Хибла Герзмава: “Я — мама-квочка, мамашка просто сумасшедшая!”
Поделиться
…Розина в “Цирюльнике”, Адель в “Летучей мыши” — да мало ли оперных образов, и везде она — Хибла Герзмава: сильная, страстная, роскошная. При этом тонкая и любящая… Актриса, женщина и мать. Ее семья — вся Абхазия (народная артистка), ее дом — театр Станиславского и Немировича-Данченко, масштабы необъятные. Но главным для нее остается трогательная любовь, которой она делится буквально со всеми — недругами, охранниками, уборщицами, шоферюгами, орущими благим матом в пробке… И, конечно, с самым дорогим своим сокровищем — маленьким сыном Сандро.
Когда вся Абхазия — родной дом
— У вас очень звучное имя-фамилия…
— Хибла — “золотые глаза”; нынче в Абхазии много Хиблочек — снова в моду вошли старинные имена, как в Москве — Василисы, Маруси… А Герзмава — великий, древний род, если на русский перевести — это Волковы.
У меня красивая семья. Как я благодарна родителям, дедам-долгожителям за ту кровь, что течет в моих жилах! Без крови этой, мощных традиций не было бы во мне такого стержня, когда маленькой девочкой уехала в Москву… Другие потерялись, ничего в жизни не сделали, а у меня, слава богу, и образование, и театр, и своя публика. Потому что от прадеда в семье пели все — знаете эти многоголосные песни? Их далеко не каждый может исполнить.
— Часто видитесь с родней?
— Все — сестрички-братики, род-то большой! — собираемся раз в год в нашем имении в селе Дурипш, это час-полтора езды от российско-абхазской границы. У меня родной брат — единственный, зовут Лоренс, окончил Сорбонну, экономист, знает много языков, двое детей, супруга-француженка… Все разбросаны по миру. А так все приедут в имение — там и дом, и сад, и родовое кладбище. Мои мама и папа похоронены там, очень рано ушли. А теперь в имении живет дядя — папин старший брат, как и положено по абхазским законам.
— У вас принято приносить цветы на могилу?
— Принято разливать бутылочку шампанского или вина; так и я — приеду, выпью чарочку, помяну, чтоб им было хорошо там… Мама очень любила тюльпаны свежие, да и всякие полевые цветы, вот я мамочке везу иногда даже из Москвы охапки чудные. Там стоят вазы. За могилками следят, да и я приеду — поухаживаю за могилкой, душою отдыхаю там.
— А с родственниками, верно, большое застолье…
— Конечно, прямо на улице накрываем столы (в доме уже не помещаемся), замечательно. Тут и горы — как на ладони. На улице, например, жарко, а в горах — снег.
А еще у нас — огромная хурма во дворе; много-много веков там стоит, с таким стеблем — толстым-толстым. Хурма дает нам утром прохладу — и этот маленький утренний кофе, который я пью там на травке или кресле-качалке, ни с чем не сравнишь — такая энергетика домашняя!
— В Абхазии повсюду пасеки, свой мед…
— У нас меда нет, зато много винограда. Вино делаем для семьи. Ну и, конечно, изумительную чачу — я ее просто обожаю.
— Увы, не знаю: это сорокаградусный напиток?
— Даже не сорока- — семидесятиградусная, да. После нее не болит голова, и вообще наутро вся делаешься свежая-свежая… Еще моя бабушка Вера готовила. Она была целительницей, настойки придумывала на травах. Гениальная, колоритная! Помню, у нее висел такой кисет на запястье — нюхала табак…
— Ну да, медицины-то не было, никаких поликлиник…
— Все держалось на народном творчестве — травы, настойки… У нас в имении есть амбар — не амбар, такой дом отдельный, где бабушка всякие закрутки хранила. Заходишь туда — и до сих пахнет травами; все же деревянное, тут и бочки с наливками, с вином. Знаете, как пахнет черная изабелла осенью, когда вино делают? Молодое вино — самое пьяное. За километр аромат слышишь — дрожь по телу! Вообще у нас красивые традиции в народе. Взять те же скачки — это очень по-княжески, люблю. Наши ребята помешаны на лошадях, покупают в Краснодарском крае именитых коняшек, приглашают жокеев-профи, тренируют… Чудо!
