“Мишка, теперь это все твое”

Алина Татарская: “Падал прошлогодний снег” теперь не выношу на дух”

Гениальный рассказчик. Генератор идей. Заводящийся так, что электрические заряды сыплются кругом и шипят, как бенгальские огни. Первопроходец в пластилине, и не только.

Без сомнений, неповторимый режиссер и теперь уже классик. Внушительной комплекции, с копной пепельных барашков на голове, вальяжно-спокойный внешне, но ежесуточно переживавший — и за свою выстраданную анимационную студию “Пилот”, и из-за уколов недоброжелателей — а куда ж без них?

Год назад известие о смерти Александра Татарского — неожиданно, во сне остановилось сердце — ошарашило. Была робкая, дурацкая надежда, что это очередная шутка “папы Саши”, как его звали на студии: вот сейчас передадут, что ошибка, что опять разыграл по-черному. Но нет, не передали...

Как бы узнать, чем руководствовался Господь, одной рукой подарив Саше и его жене Алине их долгожданного сына, а другой — почти сразу же, с размаху грохнув это полученное счастье об землю? В своем родном доме они пересеклись втроем всего на чуть-чуть: сначала восемь лет были только Саша и Алина, теперь остались Алина и маленький Миша Татарский.

— Алина, а Миша уже видел папины мультфильмы?

— Нет, я ему еще не ставила. Мишаня сейчас прознал, что есть Дисней, говорит: “Мама, пульт!” — и смотрит Дональда Дака, Багза Банни, про Гуффи. Но смущает, что там они такие плохие парни, все дерутся, пихаются-пинаются (смеется), и Мише нравится. Вот сейчас поговорили — и я подумала, что уже пора папины ставить. Наверное, “колобков” уже точно можно — про зоопарк и про слонов...

— Ну, наверняка “Пластилиновую ворону”, “Падал прошлогодний снег”...

— Эти я теперь не могу смотреть, потому что в Доме кино на прощании ролик с Сашиными фотографиями крутился под эту музыку (финал м/ф “Падал прошлогодний снег”. — М.К.). И эту флейту я теперь слышать не могу. Не выношу на дух, плакать начинаю... Поэтому и Мише не ставлю — надо самой сначала привести в порядок свою нервную систему.

— Кстати, я видела, как некоторые дети выключали мультфильм на этой музыке — она им не нравилась тем, что слишком печальная.

— Мне такие истории тоже рассказывали. А тут была какая-то передача с Гришей Гладковым, и он вспоминал, что, когда писал музыку, Саша ему сказал: “Сочини такую, под которую нас будут хоронить”. Так и получилось. Не знаю, как к этому Мишка отнесется, — наверное, надо себя пересилить...

— Миша любит рисовать?

— Ну, что-то калякает. Бумага у него всегда есть — у нас мольберт икеевский, там такой рулон нескончаемый, но Миша любит больше на стенах, на полу, на себе рисовать. Пластилин одно время любил рвать на кусочки, и ему нравилось, как я лепила колбаски и из них потом что-то получалось. Сам ничего не делал — наверно, маленький еще.

* * *

— Однажды Саша взял Мишу за ручку, провел по всему дому и сказал: “Вот, Миша, теперь это все твое”. И, видно, у Мишки тогда сознание перевернулось. Когда папы не стало, приходили какие-то новые люди, он брал каждого за руку и шел показывать свои владения — ровно так же, как это делал Саша: “Вот моя тарелочка, тут мои елки, тут мои качели...”

— Они успели немного пообщаться. Чем запомнилось это время?

— Как все творческие люди, Саша много времени проводил на работе. Играли они немножко утром, вечером. Никто ж не ожидал, что все так произойдет... Я очень расстроилась, когда оказалось, что у нас нет ни одной общей фотографии, где бы мы были втроем, — не успели сделать... У Мишки первое слово было “папа”, и, когда Саши не стало, он меня очень долго папой называл. И, как ни странно, начал меня называть мамой в день рождения Саши в прошлом году, 11 декабря. Вот вспомнила, что Миша около полугода вдруг показывал пальцем в небо и говорил: “Папа”…

— Какие-то семейные традиции родились вместе с Мишей?

