Его имя переводится как “мечта”, и его жизнь на самом деле похожа на сбывшуюся мечту. Простой парень из алтайской деревеньки Амаду Мамадаков поступает в Щепкинское театральное училище, получает роли в фильмах “Звезда” Николая Лебедева, “72 метра” Владимира Хотиненко, “9 рота” Федора Бондарчука, “Монгол” Сергея Бодрова, в сериале “Солдаты”, в конце концов. И вот мы встречаемся уже не со студентом, а с настоящей звездой во дворе Щепкинского училища, где Амаду провел свои первые годы в Москве. На одной из тех скамеек, на которых он читал перед экзаменами Шекспира “до лопания глазных капилляров”.
— Расскажи о своем детстве.
— Родился я на Алтае, в деревне Ело, в горах, черт-те где... Раньше жил и не понимал, где я живу. Потом начал в этом копаться… Долгое время Алтай был Богом забытым местом. И хорошо, если бы так и осталось. К сожалению, это невозможно. Сегодня каждый год на Алтай приезжают толпы туристов. Неудивительно, ведь там нереальная красота, сумасшедшая аура. Я, когда приезжаю домой, впадаю в оцепенение, как после удара колокола. У меня дом на берегу реки, затерявшейся среди гор. Вот так ночью случайно закинешь голову вверх, а там Млечный Путь. И невольно застынешь от той красоты, что раскинулась перед тобой.
— Трудно было с этим расстаться, когда переезжал в Москву?
— Стены Щепкинского училища, сквер, в котором мы сейчас сидим, где студенты репетируют учебные спектакли, — этот скрытый от посторонних островок другой жизни в самом центре Москвы очень быстро стал моим вторым домом. В Щепку я поступил в 1993 году 16-летним пареньком. Москва приняла меня путчем. Вся Тверская была разграблена. Люди били витрины, военные стреляли, по улицам ездили танки. Я ходил и думал: “Е-мое, куда я попал?..” Приехал учиться, а тут война. Но потом страна успокоилась, начались обычные студенческие будни...
— Сложно было поступить человеку из провинции в столичный театральный вуз?
— Поступил я случайно. К нам на Алтай приехали преподаватели Щепки набирать специальный курс для республиканского театра. Потом понравившимся выслали приглашения в Москву. Я оказался в их числе. Но началось все гораздо раньше. Я хорошо помню, как заразился этой “бациллой” — актерством. К нам в деревню приехал республиканский театр. Когда спектакль закончился, все зрители тут же разбежались. А я остался. Пошел за кулисы и неожиданно для себя увидел измученных актеров, которые через силу тащили свои костюмы и аппаратуру в автобус. Я сразу почувствовал, что та легкость, с которой актеры играли на сцене, — всего лишь иллюзия.
— Как перебивался первые годы в столице? Стипендии хватало?
— Нет, конечно. Денег постоянно не было. Поэтому и тянулись бесконечные ночные подработки. Работал контролером в троллейбусе, дворником, мыл полы в ресторанах и офисах.
— А Дедом Морозом наряжался?
— Позже. Я же после четырех лет в Щепкинском училище вернулся домой и год проработал в нашем республиканском театре. А потом еще отучился в ГИТИСе, на режиссерском курсе Андрея Александровича Гончарова — последнего режиссера из числа русских классиков. Вот тогда-то первый раз и попробовал себя в роли Деда Мороза. Интересно было. Во-первых, зарабатываешь деньги, во-вторых, тебя никто не узнает в таком наряде. Только дети смотрят внимательно — а они всегда видят больше взрослых — и понять не могут: что это за Дед Мороз такой узкоглазый?
— Кстати, об узких глазах. Скинхеды к тебе не приставали?
— И драки были, и ноги делал много раз. Помню, несколько лет назад оказался в четыре часа дня на станции метро “Водный стадион”. На улице апрель, как раз день рождения Гитлера. Вдруг на дороге появляются человек девять бритоголовых и начинают за мной идти, убыстряя шаг. Я побежал так быстро, как никогда в жизни, и все смотрел по сторонам — может, хоть камень какой попадется. Все напрасно. Скинхеды не отстают, а я чувствую, что далеко не убегу. Вдруг остановился, резко развернулся. Они так и замерли. У меня еще тогда большая спортивная сумка была с собой. Я сделал взгляд грозный, засунул руку в сумку, будто у меня там ружье, и медленно пошел на них. Смотрю, самые мелкие тут же пустились наутек. Еще мгновение — и остальные поддались панике и тоже убежали. А в сумке у меня был всего лишь двухтомник Эфроса — антология по режиссуре. Вот она — сила искусства! Еще бы доля секунды — и они бы меня раскусили. Рядом была троллейбусная остановка, и все люди на ней пришли в недоумение: что же я такое сделал, что целая толпа убежала? А мне же надо доигрывать роль до конца, так что я еще долго стоял на остановке с грозным выражением лица. Только когда сел в автобус и отъехал подальше, начали руки трястись и пришло постепенно понимание, от чего я только что ушел.