— В Абхазии сейчас начинается новая жизнь…
— Думаю, через несколько лет там будет просто Монте-Карло. Я же в Пицунде родилась — такого берега, такой воды (поверьте, много морей видела!) нет нигде. У меня было потрясающее детство — сколько солнца, моря, йода! Как приятно лежать на своих камушках, своем песочке, входить в эту воду… отплывешь метров на двадцать — камешки, рыбки видны.
— Недавно ехал — коровы пасутся (или спят) прямо на дороге…
— Это ужасно, с этим борются, скоро все это прекратится…
— Жаль, в этом свой колорит.
— Нет-нет, такой колорит пусть в Индии будет, это у них корова — священное животное, их не трогают, а у нас это — безобразие. Скот должен быть во дворе. Понимаете, одно время людям было трудно выжить в городе, и женщины, чтобы прокормить свою семью, и коровку заводили, и птичек… У меня в Пицунде квартира есть родительская — так там прямо в огородах курятники стоят, а что делать? Нечего кушать было, нет денег — мамочки кормили своих детишек свежим домашним бульончиком и курочкой жареной с мамалыжкой. Не знаете? Мамалыга — такая густая-густая кукурузная каша, ее с сыром едят. Неужто в Абхазии были и не попробовали? Безобразие…
— Слышал, в Абхазии тебя — хоть ты самый крутой начальник — не будут уважать, если не примешь участия в общественной жизни…
— Обязательно. У всех кавказских народов так. Если, не дай бог, кто-то умер в семье, естественно, соседи и денежками помогут, и столы накроют, молодые бегают, посуду носят-моют — друг другу помогают всегда. Если ты новый человек — надо правильно влиться в эту клановость, тогда тебя примут. А если будешь как в Москве… Я пыталась в Москве с соседями общаться, так они иногда не то что дверь не открывали — я, конечно, не стучу в двери все время, — но как-то вяло шли на контакт. Сейчас приучила здороваться. А что еще в жизни остается? Только общение и взаимопомощь.
— Я тоже, бывает, здороваюсь с соседями, а они — нет.
— Это ненормально. Мы приучены с детства: идет старший, да пусть ты даже не помнишь, как его зовут, все равно поздоровайся. И в театре — то же самое. Приезжаю рано — кого встречаю первым? Охранников в гараже, потом — уборщиц, и не важно, знаешь ты ее или нет, — ты должен пожелать здоровья, “здрасьте”…
— Кстати, гараж. Машину нормально водите?
— Да, много лет за рулем, очень люблю свою машинку — так комфортно с нею. Пробки немножко достают, но надо уметь жить в пробках. Если, например, рядом какой-то мужчина сидит и ругается матом, я посмотрю на него, улыбнусь — и… он тут же улыбается в ответ. Вот и все. Едем тихонечко, 10 км/ч, и улыбаемся друг другу. А тем более — если с ребенком еду: посажу его на заднее сиденье, ему уютно там. Сыночку уж девять.
— Вы его куда-то за границу будете отдавать на учебу?
— Как Господь даст. Но вообще я бы хотела, чтоб до определенного времени ребеночек жил со мной. Но сейчас уже учусь отпустить его… Если в будущем подвернется хороший колледж за рубежом, наверное, все-таки отправлю…
— Какие у него там пристрастия в голове, это, конечно, в 9 лет еще непонятно…
— Мне самое главное — дать ему хорошее образование. Он учится в замечательной муниципальной школе, домой приглашаем учительницу по фортепиано, еще сын ходит на карате, английский… Я же такая мама-квочка — у меня всё по полочкам!
— И в спорт может пойти, и в музыку?