— Папа был непререкаемый авторитет. Во-первых — о, чудо! — он приезжал на машине. И с самого детства у нас традиция, кто бы куда ни ехал, вывезти (усадив на колени, дав подержать руль и качая головой в такт музыке) Мишу за ворота. А когда возвращаешься — он встречает, и его надо посадить в машину и ввезти в ворота. Так мы встречали и провожали папу, теперь это делаю я.

— Общие черты характера проявляются?

— Мне кажется, что Мишка — это вообще полная копия Саши. Миша любит все то, что Саша любил: он эстет, все красивое обожает, повадки, как у Саши, даже походка. Те, кто знает Сашу достаточно давно, еще с Киева, говорят, что вылитый Татарский. Вот и головастый он такой же. Может, конечно, это рахит (смеется), но вдруг у Саши тоже был рахит? Упорный, упрямый, но в хорошем смысле слова — с ним можно договориться. Если объяснить: “Что ты упрямишься: я тебе точно дам конфету, но после обеда”, то он уговаривается. И он все понимает: если говорю, что “съешь последнюю ложку”, то он съест и больше точно уже не будет: ведь договорились, что была последняя. Не обманешь.

— А по вкусовым предпочтениям они совпадают?

— Пока, слава богу, нет. Папа у нас ел хлеб, картошку и копченую колбасу. У Миши рацион гораздо шире и разнообразней, чем был у папы. Папа мог съесть тортик, закусить колбаской, намазать ее хренком. Посадить его на диету или ограничить в сладком, расширить рацион было невозможно. Правда, вот мясо Саша не ел — не потому, что вегетарианец, а просто так. Хотя какие-нибудь куриные котлетки мог съесть — только чтобы очень сухо были приготовлены, прямо как подошва. Такие свои заморочки.

— Алина, а вы с Александром Михайловичем как-то обсуждали Мишино будущее, то, что должно быть главным в его воспитании?

— Таких разговоров было немного. Мы поняли, что он очень музыкальный и очень любит машины. Папа говорил, что “вот Илюша (сын Татарского от предыдущего брака. — М.К.) не пошел по моим стопам, а этот пойдет”. У нас рядом с домом есть Музей техники, Саша все звал туда Илюшу пойти — ну никак не удавалось уговорить. А Мишу я водила на автосалон в “Крокус-сити” осенью. Он отгулял 3—4 часа и не просился на руки, не капризничал: только ходил с открытым от удивления ртом и рвался во всех этих машинах посидеть. На два года я подарила ему электромобиль и старинный ретроавтомобиль педальный. Он ездит как гонщик — сумасшедший автомобилист!

— Как Миша ладит с вашими домашними кошками-собаками?

— Хорошо ладит. Сейчас собак две осталось. Не боится их, и это меня даже немного пугает — наверное, он думает, что все собаки добрые. Собаками командует: одна, среднеазиатская овчарка Бастер Китон, размером со скамейку, живет в вольере. Миша любит на ней верхом посидеть, погладить. А с Хобой (наш старенький спаниель) он иногда заигрывается: то очки ему примерит, то поесть возьмет себе и Хобе. Но Хобе, надеюсь, тоже весело — больше всех его хозяин любил, и пес страшно переживал, когда того не стало. Теперь Миша заполнил Хобино существование — много внимания ему уделяет.

* * *


 — В одном интервью Александр Михайлович рассказывал, что все его жены работали у него ассистентками. Ты — не исключение?

— Я работала на студии с 1992 года, была и ассистентом, и художником-постановщиком. А попала туда после пединститута (теперь университета) им. Ленина, где училась на худграфе. У нас работал Андрей Кузнецов, и он же учился на курсах Татарского и иногда приносил что-то в институт рисовать. Я как-то поинтересовалась: “Что это у нас там такое красивое?” И он не то чтобы привел меня туда, но дал адрес, куда идти. После дефолта всех, кого можно было уволить на студии, уволили. А я уже замуж за Татарского вышла, и меня уволить было совсем просто.

