трудный, но полезный опыт. Я в первый раз увидел себя глазами своего героя. И я понял, что надо заставлять себя делать шаг вперед, когда работаешь с кем-то, похожим на Дэниела. Я узнал благодаря нему многое о себе, о природе своего интереса к актерской игре. Я чувствовал себя очень естественно, общаясь с Дэниелом. Возможно, это одна из причин, почему мы уже в двух фильмах сыграли вместе, и хотя наши герои друг друга недолюбливают, мы все равно снимаемся вместе с удовольствием. Даже если со стороны кажется, что и на экране и в жизни мы должны друг друга ненавидеть.
– Насколько была напряженной финальная сцена в кегельбане, где Дэниел и Илайа окончательно выясняют отношения?
– Мы снимали ее в самом конце. Мы провели два с половиной дня в этом кегельбане, который специально отреставрировали для съемок. Помню сейчас все очень смутно, потому что сцена была крайне напряженной. Этот фильм – самая сложная задача для меня, за всю мою небольшую актерскую карьеру. А эта сцена – просто ужасна. Но я должен сказать, что это было напряженно, изнуряющее, но также и весело. Это великолепная сцена, причем настолько длинная, что камера иногда не выключалась по десять минут. А нам оставалось только играть. Часто бывает, что у тебя всего 30-секудные сцены. Нечасто случается, что в течение десяти минут ты только играешь. Все, что я помню, это как я вспотел, как мышь, и еще эти шары от боулинга, которые летели в меня. Дэниел был страшен. В конце фильма он превратился в сумасшедшего. Я помню только, что мне было очень стыдно за Илайю, несмотря на то, что этот герой намного старше в этой сцене, чем я. Он визжал от ужаса, как маленькая девочка. Я и правда не знаю, откуда исходил этот крик. Просто изнутри меня.
При использовании материалов интервью ссылка на первоисточник обязательна.
