Евгений Леонов-Гладышев: “Шарапова я бы сыграл иначе!”
Заточка, убившая Васю Векшина, была настоящей
Поделиться
Он был убит в самой первой серии “Места встречи изменить нельзя”. Вася Векшин получил заточку под ребра за светлые идеалы правосудия. А актер Евгений Леонов-Гладышев, его игравший, с тех пор несет на себе героическое амплуа “честного парня”.
…Прошло тридцать лет. Знаменитый Вася возмужал, стал президентом Гильдии актеров кино Санкт-Петербурга, обзавелся загородным домом, но не утратил былой искренности.
В глаза смотрит прямо, о своей жизни судит без прикрас и окружающим говорит то, что думает. И хотя за правду-матку сам же порой страдает, по-другому жить не умеет. Не хочет.
— Скажите честно, вам не мешает образ Васи Векшина из “Места встречи изменить нельзя”?
— Нет, Васю я люблю. В следующем году картине будет 30 лет, а она не устаревает. “Место встречи” постоянно показывают по ТВ. Я редко пересматриваю фильмы со своим участием, но для “Места встречи” и “Сибириады” Андрея Кончаловского делаю исключение. В отличие от тогдашних сериалов эта картина смотрится на одном дыхании. Она реалистична, и там блестящий актерский состав. И спасибо Станиславу Говорухину, который на разворованной Одесской киностудии смог снять такой шедевр.
— Вы пробовались на Шарапова. Не обидно, что эту роль сыграл в итоге Владимир Конкин?
— Меня не утвердил худсовет. Мне было уже 27, хотя я выглядел на 17. А отнесся я к тому, что удовольствовался небольшим эпизодом, спокойно. Конечно, Шарапова я бы сыграл иначе.
— Каким?
— Таким, как это было написано у Вайнеров. Человеком, вернувшимся из военно-полевой разведки. Тертым калачом, у которого вся грудь в орденах. У Володи же был образ парня, не знающего специфики работы в МУРе, и Жеглов его под себя подмял. Я считаю, что чем жестче бы выглядел на экране Шарапов, тем ярче получился конфликт этих двух сильных людей, у каждого из которых — своя правда. Один считает, что “вор должен сидеть в тюрьме”. Другой думает, что преступники — люди, изломанные войной и потерявшиеся в этой жизни. И их нужно понять.
— А с трактовкой Жеглова вы согласны? У Вайнеров он не такой “душка”.
— Высоцкий меня убедил. Сейчас другого Жеглова трудно представить. Он получился обаятельным, какие-то вещи пришлось причесать, сгладить, учитывая тогдашнюю цензуру. И Саша Белявский в роли Фокса очень на месте. Все получилось правдоподобно еще и потому, что Вайнеры сами когда-то работали в уголовном розыске. И все описали довольно точно. Вплоть до того, что тогда курили не “Беломор”, а “Герцеговину Флор”, подражая Сталину.
— А заточка, которой вас закололи, была бутафорской?
— Нет, самой настоящей. В кадре она есть крупным планом. К слову, Вася Векшин — реально существующий персонаж. Правда, закололи этого оперативника не заточкой, а вязальной спицей. А Жеглов и Шарапов — собирательные образы.
— Какое у вас самое яркое воспоминание от “Места встречи изменить нельзя”?
— Самое яркое впечатление было не от съемок, а от романа “Эра милосердия”. Я его прочел уже после сценария, от которого тоже был в восторге. А много лет спустя на кинофестивале познакомился с Аркадием Вайнером. Он просил его так называть, без отчества. Замечательный был человек! Редкой души. Конечно, было интересно наблюдать на съемках за Владимиром Высоцким. Я заволновался и когда на площадку приехала Марина Влади, которую я впервые увидел в пятилетнем возрасте в фильме “Колдунья”. И вдруг она, эта фея, — рядом, в тапочках и простом сарафанчике.
