Сергей Говорухин — сын режиссера Станислава Говорухина — уже давно сам является режиссером, снимает кино. Сначала документальное, а с недавнего времени — и игровое. Сергей Станиславович, по его собственным словам, вырос в семье, состоящей из представителей всех видов искусств. Мать — Юнона Карева — актриса, впоследствии режиссер-педагог Казанского театрального училища, лучшей своей выпускницей считающая актрису Чулпан Хаматову. Дедушка — архитектор и директор скульптурной фабрики. Бабушка — пианистка и певица. Ну и отчим, Марат Тазетдинов, директор Татарской государственной филармонии и великолепный бард. Но это не значит, что путь в кино ему был обеспечен с самого детства.
“Меня всегда тянуло к отцу”
— В детстве я хотел поступать в Литературный институт, — рассказывает Сергей Говорухин. — Потому что именно литература всегда была и остается моим настоящим призванием. Но мне показалось, что, будучи сценаристом, я обрету и профессию — навыки ремесла — и проще заработаю на хлеб, потому в итоге отправился поступать во ВГИК. Это была моя генеральная ошибка, потому что пристроить сценарий по тем временам было очень сложно. А как раз из литературных институтов выпускники выходили либо с большим количеством публикаций в толстых журналах, либо с собственными книжечками стихов. Хотя на самом деле и ВГИК, и Литературный институт к концу моего обучения уже не имели значения, ведь страна под названием Советский Союз агонизировала, умирала, и членство в союзах писателей и кинематографистов, которое было когда-то крайне выгодно, становилось абсолютно бесполезным.
Потом все начало разрушаться, в кинематографе появилось огромное количество каких-то левых людей… Я на какое-то время просто забыл, что закончил ВГИК. Писал, конечно. А в кино вернулся почти случайно и много лет спустя. В 1994 году.
— Давайте вернемся к вашему детству. Каково в такой творческой семье находиться ребенку?
— Очень комфортно. Я был полностью отдан сам себе. Я был не самым хорошим учеником, поэтому мою маму часто вызывали в школу, но она никогда не приходила. Говорила: “Да, я знаю, что он плохо учится, ну и что — вы предлагаете мне это услышать лично от вас?” Конечно, она понимала, что нельзя отпускать эти вожжи окончательно, потому что так можно было черт знает до чего докатиться. Я ведь рос в Казани, а если Одесса — мама, Ростов — папа, то Казань — это что-то среднее. У нас в городе и так был высокий уровень преступности, да вдобавок мы еще жили в одном из самых бандитских районов. Я не примыкал ни к кому, хотя жить в таком районе и не участвовать в его жизни было невозможно.
— И все же как-то ведь вас воспитывали?
— И мама, и отчим меня постепенно направляли в правильное русло. Например, я почти ничего не читал до шестого класса. Школьная программа меня не занимала. Никто не понимал, почему я два года мусолю такую занимательную книжку, как “Приключения Робинзона Крузо”. Но меня дома не подталкивали, не заставляли читать. Родители любят покупать детям целую гору книг, но это неправильно. Книга должна быть одна, и только когда ребенок прочитает ее, нужно покупать новую. Во всем должен быть здоровый дефицит.
Я начал читать в шестом классе сразу с книг Гайдара, а это очень серьезная литература. Поэтому я избежал всех этих Томиков в стране кенгуру, Майн Ридов и остальных приключений. Мне с самого начала привили вкус к хорошей литературе. “Судьбу барабанщика” с удовольствием перечитываю до сих пор.
— В таких творческих семьях родители обычно редко бывают дома…
— Мама была востребованной актрисой, а это значит, что с утра она была занята на репетициях, вечером на спектакле.
У нас была двухкомнатная квартира, с колонкой, ванной, туалетом — настоящая роскошь по тем временам. Многие собирались у нас дома: актеры, писатели, режиссеры. Я с детства помню воздух свободы 60-х, но свободы не развязной, а настоящей. С чтением стихов и разговорами о литературе допоздна. На этом я вырос.
А с отцом мы не жили вместе. Он был в Одессе, мы — в Казани. И поэтому, когда появился отчим, между нами не возникло особых камней преткновения. Мне было 9 лет, я достаточно быстро стал называть его папой. С родным отцом мы виделись крайне редко, а отчим был рядом, и, собственно, он в основном и занимался моим воспитанием. Хотя неродная кровь — она и есть неродная. Когда много лет спустя отчим с матерью все же разошлись, мы с ним как-то сразу дистанцировались. С родным отцом другое дело — сколько бы мы ни находились в разлуке, меня всегда к нему тянуло. Такой зов крови.
— Было обидно, что отец не рядом?
— В детстве, конечно, да. Потом нет, потому что… ну такой он человек, так он строит свою жизнь. Он не обладает сильной потребностью в близких, как я. Это мне нужно обнимать своих детей, видеть, что они рядом. Но мой отец — глубоко порядочный, очень талантливый человек, который много кому помогает. И не только нашей семье. Но вот он, повторяюсь, такой, и судить его за это нельзя.
“Я не поклонник театра”