— Многие едут в столицу банально заработать деньги...
— Деньги — не самое главное. Мы выпускали спектакль по Брэдбери, по “451 градус по Фаренгейту”. Там он очень точно описал жизнь в большом городе. Когда жена говорит мужу: “Давай купим четвертую стену?” — это та самая кредитная система, по которой живет весь мир. В такие минуты мне становится жаль городских людей. Большой город серьезно разрушает психику. Слава богу, у меня есть возможность уехать на Алтай, выдохнуть, посидеть, подумать и с новыми силами углубиться в каменные джунгли. Я когда домой приезжаю, для меня всегда готов баран зажаренный, заранее откормленный. Во рту тает...
— Здесь живешь в съемной квартире?
— В съемной. Да за такие деньги я на Алтае дом могу построить!
— Часто дома бываешь или стал совсем московским жителем?
— Я на одном месте дольше трех месяцев сидеть не могу. Так что, если нигде не снимаюсь, приезжаю домой — ставить спектакли. В прошлом году ставил национальную сказку, в этом — Шекспира, “Сон в летнюю ночь”. Я трансформировал его под наш национальный колорит, с традиционными костюмами и песнями. Декорации специально сделал такие, чтобы в любом сельском клубе можно было развернуться. Для меня важно донести представление до деревни. Ведь у людей в провинции, кроме телевизора, этого восьмого чуда света, ничего нет.
— Расскажи про свой театральный курс.
— Я выступаю в качестве друга и помощника для алтайских студентов, которые учатся в Щепкинском училище, чтобы потом развивать театральную деятельность на родине. Мы с режиссером Живиле Монтвилайте на этот Новый год привезли с Алтая настоящую юрту из войлока — диаметром 8 метров. Сделали презентацию на крыше одного из заводов, прямо напротив Белого дома. Внутри два кондиционера поставили, искусственный снег посыпали, расставили диваны. А на крышу затащили оленя живого и белых собак — хаски. И все мои 20 студентов в национальных костюмах пели шаманские песни и творили национальные обряды. Получилась такая крыша мира...
— С таким кризисом квартирного вопроса в Москве, может, и правда пора переселяться в юрты...
— Это одновременно и экзотика, и очень практично — в любое время года можно ее поставить практически где угодно, собрать-разобрать можно за полчаса. И ни от кого не зависишь.
Я часто думаю: слава богу, что я не пошел в другую профессию. Я бы не смог сидеть за компьютером, быть винтиком в большой системе. Человек создан быть свободным. И профессия актера дает такое ощущение. Да вообще наша страна пока еще дает это ощущение.
— А со страниц газет нас убеждают в обратном...
— Наверное, их авторам не с чем сравнить. В течение двух лет я проводил все лето в Китае, на съемках “Монгола” Сергея Бодрова. Так я, когда вернулся, первым делом вздохнул полной грудью московский воздух и подумал: “Слава Богу, что я родился в России! Как мне хорошо дышится на МКАД!” (Смеется.)
Такая мощная переоценка ценностей произошла! Я видел тот Китай, который не показывают по телевизору. Мы ездили по деревням, где женщины встают в шесть утра, одеваются в робы и отправляются работать в поле. Школьники с первого класса учатся стоять по стойке “смирно!”, и вожатый ходит и тонким прутиком больно бьет по ногам тех, кто посмел пошевелиться. Крестьянин считается зажиточным, если он ест мясо.
И все живут в информационном вакууме. Туда даже эсэмэски не доходят. По телевизору по полтора часа какой-то колхозник рассказывает об успехах на полях. Происходит тотальное зомбирование. Не люди, а сплошная масса. Я понял, как мудры были наши предки, 12 зайсанов, которые 250 лет назад пошли в Петербург к Екатерине II и попросили принять Алтай в состав России…
— А у нас так много людей хочет уехать за границу...
— Ну и зря. Вот побывал я в Лос-Анджелесе, на съемках сериала “Взять Тарантину”. Так у них же все устройство государства направлено на то, чтобы превратить человека в безвольный винтик большой системы. Жри и работай — ни о чем не думай. У них все по правилам. Чтобы в Америке неправильно припарковаться — да не дай Бог! Таксист высадил меня около кафе и начал круги нарезать вокруг квартала, ожидая, когда я кофе допью. Потому что потраченный бензин ему обойдется дешевле, чем штраф за стоянку в неположенном месте. У них же камеры везде. И ты понимаешь, что находишься в кабале. То ли дело у нас: договориться с парковщиком за сто рублей ничего не стоит. Можешь хоть утром машину забирать. Москва — реально свободный город.