— В музыку? Нет, не думаю. Не хочу, чтоб он был профессиональным музыкантом. Мне кажется, что мужчина должен зарабатывать деньги, чтобы позволить себе все, иметь свою семью и быть независимым потом. Чтоб его никто не тащил на своих плечах. А музыкант… Не знаю, это ж нужно великую карьеру иметь, как, например, у Дениса Мацуева. Играл бы он, как Мацуев, — тогда да, я бы все сделала, чтоб он стал музыкантом.
Все делать с молитвою…
— У вас как оперной певицы есть какие-то самозапреты?
— Мне самое главное — не простужаться. Но всяко бывает, мы же много летаем на самолетах, везде кондиционеры, которые я терпеть не могу. В машине вообще не пользуюсь.
— А в каком климате лучше петь?
— Люблю южные страны: там влажно, легче петь и дышать легче, носоглотка сразу ощущает. А сухие климаты хуже переношу, но что делать — пью водичку без газа. А еще — мне очень важно выспаться. Да, люблю поваляться. Если выспалась — знаю, что я в порядке и голос звучит хорошо… Хотя в принципе я очень собранная. Допустим, мой сыночка любит овсяную кашу утром. Дома, конечно, есть помощница, которая приготовит, но сыну приятно, что я это сделаю. И я готова встать с удовольствием, поцеловать его, обнять, сказать: “Доброе утро, сыночка, давай кашу есть”.
Вот и будет утро у него энергетически правильно построено, материнское тепло и любовь дадут ему много сил в этот день…
— А летать не боитесь? А то вон самолет сел на брюхо…
— Ну, я молюсь, читаю “Отче наш”; села, помолилась, полетела. От судьбы не уйдешь. Да, иногда сложно. За три часа до концерта прилетаешь, стоишь рядом с великим маэстро Спиваковым и… подтягиваешься: как бы ты ни устала — должна дать качество. За то музыканты и уважают друг друга. Зрители хотят красивого шоу, им неинтересно, на брюхо ты упал, или у тебя с головой что-то, или давление низкое…
— Народ абхазский — очень верующий. Как вы считаете: должно идти движение к объединению конфессий?
— Все идет к тому. И это будет. Обязательно. Я христианка, крещеная, хожу в церковь. Молюсь, ставлю свечи, мне там уютно. Я, например, не молюсь в мечети, хотя Бог у нас един, и мусульман я уважаю и люблю, мы все люди божьи.
Столько неправильного в жизни, столько греха! Когда каждый человек научится помогать другим, то и света вокруг станет больше, детишки не будут болеть. Я вот помню, когда какие-то бедняги-горняки бастовали, не ели, били касками о землю, — начались какие-то невероятные крушения, землетрясения… Нельзя бить землю, они все равно ничего не получили. Нужно все делать с молитвою.
Железный характер
— А вы позволяете себе агрессию? Статус все-таки, артистическая среда…
— Вот у меня Сати Спивакова в телеинтервью спросила однажды: как ты относишься к своим врагам? А я считаю, что враги — это не враги, просто завистливые люди, я их… уважаю, поэтому у них нет силы делать мне плохо. А когда я делаю что-то хорошее людям, говорю: помолитесь просто, чтоб мой ребеночек был здоров. Скажите: сыночка, будь счастлив, — мне больше ничего не надо. Все остальное у меня есть.
— Вы чем-то похожи на Галину Вишневскую, наверное, железным характером…
— Железным? Я сейчас просто низко разговариваю, а так я пушистая и нежная. Галина Павловна после концерта пригласила меня на чашечку чая, она была невероятно красива, королева была, я говорю: “Галина Павловна, спасибо вам большое, такой классный зал (Центр оперного пения Вишневской), я зашла и чувствую себя королевишной!” Она в ответ: “О! Правильно ощущаешь себя!”
— Конкуренции нет у вас, так что…
— Я не боюсь конкуренции…
— Ну кто — Анна Нетребко?