* * *
— Не жалуете светские мероприятия. Почему?
— Мое глубочайшее убеждение, что гламур для драматического актера — это смерти подобно. Во-первых, актер должен жить жизнью человеческой души, как говорил Станиславский. А во-вторых, светские мероприятия настолько вытягивают энергетику, что это мешает работе, внутреннему сосредоточению. Конечно, их надо посещать, дабы поддерживать имидж. Но я езжу только на фестивали, да и то не на все. Если мне хочется посмотреть картину какого-то режиссера, встретиться с близким другом-актером или если я работаю в жюри — тогда пожалуйста. А по примеру московских друзей, у которых ланч в 13.00 в одном заведении, потом они едут обедать в “Калинку”, потом ночью тусуются в ночном клубе, я жить не хочу. Журналисты все это снимают, и вот “звезды” — на обложках. Мне такого не надо. Имя уже, слава Богу, сделано, теперь хочется расти профессионально, искать новые роли, которых с годами становится все меньше и меньше. Естественный процесс!
— Почему естественный? Наверное, сами от каких-то ролей отказываетесь?
— Приходится, когда вижу совсем уж беспомощный сценарий. Но в основном кинематограф интересуется молодыми героями. Естественно, эта ниша занята моими коллегами 30—35 лет. А я играю пап, старших коллег или “человека в погонах”. Правда, погоны сменились теперь со старшего лейтенанта на генерала. Но таких ролей тоже не так много, и обычно это второй план. Женщинам-актрисам еще тяжелее. Приходится переходить на мам, бабушек, пожилых женщин. Это естественный, но очень болезненный процесс. А многие сценарии действительно не интересны. Открываешь — и понимаешь, чем там дело кончится. Поэтому я старюсь больше работать в театре. И хоть антреприза — тяжелый труд в довольно сжатые сроки, дело того стоит. Нет такой профессии — артист кино, есть драматический актер. Театр учит существовать в больших кусках времени, ведь спектакль может идти три, четыре часа. А кино — фрагментарное искусство. Пошел, снялся в 10-секундном дубле — и свободен, кури.
— Вы пропадаете на общественной работе в Гильдии актеров кино Санкт-Петербурга. Зачем взвалили на себя такую ношу?
— Я считаю, что если помогаешь людям, которым тяжело, тебе тоже кто-то поможет в старости. Ведь и мне будет 70 лет. Закладывать фундамент социальной защиты актеров нужно сегодня. И если этим не занимается государство, займемся. (Я имею в виду Гильдию.) Да, это и установка памятников, и выбивание жилплощади для наших ветеранов, и звания для актеров получаем. Нужны они или не нужны — другой вопрос. Но когда я вижу Аню Самохину, блестяще работающую в кино и театре и даже не имеющую звания заслуженной артистки, меня это задевает. А она сама, будучи человеком скромным, вопросом не занимается. Ну что же — займемся мы! Я ж не один такой. В свое время этим “болели” Андрей Толубеев в СТД и Евгений Маркович Татарский в Союзе кинематографистов. Разговаривать с чиновниками непросто, но ты надеваешь галстук, видишь, что тебя узнают, начинаешь этим пользоваться. Рутинная работа, делать которую приходится.
— Свободное время как проводите?
— Как ни странно это звучит, его занимает телевизор. Хотя я непросто отношусь к тому, что сейчас происходит в эфире, но смотрю все новинки. И сериалы, и повторы полнометражных фильмов в эфире. Положение дел в сегодняшнем российском кино не вызывает у меня щенячьего восторга. На мой взгляд, киноиндустрии как таковой до сих пор нет. Я удивляюсь, как некоторые картины выпускают и дают на них деньги. К большому кино, на котором я воспитан, это не имеет никакого отношения.
* * *
— Говорят, стали заядлым дачником?
