Ровно 90 лет назад, 30 апреля 1918 года, в Петрограде была создана старейшая российская киностудия. В 1934 году у нее появилось привычное нам сегодня название — “Ленфильм”. Именно в этих стенах создавались такие шедевры, как “Чапаев”, “Человек-амфибия”, “Гамлет”, “20 дней без войны”… Кроме российских актеров на “Ленфильме” снимались Элизабет Тейлор, Джейн Фонда, Ава Гарднер — звезды с мировым именем. В день юбилея знаменитой киностудии “МК” публикует воспоминания известных кинематографистов о старейшей российской студии.
Оксана МЫСИНА:
— С “Ленфильмом” связан мой дебют — роль в фильме Александра Рогожкина “Мисс Миллионерша”. Мне позвонили с киностудии и спросили, могу ли я водить машину. Я, конечно, не задумываясь ответила: “Могу!” Хотя за рулем до этого не сидела ни разу. Перед отъездом в Питер папа показал мне, на что нажимать, пять минут я попробовала поездить, на этом обучение и закончилось. Приезжаю на пробы — там уже Николай Караченцов с группой меня ждут. Мне нужно было сесть с ним в машину, проехать на скорости какое-то расстояние, выйти и поговорить по телефону. Ничего трудного, но для меня это было практически невыполнимо. Коля сразу по глазам моим понял, что водить машину я не умею. “Так, — говорит. — Нажимай на педали, а я буду руль крутить и скорости переключать”. И он одной рукой, чтобы не было видно в кадре, помогал мне вести машину и командовал: “На правую — рррраз! На левую!..” Меня тогда просто потряс мой партнер по фильму: боевой, в хорошей форме, всегда готовый помочь.
“Ленфильм” — чудесное место, там можно увидеть лица из кино, из разных времен. Сад перед киностудией — намоленное место, там многие таланты оставили свои следы. Дай бог “Ленфильму” и дальше процветать!
Дмитрий ХАРАТЬЯН:
— В 22 года, сразу после театрального училища, режиссер Дмитрий Светозаров пригласил меня сниматься в фильме “Скорость” по одноименной повести Валерия Мусаханова. В роли такого Кулибина — человека, конструирующего и тестирующего скоростные автомобили. Это был мой первый визит на “Ленфильм”, но я сразу проникся особой атмосферой старейшей киностудии страны. Но главное было не это. На съемках “Скорости” я познакомился с Алексеем Владимировичем Баталовым, которым восхищался с самого детства. По фильму он играл моего наставника — профессора Игоря Лагутина, с которым мы собрали автомобиль с реактивным двигателем “Игла”. Помню, для съемок сцен с испытанием “Иглы” мы отправились в Казахстан, на соляное озеро Баскунчак. Это идеальное место для гонок, потому что соляное озеро на большой площади имеет абсолютно гладкую поверхность. А вокруг глушь — делать нечего... Вот мы с Алексеем Владимировичем и пристрастились играть в крестики-нолики и “балду”. Я, кстати, раньше такой игры не знал.
Благодаря “Ленфильму” я впервые попал за границу. Мне позвонили из Ленинграда и предложили сняться в совместном советско-мексиканском фильме. Честно говоря, я сначала не поверил. Думал, розыгрыш. Речь шла о фильме Серхио Ольховича “Эсперанса” — реальной истории его отца. Он 19-летним мальчиком уплыл на пароходе из Киева в Мексику и стал там национальным героем, открыв богатейшие месторождения нефти. Фильм, как я уже говорил, был совместного производства. Так что целых два месяца я прожил за границей.
