Свою первую песню она написала, когда ей было всего четыре года. В девять лет ее начали приглашать на радио, а в пятнадцать она уже вела популярную передачу “Будильник” вместе с “усатым нянем” Сергеем Прохановым. В общем, типичная девочка-вундеркинд.
Многие завидуют ее таланту и успеху, но мало кто знает, что в жизни этой миниатюрной голубоглазой блондинки были не только охапки роз, но и предательство, и забвение, и тяжелейшие травмы.
“Все равно росток пробьется сквозь асфальт!” — Ирина Грибулина никогда не унывает.
— Ирина, как девочка из Сочи смогла завоевать Москву?
— Самые яркие впечатления моего детства: мама и море. Мама, урожденная Гончарова-Мещерская, была истинной дворянкой, энциклопедически образованным человеком, красавицей и умницей. Учила меня хорошим манерам и прививала настоящую внутреннюю культуру. Первые опыты классической литературы, классической музыки, концерты, оперы — это все мама.
Талантливая актриса, звезда оперетты, мама из-за меня отказалась от карьеры и оставила сцену. Она считала меня вундеркиндом и понимала, что я должна учиться в Москве. В итоге она потеряла моего папу. Он не вынес этого служения и ушел к другой женщине.
Только сейчас, когда у меня самой растет дочь, я начала осознавать всю глубину маминого самопожертвования. Незадолго до смерти она мне сказала такую фразу: “Никогда не растворяйся в ребенке на 100 процентов! Никогда не отдавай себя всю, иначе ты перестанешь быть авторитетом для своего ребенка”. Хотя я должна сказать, что боготворила свою маму и делала для нее все, что могла.
— Как после налаженной жизни в Сочи вас встретила столица?
— Меня сразу приняли в Центральную музыкальную школу при Московской консерватории. Весь ужас заключался в том, что я осталась в Москве без мамы. Дома она создавала мне сказочную жизнь. Я ни в чем не знала недостатка. Просыпалась утром, а у изголовья уже стояли фрукты и свежие цветы. И после всего этого — интернат. Двадцать три железные койки, никакой родни в Москве и упорные занятия сутками на инструменте. В то время в ЦМШ учились будущие знаковые музыканты: Спиваков, Башмет, его жена Наташа, с которой мы спали на соседних койках, — 99 процентов талантливых детей были иногородние. Мы все вышли из этого интерната! Я окончила фортепьянное отделение ЦМШ и поступила в консерваторию как композитор.
— Вы уже тогда писали песни для эстрады. Вашу песню “Не грусти”, больше известную как “На ветвях у тополя качается звезда”, вообще считали народной.
— Тогдашняя консерватория этого не могла одобрить. Я писала много музыки для театра и кино. Мой первый театральный опыт — работа с Аркадием Райкиным для его Театра миниатюр в Ленинграде. Мне приходилось пару раз в неделю отправляться на репетиции на “Красной стреле”. И с драматургом Алексеем Арбузовым я была знакома, сочинила музыку и песни для спектакля “Жестокие игры”, который шел тогда в Театре на Малой Бронной. А тогдашний ректор Борис Иванович Куликов, несмотря на то что я училась на “отлично”, вызывал на ковер и исключал из консерватории. Так было два раза. Восстанавливалась с трудом.
— Женщина-композитор — все-таки редкость. С мужским шовинизмом сталкивались?
— Почему-то считается: если женщина, к тому же блондинка, хорошенькая, с пышным бюстом, кокетливая, то ничего сама добиться в жизни не может. Всю жизнь мне это мешало. Обычно заказывают музыку к фильму или спектаклю какому-то известному композитору и, если вдруг всплывало мое имя, говорят: “Ну что там серьезного эта девчонка может написать?” А когда за два дня до начала съемок выяснялось, что музыка никуда не годится, начинали судорожно искать меня. Правда, деньги уже заплачены другому композитору... Недавно опять произошла такая же ситуация. За считаные дни сочинила музыку и песни к фильму. Скоро вы увидите его на экране.
— Ирина, что поделаешь, блондинка — это диагноз. Вас ведь многие считают ветреной особой!
— Если я много раз выходила замуж, значит, я вертихвостка? Нет, я однолюб, и все мои разрывы происходили исключительно по желанию и вине мужчин, которые не хотели рядом с собой видеть яркую женщину-личность. Всех это раздражало, у всех вызывало ревность и зависть. Я десять лет прожила с мужчиной, который после каждого моего успеха меня избивал.
— Как же вы это терпели?
— Я очень его любила и надеялась, что он когда-нибудь поймет, что я замечательная жена, прекрасная хозяйка, но если Бог мне дал талант, я не имею права зарыть его в духовке или на грядке с клубничкой. Когда врачи сказали, что детей у меня не будет после очередных побоев и выкидышей, я от него ушла. И мой следующий муж–итальянец меня просто спас, потому что бывший супруг меня преследовал, гонялся по всей стране, угрожал смертью. Пять лет жила в Италии. И, наверное, никогда бы не ушла, но у нас не было детей. Я видела, что муж очень хотел ребенка. Но все врачи в один голос говорили, что я никогда не смогу родить и что даже искусственное оплодотворение не поможет.