— Вот, кстати, про свадьбу. Читала, что она была в духе Татарского — неожиданной для всех (конечно, кроме вас)?

— Саша решил про свадьбу никому не рассказывать. Я помню, что даже в какой-то момент обиделась, потому что мы пригласили всех самых близких друзей в ресторан, а в этот день у Саши был день рождения. И все люди пришли с подарками Саше на день рождения, а он за столом неожиданно объявил, что “вот, мы сегодня поженились! Сюрприз!” Так что всего меня лишили: даже цветочков лично мне никто не принес... Саша тогда сказал: “Все мое — твое, забирай мои цветочки”.

Из дневника Алины Татарской.

“12 декабря 2006 г. Сегодня, хотя уже вчера, у моего мужа случился день рождения. Я его очень душевно поздравляю. Ну да и бог с ним, он у него случается каждый год. А для меня этот день знаменателен 8-й годовщиной нашей свадьбы. Почти никто не помнит об этом, и мало кто с этим поздравляет. А что ж тут ожидать: женились практически тайно. Шел 1998 год... Была какая-то круглая годовщина студии, опять же, как назло, д. р. Т., и пр., и пр., и пр.

В загс мы опоздали часа на 2, т.к. проспали. Вид мой никак не походил на вид брачующейся. Я была заспанна, без мейк-апа, парикмахер был тоже позже, я — в полосатом свитере и джинсах. Т. был, правда, уже при параде, т.к. после сочетания браком собирался на студию. В загсе он произнес: “Б...я, на пчелке женюсь какой-то...”. Дамы в загсе нас не полюбили сразу, еще при подаче заявления, почувствовав все наше пренебрежительно-несерьезное отношение к церемонии: мы отказались от всей торжественной части, как то: марш Мендельсона, свидетели и видеосъемка. И когда мы наконец приперлись в загс (я очень боялась, что нас не распишут, т.к. мы буквально упустили время), тетя, посмотрев на нас укоризненно, как завуч на школьника, который разбил окно, сказала: “Пройдите”...

Вот оно — таинство! Тетя нас ненавидела. Это было видно, и это забавляло и радовало. Но нас таки, недовольно покачивая головой, расписали, дав при этом “мягкое” свидетельство о браке — в наказание ему за 3-й и мне за 2-й. О чем тетя не преминула нам сообщить, что “не фиг на вас, уродов, корочки расходовать”.

Никто не посыпал мою голову рисом и т.д. и т.п. На студии, еще в Хохловском пер., было много народа. Т. говорил тем редким людям, которые были в курсе, что это лет на 7, не больше, т.к. это у него предельный срок совместного бытия, что подтверждала практика. Вот уж пошел 9-й — надо, видимо, заново отсчитывать. Или уже можно расслабиться? А все-таки он клевый, дай бог ему здоровья и сил осуществить все задуманное. Я его люблю!!!”

* * *


— На работе Александра Михайловича всегда знали как человека очень энергичного. А Татарский домашний отличался от Татарского работающего?

— Конечно, человек же должен где-то расслабляться. Он не любил всякие рестораны, шумные тусовки, говорил: “Ну что я там не видел?” Если надо было — ходил, а просто так, тусануться, шел больше ради того, чтобы выгулять меня. Когда приходил домой, ему хотелось просто полежать, включить телевизор, взять журнальчик про автомобили, и чтоб его никто не трогал, — а не бежать куда-нибудь, как предлагала я.

— В каком-то интервью он признавался, что, приходя домой раздраженный, порой срывался на тебе...

— Ну, как обычно бывает: кто ближе, тому и достается. Но нет, он был добрый: вспыльчивый, но отходчивый. И потом, я тоже могу ответить. Только я могу обидеться, уйти в себя и пять дней не разговаривать. А он не мог: пять минут покричит, потом остынет. Если был не прав, извинялся. А потом он всегда что-то смешное скажет, и как-то глупо было бы посмеяться, а потом снова не разговаривать.

— По части идей для мультфильмов — они часто рождались за кухонным столом? Он советовался с тобой?