— У меня загородный дом в Морозове, природа — серьезный лекарь. Недавно сбылась моя мечта: купил лобзик, шуруповерт, электрическую дрель, у меня масса инструментов и приспособлений, я занимаюсь хозяйством, сейчас вот заканчиваю строить баню. Работа на свежем воздухе исцеляет. Кладешь вагонку так или эдак, придумываешь дизайн в стиле “кантри”. Я даже научился балки делать под старину. Сначала палисандр высыхает, потом проходишь шкуркой, открывая текстуру дерева, потом покрываешь лаком, и все это выглядит как глубокое ретро.
— А давно “имение” купили?
— Мечта была давно. Но осуществил я ее лишь три года назад, когда подвернулся случай. Знакомая тогда уезжала за границу и продала нам свой загородный дом совсем недорого. Он двухэтажный, в стиле старых русских дач с многопрофильным фундаментом и крышей, с мансардой. Я никогда не страдал вещизмом, но на определенном жизненном этапе понял, что дом мне необходим. Я там все преобразовываю. Кипят ландшафтные работы: сделаны альпийские горки и посажены два кипариса, которые вымахали ростом уже выше меня. Я не занимаюсь заготовкой овощей и фруктов. Нынче все есть в магазинах. У меня на участке только цветы, кустарники и небольшая грядочка клубники для жены.
— Жена в ваше хозяйство не вмешивается?
— Она у меня вообще-то “страна советов”. Но что касается грубого мужского труда, не вмешивается. По крайней мере баню доводим до ума без нее. Кстати, помогал мне ее строить брат Юры Шевчука — Володя. Надеюсь, в том году все-таки баньку затоплю… Люблю еще за грибами сходить: я грибник с сорокалетним стажем. На Ладогу поехать и удочку забросить — тоже надо. И пусть ничего не поймаю, зато настроение улучшится. Когда смотришь на поплавок, думаешь сначала о ролях, а потом уже — будет ли рыба на уху.
— Друзей к себе за город вывозите?
— Это сложно. Так уж вышло, что большинство друзей у меня живут в Москве. А в Питере — всего несколько человек. В основном однокурсники. Так что в мой загородный дом приезжают больше родственники. Брат, который работает в Мариинском театре, сын с невесткой, сестры. Может, оно и к лучшему. Хочется какого-то покоя. В хорошем смысле. Во время работы все-таки устаешь от общения.
— Ваши близкие не стонут, что вы столько времени вне дома проводите?
— Слава богу, у них своя жизнь, не имеющая никакого отношения к кино. Конечно, родные ворчат, что не смог приехать 9 мая к папе на могилу. К маме на кладбище в Гатчину тоже давно не заглядывал. А надо бы.
— Чем занимается ваш сын?
— Хотя он окончил Институт культуры (как говорят в простонародье, “кулек”), Артем занимается туристическим бизнесом. Ему это нравится, он вполне успешный человек, директор фирмы. Но я все равно считаю, что сын — представитель петербуржской интеллигенции во втором поколении. Мои-то родители никакого отношения к искусству не имели. Папа был технарем, военным инженером.
— А внуков сын вам уже подарил?
— Нет, хотя уже долго живет со своей девушкой в гражданском браке. Говорит, что нужно все взвесить, проверить чувства. Сейчас времена другие. Это раньше поцеловал — женись. А теперь рационализм. Но я не вмешиваюсь. Не буду оригинальным, если скажу, что воспитанием сына в детстве я практически не занимался. Приезжал, перекладывал вещи в чемоданах и уезжал снова. У меня тогда было по две-три главные роли в год. Тем не менее он вырос приличным человеком. Видимо, какие-то вещи передаются генетически. Что-то успел вложить и я: сын не наркоман, не пьет, не курит, занимается делом. Дочка моей второй супруги, которую я воспитывал с 12 лет, окончила Вагановское училище. У нее тоже не было возможности свернуть с правильного пути. Я вздрагиваю, потому что она до сих пор зовет меня “дядя Женя”. Уже взрослая, 26-летняя барышня.