Василий ЛИВАНОВ:
— Большую часть сериала о Шерлоке Холмсе снимали в ленфильмовских павильонах, где построили квартиру для наших с Виталием Соломиным героев. Поскольку мы в этих интерьерах снимались по многу часов, то настолько в них вжились, что, когда приезжали в ленинградские павильоны, казалось, возвращаемся к себе домой. Это ощущение во многом определило и нашу актерскую работу. Сыгравшая миссис Хадсон Рина Зеленая признавалась, что в нашем фильме ей “нравится играть мебель”. И в тот период часто на вопрос, где она сейчас работает, Рина Васильевна шутила: “Декорацией на “Ленфильме”. Кстати, мне тогда запомнились и питерские художники комбинированных съемок. Именно они придумали эти оригинальные титры к нашему телефильму. Помните такие своеобразные перфокарты, в окошках которых возникают фамилии создателей картины? В то время не было компьютерной графики, и художники воплощали эту придумку нашего режиссера Игоря Масленникова кустарным способом, буквально на коленке. И, конечно же, на “Ленфильме” был огромный реквизиторский цех. В Москве мы не смогли найти настоящую газету “Таймс” XIX века, которую читает в кадре Холмс. На “Ленфильме” даже этот раритет каким-то чудом оказался! А вот посуда в кадре на квартире Холмса и Ватсона принадлежала лично сотрудникам киностудии, которые собирали ее по родственникам и знакомым. Кстати, ленфильмовские экспонаты из нашего фильма есть даже в лондонском музее Шерлока Холмса. Несколько лет назад я там был, и сотрудники музея попросили меня что-нибудь им подарить. Тогда я выкупил на “Ленфильме” и подарил им каскетку и пальто Холмса. До сих пор все посетители музея на Бейкер-стрит думают, что это настоящие вещи, которые некогда носил знаменитый сыщик…
Сергей ПРОХАНОВ:
— Сотрудничество с “Ленфильмом” я считаю своей огромной актерской удачей. И потому, что эта киностудия всегда была своеобразным знаком качества в отечественном кино. И потому, что здесь работал Виктор Трегубович, которого я считаю своим питерским отцом в киноискусстве. И потому, что в отличие от более коммерческого “Мосфильма”, ориентированного на зрелищность, старые и не очень богатые павильоны “Ленфильма” были особой зоной киноинтеллигентности. Там умели снимать в полутонах. Там жил особый питерский дух. Пробы всегда были частыми и долгими, вдумчивыми.
“Гения” мы снимали как раз в тот момент, когда в ленинградской гостинице “Прибалтийская” случился скандал с Аллой Пугачевой. Когда туда приехали заселяться мы с Абдуловым, администрация “Прибалтийской”, наученная опытом с Аллой Борисовной, отдала нам тот самый лучший номер, из-за которого разгорелся весь сыр-бор с Пугачевой. Все-таки Александр Гаврилович был звездой того же уровня. Но в этих апартаментах я выдержал всего неделю. Абдулова многие питерские знали, хотели повидать. И он каждый вечер, иногда до пяти утра, выдерживал атаки своих друзей и поклонников. В итоге я не выдержал и съехал в гостиницу “Советская”.
Александр ЗБРУЕВ:
— “Ленфильм” всегда был более домашней киностудией, чем “Мосфильм”. Я помню, как в Питер в 23.55 уезжали поезда “Красная стрела”, забитые московскими актерами. Это после спектаклей мы ехали сниматься в город на Неве. Ночи напролет мы проводили между Питером и Москвой, в вагоне-ресторане, знакомились, травили байки. Прямо с вокзала нас развозили по съемочным площадкам. На “Ленфильме” я познакомился с замечательным, интеллигентнейшим человеком — Гербертом Морицовичем Раппопортом, у которого снялся в трех картинах. Именно тогда я узнал человека настоящей культуры, интеллигента. Сейчас истинных петербуржцев, таких, как он, остается все меньше. На “Ленфильме” я снялся у Виктора Сергеева в “Шизофрении” с моим прекрасным другом Сашей Абдуловым…
Знаете, каждая неожиданная встреча в гримерке — с Олегом Далем, с Георгием Юматовым, с Олегом Стриженовым — сопровождалась интересными рассказами, приносила огромное количество положительных эмоций. “Ленфильм” — студия со шлейфом великих режиссеров, и сейчас она не теряет качества своих фильмов. Мне было интересно сниматься в каждом ленфильмовском проекте.