— Руки опускались?
— Нет, я верила, что когда-нибудь у меня родится маленькая девочка. Почему-то мне хотелось именно девочку. На гастролях в Израиле я пошла к Стене плача. Ковыряла вековые камни, чтобы впихнуть туда записку — мое послание к Богу. Там было написано: “Господи, дай мне дочку!” Старый еврей покачал головой: “Что вы делаете? Тут евреи должны класть записки, уже для них нет места”. Я ответила: “У Господа нет национальностей. Я даю вам слово, что он увидит мою записку!” И он увидел! Дал мне замечательную девочку.
— Поддерживаете отношения с отцом ребенка?
— Нет, это был мимолетный роман, наваждение. Человек мне никак не годился в мужья. Молодой, красивый, спортивный, инфантильный. Но лучшего биологического отца желать было нельзя. Он испарился еще в первые месяцы моей беременности. Но я ему очень благодарна: у Насти замечательные гены. Мне очень жаль, конечно, что у дочки нет отца, но мы с ней друг для друга так много значим, что восполняем этот недостаток.
— Ирина, как вы решились родить ребенка в достаточно зрелом возрасте? Не страшно было?
— Для меня возраста не существует. Я до сих пор чувствую себя как в 18 лет. У меня ничего не болит, я не понимаю, что такое головная боль или повышенное давление. Беременность вспоминаю с удовольствием. За три недели до рождения Насти, чуть ли не на сносях, отплясывала на Дне города. И машину водила до родов.
— Вы ведете здоровый образ жизни?
— Я занималась фитнесом, плаванием, а потом со мной случилась беда. Я попала на съемках на гоночной машине в тяжелую аварию. Разбилась на глазах дочери. Когда везли на операцию, говорили, что я вообще вряд ли выживу. Внутреннее кровотечение продолжалось 12 часов, нога была всмятку. Устроители шоу разбежались, как только это случилось. Даже не вызвали “скорую”. Я сидела 40 минут и ждала врачей, у меня был болевой шок. Потом села за руль, тогда у меня была машина с механической коробкой передач — как выжимала педаль сцепления, не знаю. Доехала до дома и потеряла сознание.
— И никого рядом, кроме восьмилетней дочки?
— Настя на домофоне все кнопки нажимала: “Хоть кто-нибудь помогите — мама умирает!” Меня притащили в квартиру, обложили ногу льдом. Я до последнего надеялась, что это просто сильный ушиб. Потом поднялась температура под сорок. Началась гангрена. “Скорую” не вызывала, потому что Настю не с кем было оставить. Но к утру поняла, что ситуация аховая. Я позвонила своему другу генералу Немытину, бывшему бессменному начальнику госпиталя имени Вишневского. Когда я двенадцать лет давала там бесплатные концерты, врачи шутили: “Мы вам бартером отдадим!” В общем, мне повезло, что я попала к военным врачам, они спасли мне ногу, хотя вначале у меня было мало шансов выжить. Провела неделю в реанимации между жизнью и смертью. Перевязки были такие, что я теряла сознание от боли. Хирург сказал: “Считай, что ты на войне!” Потом похвалил: “Даже мужики так не терпят!” Я все время думала о том, что у нас с Настей больше никого нет и если со мной что случится, она окажется в детском доме.
— Настя не против, чтобы мама вышла замуж?
— Она прекрасно понимает, кто должен быть рядом со мной. У нас был опыт ухаживания за мной одного молодого человека, который хотел на мне жениться и стать ее папой. Это был достаточно тяжелый опыт, потому что опять мужчина требовал полного растворения в нем. Пока никто из поклонников не может дать то, что мне нужно. Я не из тех женщин, кто приводит в дом любовников. Мужчины, которые пытались войти в мою жизнь, не дотянулись до планки, которую я поставила.
— Так каким должен быть ваш принц?
— Он должен крепко стоять на ногах, у него должно быть свое дело. Вы не представляете, как много альфонсов, которые говорят: “Я тебя буду обожать, кормить, поить, готовить”. Нет, мне нужен человек материально независимый, который сможет содержать свою любимую женщину и позволит ей заниматься ее любимым делом. И он, конечно, не должен ревновать меня к ребенку.
— А какие-то внешние предпочтения?
— Внешних предпочтений у меня нет, кроме одного. Я всю жизнь борюсь со своей склонностью к полноте. Хочется, чтобы мой мужчина вместе со мной занимался спортом и плаванием.
— Мужчины часто играли роковую роль в вашей жизни?
— Так получалось, что я всегда на взлете карьеры уходила в замужество. Во мне, наверное, говорили мамины гены. Когда я влюблялась без оглядки, а это может и сейчас произойти, я настолько хотела быть женой, матерью, хозяйкой, что в тот момент для меня карьера и сцена были на втором плане. Поэтому выпадала из обоймы.
— Вы отдаете свои песни другим исполнителям?