— Дефицит общения с сыном сейчас как-то компенсировался?
— О, это больной вопрос. Я все время себя пилю за то, что когда-то мало ходил с ним в зоопарк и на каток, привозил ему гостинцев. Сейчас сыну тридцать, а я все не могу успокоиться. Звоню: “Как здоровье, сынок, не нужны ли денежки, чего не звонишь?” А он: “Да нормально все, пап. Ну, я же работаю! Некогда”. Мне от этого немного грустно. Теперь я понимаю свою маму, которая до старости приговаривала: “Сыночек, мазай хлеб маслом!” Я уж взрослый был, а она все — “мазай!”. На маме вообще держался весь дом. Когда она была жива, умудрялась собирать родственников, с детьми, бывшими и нынешними мужьями, женами. Все сидели за одним столом — и никаких обид. Считаю, что жить так очень правильно. Нужно помогать другу. Брат в трудные времена меня очень выручал, давал деньги взаймы, понимая, что вернуть я смогу не скоро. И это нормальные отношения. А когда я вижу по ТВ, что родные люди судятся и годами не общаются, пребываю в шоке. Я придерживаюсь другой позиции. “Бывший” моей второй жены спокойно звонит нам домой, и у меня с ним нормальные отношения.
* * *
— Как вы пережили голодные перестроечные годы?
— Тяжело. В 1992 году на “Мосфильме” я снял свой первый фильм как режиссер. Он назывался “Высшая мера”, главную роль сыграл Алексей Серебряков. Я думал и дальше двигаться в этом направлении. Но тут все рухнуло. Жить было сложно, тогда-то мы и создали Гильдию вместе с московскими друзьями, чтобы поддержать коллег. Постепенно моя жизнь наладилась: появились творческие вечера, концерты, спонсоры помогали. В общем, стало как-то легче, а потом начались приглашения в кино.
— В Москву к друзьям ездите часто?
— Стараюсь. Я очень дружен с Васей Мищенко, который ушел в режиссуру и снял “Атамана”, где я сыграл главную роль. В его “Батюшке” я стал участковым. С Сергеем Никоненко мы тоже очень дружны. Вместе в жизни прошли многое. Когда рухнуло кино, он в Белоруссии две картины снимал. Я у него играл. Иногда просыпались — денег не было позавтракать. У Сереги была бутылка кефира, у меня буханка хлеба. И все. Так и ехали на съемки. Зато сейчас, когда у него все хорошо и он запустился с новым фильмом, пригласил меня на одну из ролей. Приятно, что не забыл. В этом тоже дружба. У меня очень приятные отношения с Иваром Калныньшем, которого я когда-то переозвучивал в советских фильмах. И Саша Панкратов-Черный — хороший друг.
— Многие актеры снимаются во всех подряд сериалах, потому что им нужны деньги. Вы так не поступаете. Принципиально?
— Я считаю, что растиражировать себя — это опасно. Подход “вечером Гамлет, а утром иду рекламировать бритвы “Жиллетт” — это не мое. Многие так и живут. Да простит меня Сергей Селин, но я не понимаю, о чем сериал “Литейный, 4”. Иногда смотришь на чью-то всеядность и думаешь: остановись, найди себя, нужно иметь волю от чего-то отказаться. Бывает, не готов актер к роли — не Смоктуновский… А все равно играет, хватается за предложение. Как говорил в таких случаях мой учитель Ролан Быков: “Не по рылу каравай!” Я пытаюсь найти себя в сегодняшнем конвейере, не опускаясь до шаблонов. Недавно предложили роль генерального прокурора. Человека противоречивого. Он иногда идет на серьезные нарушения, но понимает, что делает это ради порядка и государства. А вообще я никогда не соглашался с тем, что актер должен быть голодным и злым. Не должен! Голливудские кинематографисты сыты, но и среди них есть большие художники.