Владимир КОРЕНЕВ:
— “Ленфильм” я запомнил на всю жизнь. Именно снятый здесь фильм “Человек-амфибия” дал мне путевку в жизнь, сделав меня в одночасье одним из самых известных и знаменитых молодых актеров. Я горд знакомством с оператором нашего фильма Эдуардом Розовским — пионером подводных съемок в СССР. Это был настоящий изобретатель. Практики съемок под водой в стране тогда не существовало. И ему многое — от боксов для камер до специальных осветительных приборов на основе авиационных прожекторов — пришлось придумывать самому. И ведь так придумал, что потом ему сам Кусто завидовал и приглашал работать в свою команду. А эта затея Розовского с огромным аквариумом на морском дне! Оно оказалось слишком пустым. Вот и подпустили “фоном” диковинных рыб в аквариуме, который сам был не виден в воде. Невозможно забыть романтические ночи с Настей Вертинской, когда, усталые после съемочной смены, мы шли в бассейн Ленинградского института физкультуры Лесгафта и до умопомрачения учились подолгу не дышать под водой. А утром, поспав пару часов, снова нужно было быть в павильонах “Ленфильма”, которые декораторы могли преобразить и в огромные подводные гроты, и в роскошные интерьеры. Между прочим, увидев изготовленную ленфильмовцами для “Человека-амфибии” мебель, французы поместили ее на страницы своего самого модного журнала, посвященного интерьерам, и написали, что русские сказали новое слово в истории моды декора…
Михаил БОЯРСКИЙ:
— На “Ленфильме” я снимался еще школьником, в массовке. Получал по 2 рубля в день. Но меня практически нигде не было видно. Только в эпизоде фильма “Черная чайка” в кадре мелькнули мои ноги — это уже победа! Потом дали крошечные роли в “Соломенной шляпке” и “Звезде пленительного счастья”. Сразу после “Звезды” меня забрали в армию. А уже после “Старшего сына” Виталия Мельникова приметили всерьез.
Помню Георгия Юматова. Он стоял в холле “Ленфильма” в костюме, такой высоченный и красивый! Мама подошла к нему: “Привет, Жора! А это мой сын Миша”. И для меня Юматов стал сразу дядей Жорой; вторым дядей Жорой — Георгий Жженов, а дядей Димой — легендарный оператор Дмитрий Месхиев, к которому я бегал в павильон. Я тихонько сидел в студии, когда папа озвучивал свои роли, потому что меня не с кем было оставить. Или распивал чаи с гримерами.
Кстати, с тех пор на “Ленфильме” мое любимое место — именно гримерные. Мне всегда нравилось зайти к девчонкам, поболтать, “стрельнуть” сушку. А в буфет ходить не любил. Там вечно, как в “Сайгоне”, сигаретный дым стоял коромыслом и собиралась какая-то богемная шумная братия. Мне это было неприятно.
Когда я был маленьким, обожал бутафорский отдел. Там можно было поиграть со шпагами, топориками, пистолетами, примерить на себя латы… В студенческие годы любимым местом стала касса. (Шучу.) К слову, на деньги я однажды здорово попал. Когда играл кота Матвея в мюзикле “Новогодние приключения Маши и Вити”. По сценарию я должен был стрелять из рогатки в сторону оператора, а он — снимать летящий “снаряд”. То ли день был тяжелый, то ли на последнем дубле я расслабился, но траектория полета исказилась. И попал я из своей рогатки прямо в новенький объектив дорогой импортной камеры. Стекло треснуло. Наступила минута молчания: техника стоила безумных денег. И бухгалтер проявила чудеса изворотливости, чтобы эту порчу имущества не повесить на меня. За что я ей до сих пор безумно благодарен.