— Мне никогда не хотелось отдавать песни тем, кто поет хуже меня. Очень легко погубить песню. У меня уникальный голос с диапазоном в 3 октавы, но все-таки, в первую очередь, я — композтор. Мне нравится, как мои песни звучали в исполнении Александра Абдулова, Николая Караченцова, Сергея Шакурова, Людмилы Гурченко. Драматические артисты дают тот нерв, которого нет у вокалистов.
— А с Аллой Борисовной вы знакомы?
— Был момент, когда мне хотелось, чтобы мои песни пела Алла Пугачева. Она уже была суперзвездой. Алла Борисовна долго не приходила на мои концерты, и я попросила ее тогдашнего мужа Женю Болдина, которого очень давно знаю, чтобы он меня с ней познакомил. Когда я спела Алле Борисовне Пугачевой, она сказала: “У вас такой потрясающий голос, такие песни, что вам лучше писать в стол. Поэты будут вас ненавидеть за то, что вы пишете такие прекрасные стихи, певцы — за потрясающий голос, а композиторы — за мелодии. И я присоединюсь к их мнению”. В общем, она нашла кучу причин, чтобы отказаться.
— В шоу-бизнесе свои законы…
— Я поняла, что люди, которые превратили свою жизнь в борьбу за конкуренцию в шоу-бизнесе, не могут простить другому человеку не только то, что он талантлив, красив, удачлив, главное — народной любви. Многим ярким молодым певцам пришлось трудно. И Вале Легкоступовой, и Оле Зарубиной, и Мише Муромову. Он и спивался только потому, что его вычеркивали отовсюду.
— У вас есть близкая подруга?
— Я дружу с Ларисой Удовиченко. Она крестная мама моей дочки Насти. Лариса для меня кладезь и любви, и мудрости. Моим первым слушателем раньше всегда была мама, теперь показываю свои новые песни Ларисе. У меня это обычно ночью происходит. Я ей пою, а она рыдает на другом конце провода.
— У нее тоже непростая личная судьба.
— У всех красивых и талантливых женщин и не может быть счастливой женской судьбы. Мужчины не прощают им яркости. Ларка тоже одна воспитывает дочь.
— Каким вам видится Настино будущее?
— Она уже сейчас играет в двух спектаклях Театра Луны. Я вижу в Насте мою маму. В ней настолько проявилась опереточная сущность, просто невероятно! Она по 24 часа в сутки танцует и поет. У меня порой крыша едет. Когда мы вечером встречаемся дома, я говорю: “Дай мне два часа покоя!” — и слышу в ответ: “Нет, мама, у меня новый танец, новое либретто, новый костюм!”
Я вам скажу вообще мистическую вещь: Настя начала мне говорить фразы моей мамы, которые она не может знать. Например, мама всегда меня жестко держала и, когда мне было уже 30 лет, говорила: “Чтоб в 9 часов была дома и ни одной рюмки спиртного! Буду обнюхивать”. И недавно Настя вдруг мне говорит: “Чтобы в 9 часов была дома и ни одной рюмки спиртного!” Так распределились роли в нашей семье: Настя — это мама, а я — ребенок.
— Все-таки трудно быть мамой и папой в одном лице. У вас такие маленькие ручки, что вы умеете ими делать?
— Блестяще играть на пианино, хорошо готовить. У меня много фирменных блюд с моими личными придумками. Я умею все, любую работу. Могу и видеоаппаратуру починить, и дрелью пользоваться, но не считаю, что должна это делать, и не требую этого от мужчины.
— Есть вещи, через которые вы не можете переступить?
— Для меня невозможно предательство. Я никогда не предам ни ребенка, ни подругу, даже кота с собакой и черепахой бросить не могу. Есть компромиссы в творчестве, на которые я никогда не пойду, как бы мне ни было тяжело. Ведь заработки композитора нерегулярные. Никогда не пойду на халтурные варианты ради денег.
— Как вы думаете, надо ли бороться за счастье?
— По жизни вообще надо быть борцом, уметь постоять за себя. А вот счастье все-таки категория, которая дается человеку изнутри. Каждый сам может сделать себя счастливым. Вопрос в том, умеешь ты его ощущать или нет. Я счастлива, что востребована. У меня все дни расписаны. Концерты, мастер-классы, музыкальный спектакль. Выпустила новый диск, осенью появится еще один.
— А за мужчину стоит бороться?
— Я этого не понимаю. Некоторые женщины копья ломают, чтобы добиться ответного чувства. И воюют, и привораживают. На мой взгляд, все очень просто: или он тебя любит, или нет. Зачем я буду за него бороться, если в это время где-то рядом есть мужчина, который, возможно, станет моей судьбой.
— Ирина, вы — сильный человек. Такой стойкий оловянный солдатик. Но вам знакомо такое чувство, как отчаяние?
— Отчаяние — нет, но слезы очень часто бывают. Хотя я понимаю, что слезы льются от бессилия. Я никогда не жалуюсь и не понимаю людей, которые говорят, что им не хочется жить. Даже когда мне ставили страшный диагноз, что у меня никогда не будет детей, даже когда я умирала в больнице, даже когда находилась в полном одиночестве, я не сдавалась. “Так, — говорю себе, — поплакала минут пятнадцать, а теперь давай думать, как выйти из этой ситуации!”