— Да, без ложной скромности скажу, он ко мне часто прислушивался. А мне покритиковать — это за милую душу. Он часто говорил, что “у меня теперь ближе тебя и нет никого — родственников нет, друзей нет...” Я получилась такая соратница. Все он со мной обсуждал: студию, фильмы, сценарии... Одно время мы загорелись — стали такие каламбуры придумывать! Сценарии писали. Когда Саши не стало, я тоже что-то придумала интересное, а показать-то некому. И такая слеза прошибла...

— Кроме каламбуров чем занималась уволенная со студии жена режиссера?

— Конечно, ему было удобнее и спокойнее, чтобы я была дома. Чтоб не попала в мужской коллектив (смеется). Я сначала поскучала, а потом поняла, что хочу заниматься куклами, и много лет об этом говорила Саше — так, что однажды он сказал: “Мне надоело: или ты пойдешь сейчас же учиться их делать, или...” Я нашла курсы, где обучали всему: пластику, керамике... В духовке запекать кукол мне не понравилось, фарфор — тоже. Фарфоровые куклы — это вообще катастрофа: их так много, что я не знаю, что надо делать, чтобы тебя заметили. Потом как-то подоспела эта техника “фельт” (войлок), в которой я работаю.

— Даже не задумывалась раньше, как все непросто в кукольном деле!

— Я подумала, что если все делают красивых кукол, то мне надо делать некрасивых. Это Татарский приучил меня к своему принципу “чем хуже, тем лучше”. У него ведь его Колобки тоже не красавцы были. На одной из выставок я показала пять своих кукол — просто интересно было, что люди скажут. Равнодушных не было. Фотографировали многие — если бы я брала деньги за фото, то, наверное бы, обогатилась. Но куклы — это хобби, я ими не зарабатываю. На одну куклу уходит месяца два, и продавать мне их жалко. Сейчас времени на кукол у меня намного меньше, да и Миша рядом бегает: только разложишь свои иголки, как он тут как тут.

— Интересно, Татарский Дедов Морозов собирал, ты — кукол...

— Кстати, я однажды устраивала выставку Сашиных Дедов Морозов — он к ним трепетно относился, и я подумала, что надо же ее выгулять.

— Еще хотела спросить про коллекцию старинных машин.

— Я их уже подарила Музею техники В.Задорожного — приятеля Саши, потому что у меня они просто заржавеют и постепенно сгниют. Среди них были “Победа”-кабриолет, которую он пытался восстанавливать, ЗИМ, “Эмка”, “Москвич-412”, ЕМВ, “Волга” — одна из первых, со звездой на радиаторе. Через год-полтора музейщики обещали отреставрировать их и найти им отдельное место с табличкой и фамилией Татарского. Лучше так, а то стали проявляться какие-то люди — звонили мне и предлагали продать машины. Я не хотела их вот так продавать — терять с ними связь...

— А какие у тебя планы относительно недописанной Татарским “Книги совпадений”? Ее возможно будет издать?

— Дело в том, что Саша написал и отредактировал только 22 рассказа, а задумывалось их порядка пятидесяти. Маловато будет. Может, надо чередовать Сашины и не Сашины воспоминания? Например, там есть рассказ, как мы поздравляли Хитрука: к его балкону прилетел игрушечный Винни-Пух на воздушных шариках. Конец дописывал сам Хитрук — Саша не успел. Есть рассказ “Юрии Борисычи” — про Норштейна, в том числе как Саша его одежду прятал, когда Норштейн в озере купался.

— Алин, а вот можно, извини, про совсем личное — про веру?

— Мы крестились с Сашей вместе, в 1997 (или 98-м?) году в Израиле в реке Иордан. На вопрос, какой он веры, всегда отвечал: “Я христианин”. В церковь ходил редко — так, свечку поставить. Мишу мы решили покрестить в Киеве, на родине Саши, — говорили об этом где-то в мае-июне, перед его смертью. Тем же летом я специально приехала на фестиваль “КРОК” в Киев раньше и покрестила Мишу.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру