…Что есть талант? “Мама — это всё. Человек, который сделал меня. Ее нет уже много лет, но она продолжает, как звезда, вести меня”, — как молитву повторяет Юрий Башмет. Мама. Поверит в ребенка она — в него поверит весь мир.
“Как я благодарен своим родителям, что в отличие от многих музыкально одаренных детей, замкнутых наедине с инструментом, они не украли у меня детства…” — вспоминает именитый пианист-виртуоз Аркадий Володось, начавший серьезные занятия музыкой очень поздно, по сути в 16 лет.
Герой этого рассказа не столь известен, как Башмет или Володось, — молодой пианист Вячеслав Грязнов только начинает завоевывать “своего слушателя”. Он не был вундеркиндом, не рос в музыкальной семье, его не трепал по щеке Рихтер, не похлопывал по плечу Ростропович. Но случилось главное. Родители буквально по наитию пошли ради него на маленький подвиг…
И нынче Вячеслав — лауреат многих конкурсов, с сольными концертами объездил полмира...
Сад “Аквариум”, зябко, Вячеслав уже дрожит: +8°С, а он в рубашке с коротким рукавом, но полтора часа стоически терпит. А может, не полтора, а лет 25… Жизнь-то выдалась — не сахар. Но ни депрессий, ни истерик. Кремень, хоть и романтик до мозга костей. Одно слово — сахалинец.
За музыкой — в никуда
— Тянет на Сахалин-то? Сам там родился, потому и спрашиваю.
— Мне 9 лет было, когда мы оттуда уехали. С тех пор все связи потеряны. Увы. Не могу сказать, что тянет, но будет возможность — с удовольствием приеду с концертом.
…Я родился в маленьком поселочке Луговое под Южно-Сахалинском; рос обычным мальчишкой, в футбол гонял, уроки пропускал. Иногда. Мама — учитель немецкого, папа — инженер-конструктор. В кого я музыкант — не знаю. Впрочем, папа на баяне играл — так, ради удовольствия. Где-то лет с пяти музыкальный слух вдруг обнаружился — что-то подбирал себе на игрушечном пианино. Ну и пошло. Родители тут же настоящий инструмент купили. Как сейчас помню — за 70 рублей. В первый день просто с него не слезал. Это пианино до сих пор стоит у наших родственников: когда с Сахалина в Москву уезжали, всё были вынуждены там продать, а инструмент к родне в Башкирию перевезли — здесь для него не было бы места…
— А почему уехали?
— Ну как же — это целиком и полностью идея родителей, исключительно ради меня. И это очень большой подвиг. Потому что шли “в никуда”: не было здесь ничего — ни квартиры, ни знакомых. Пустое место. Но была цель. — Так откуда цель взялась? Неужто талант прорезался так мощно?
— Не то чтобы, но, видимо, какие-то способности все же были, ведь мне легко давалось то, что нам “задавали” в сахалинской музыкалке.
— Не напрягали гаммы бесконечные?
— А такого и не было. Впервые о гаммах, о прелюдиях и фугах Баха, сонатах Бетховена я услышал только в Москве. А там, на Сахалине, занимался себе сколько хотел и когда хотел. И очень благодарен тамошнему педагогу Ирине Павловне: она много сделала для того, чтобы интерес к музыке во мне не угас. Да поначалу о музыке серьезно и не думал. Но, приехав в Москву и поступив в ЦМШ, мало-помалу понял, что беззаботное детство кончилось.
— Тяжело пришлось?
— Как всегда — квартирный вопрос. Где только не жили — даже, бывало, в школах, ну не было иной возможности. Запомнил эти бесконечные квартиры, комнаты… да и до сих пор моя мама в коммуналке живет. А я вот с рождением сына переехал в дом к жене, потому что семья есть семья, а у меня пока нет возможности купить себе нормальную квартиру, но… надеюсь, скоро будет.
— А как же инструмент — тоже таскали по коммуналкам?
— Мне везло: попались 3—4 квартиры, где пианино было. Да, собственно, в квартиру приходил только переночевать, а так весь день занимался в школе. И серьезно.
— Жизнь закалила?
— Думаю, да. И это здорово. Наверное, когда начнутся какие-то проблемы, будет проще на них смотреть. Хотя я и так к пессимизму не склонен. Приятно иногда погрустить, но такого, чтоб временно выпасть в осадок, не было. Хотя мне, безусловно, помогали. И родители. И Манана Канделаки, которая вела меня с 3-го по 11-й класс. Она моя “музыкальная мама”. Все, что я умею сейчас, — ее заслуга. И мой педагог уже в консерватории, Юрий Степанович Слесарев.
— Но все же не было желания не в музыку пойти, а куда-то еще?
— Это, в конце концов, ответственность перед родителями: мы переехали сюда ради того, чтоб я занимался музыкой. И я не мог так просто выбирать: хочу — не хочу. Конечно, поначалу пришлось трудно, ведь у меня был совершенно другой уровень…
— То есть низкий?
— Его, грубо говоря, вообще не было. Стал много работать. И сейчас это продолжается.
— Вопрос тогда: как вас с низким уровнем вообще приняли в ЦМШ?
— Повезло. Манана Канделаки поверила в меня, а когда человек в тебя верит — это как-то окрыляет, чувствуешь, что все происходит не зря. С течением времени все чаще сталкиваюсь с тем, что педагоги и студенты общаются друг с другом только на деловой основе. Кому-то что-то нужно дать — он дает, но без личного, на дистанции. Но мне кажется, что настоящий педагог и студент должны быть по меньшей мере друзьями. А Манана Канделаки… в ней было что-то материнское по отношению ко мне, ее жизнь — это ученики, и она всю жизнь отдала этому делу. Вот и я нынче без музыки уже не могу. Это как дышать… Это навсегда.
— Канделаки — грузинская фамилия.
— Да-да. Я ничего не понимаю в политике и думаю, что вряд ли кто-то понимает больше меня, но люди-то при чем? Я читал в Интернете комментарии русских по поводу осетинского конфликта и не могу сказать, что я испытываю гордость за свою родину…
— Не было желания переехать на Запад?
— Как сказать. Уеду, если здесь, не дай бог, произойдет что-то такое, что помешает спокойно заниматься своим делом.
Два рояля — пара
— Вернемся к семье. Вы уже молодой папа…
— Да, мальчику 2,5 года. Сашей зовут.
— Но каково не видеть семью по полгода — гастроли ведь постоянные?
— Проблематично. Правда, у меня еще не было столь долгих отсутствий… Самое большое — месяц. Конечно, ребеночек растет, его не узнать: приезжаешь с гастролей — другой человек.
— И не ударяет жена кулаком по столу: на фига ж мне это надо?
— А мне повезло с женой: Юлия тоже пианистка. Учится еще. И мы понимаем друг друга в этом плане.
— И что, она тоже станет пианистом-солистом?
— Сейчас это невозможно, ведь воспитать ребенка важнее. Меня одного достаточно будет в качестве солирующего пианиста. Вдвоем — это слишком.
— То есть вы ей крантик-то уж закручиваете? Или она сама не стремится? Девушке тяжело пробиться…
— Тут дело не в пробиваемости, — правда в степени талантливости и значимости. Но вы правы в том, что женщин-исполнительниц очень часто всерьез не воспринимают, поэтому с годами их увлечение и талант угасают.
— Но такой коктейль — два пианиста…
— И еще третий, может быть, вырастет — поступит…
— Не будете его специально наводить на эту стезю?
— Специально — нет, но поневоле, если он растет в таком окружении… Посмотрим. Ведь что такое музыка? Это способ мышления, это тот же язык, на котором мы с вами разговариваем, только выраженный другими средствами. И главное достоинство — что каждый человек может найти в нем что-то очень близкое.
— Значит, пианист и семья — совместимы?
— Почему нет? Полнокровность — хорошее слово. Не важно, чем ты занимаешься, но когда ты чувствуешь, что твоя жизнь полна — жена, дети, — ты счастливый человек. Хотя мне все время чуть-чуть чего-то не хватает: мечты, увлеченности — как без них? Правда, главное мечтание несбыточное…
— А именно?
— Очень не отказался бы пожить в начале XX века: столь богата была культурная жизнь в России, чего, увы, нет сейчас. Время это поражает своим разнообразием, стилем, мышлением. Тогда жил Рахманинов, который восхищает меня и как человек, и как художник… А из реального — люблю фотографию, увлекаюсь авиацией: хочу в будущем поступить в пилотную школу и летать на своем самолете. Рано или поздно это случится. В Европе много частных аэродромов…
— Да? Обычно музыканты говорят: “Ненавижу эти аэропорты, перелеты”.
— Аэропорты? Мое любимое место. Ведь прелесть жизни артиста отчасти и в этом тоже. Не только концерты, но и “прелюдии” к ним — все эти ощущения от путешествий. Я не могу жаловаться, что у меня нет концертов. Везде уж был с сольниками, кроме Америки и Австралии. Помню тур с Ульяновским оркестром по Швеции и Норвегии: едешь в автобусе и наблюдаешь величие этих гор, фиордов…
“Пусть публика шуршит — мне это не помеха”
— Не страшно на сцену выходить?
— Страшно — когда не выучишь. И то — скорее перед собой. Совесть это называется. А так для меня выход на сцену — подарок. Где еще поиграешь на хорошем инструменте?
— А часто слышишь от пианистов: “Публика шуршит, мобильники звонят, да лучше б вообще без публики”…
— Я не отказался бы посмотреть, как кто-то из них играл бы при пустом зале. Стерильность не есть свойство концертного зала. Ну шорохи — ну и что?
— По части композиторов есть личные пристрастия?
— Заслуга моего педагога в том, что не было каких-то табу…
— “Не играй Шопена, еще рано…”
— Нет, как раз это было — правда, было рано. Но когда появилось мастерство, я его играл — и много. А так — универсален. Играю все.
— И даже современную музыку? А то вот сказал пианист Петров про Хиндемита: год его учишь, а реакция публики — два хлопка в спину… Не катит.
— Значит, надо было учить не год, а пять лет. Думаю, плохая реакция публики — не важно на что — это “заслуга” исполнителя. Из любой пьесы, даже самой не стоящей того, можно сделать хорошую конфету. Но тут важно самоощущение — что ты в силах это сделать. Ну и быть в хорошей форме, разумеется.
— Конфету? Тот же Володось говорит, что в современной музыке много эксперимента, но мало духа…
— Да, много экспериментального, но почему это не может быть интересно? И я не вижу причин отказываться от новой музыки.
— Это чудесно, но когда вы поедете на гастроли в ту же Германию, вам скажут: “А вот для нас сыграйте, пожалуйста, Чайковского”. А потом опять Чайковского. И еще Чайковского. Заказ.
— С удовольствием сыграю Чайковского. Хотя со строгими рамками еще не столкнулся. Но знаю точно: жить только исполнением заказов — не мой удел.
— Вот вы сейчас едете в Цюрих. Вам разве не “заказали” программу?
— Нет, свободный репертуар. И это всегда приятно. Но впоследствии, даже когда будут заказы, я надеюсь своим трудом заработать себе право — пусть иногда, но давать публике что-то новое, ведь просветительская функция необходима. Мы же не для себя играем — для людей. “Передать” — вот ключевое слово. А иначе зачем всё тогда?