— Анечка — моя коллега. Мы просто разные. У всех свои ниши, свои ступеньки. И у меня своя, на нее никто не залезет, потому что я ее никому не отдам. А Анечка Нетребко — потрясающая, интересная девочка, я бы с нею с удовольствием дружила очень близко. И она щедрый человек. Помню, девочки из Мариинки рассказывали про Новый год, вот они сели, говорят: “Ну, опять надеть нечего…” “Девчонки, — говорит Аня, — поехали ко мне!” Она привела всех, открыла шкафы, отдала все, что у нее там было.
— Для вас принципиально, в каком театре работать, в какой стране жить? Легко все это можете поменять?
— Я очень клановый человек. И ничего с этим поделать не могу. Мой дом — театр Станиславского и Немировича-Данченко. Я пришла — ничего не умела, но мой шеф Александр Борисович Титель, мой педагог театральный Евгения Михайловна Орефьева меня вырастили, научили жить, дышать на сцене, быть красивой, стильной, интересной…
Поэтому мой дом — моя крепость, мне там уютно, я езжу по контрактам, но обязательно возвращаюсь в свой театр. И более никуда не собираюсь. Многие говорят: “Неужто не можешь жить в Европе?” Да, могу. Но мне это не надо.
— Вы и с Мариинкой связаны…
— Да, спела там все, что есть для моего голоса, и я обожаю Валерия Абисаловича Гергиева, он великий человек. Осетин. Когда было плохо его народу, он просто приехал, плакал и играл свою музыку, сделал все, что он умел, низкий поклон ему. И весь мир должен знать, что он прав, что только так нужно жить.
— Вот вы говорите: “У меня всё есть” — а к чему стремиться?..
— Стремиться всегда есть к чему. Если какая-нибудь оперная певица вам скажет, что “я в жизни сделала все, этот концерт был супер!” — эта девочка как певица закончилась. Да и помимо карьеры есть блага в жизни, которые бы я с удовольствием имела бы. Очень хочу родить дочку, например. Да, хочу дочу, но не могу из-за занятости себе это позволить…
— Как с такой занятостью, контрактами на сына-то времени хватило…
— Ну вот, окошечко нашла, родила и так же стремительно вышла на работу, не сидела дома долго. Но я кормила грудью год. Такая вот мамашка сумасшедшая. Мне девочки говорят: “Ну, ты ненормальная, слушай, зачем тебе год грудью кормить?” Я: “Ну а как? А зачем тогда рожать вообще?” Ходить беременной — изумительное ощущение. Господь дал тебе быть матерью — так будь добра, мать, отдать то, что тебе Господь дал. Это мое мнение. Я таскала сыночку с собою везде. Сюда вот, в кенгурушку посажу — и всё.
— Беременность как-то влияет потом на вокальные данные?
— Ну, мышцы, конечно, восстанавливать надо. И поется немножко тяжелее, чем до родов. Но все это входит потом в свое русло.
— Вот девочку хотите, а родится, допустим, мальчик?
— Я буду самой счастливой мамой на свете!
— Ну а материально — никакие блага уже не прельщают?
— Денег много не бывает. Знаете, через много лет, в старости, хочется быть независимой — ездить по разным странам, воспитывать внуков…
— Ну да, это дирижер еще может до своего последнего часа дирижировать, а певцы…
— У нас, к сожалению, короткий век, я это понимаю. Когда через много-много лет случится то, что случится… Я зарубила себе на носу, что обязательно уйду лучше на два дня раньше, чем на один день позже. Уйду, чтоб меня запомнили интересной, с голосом, который звучит. А не с голосом, который уже невозможно слушать.
— Нынче вы — восхитительны!
— Я расту — 15 лет назад не пела, как я пою сейчас. К тому же должна безупречно выглядеть, должно быть очень дорогое платье со всякими женскими прибамбасами, брильянтами… Стили разные люблю, неординарные вещи, эдак очень модненько, по-джазовому одеваюсь, никогда не выйду в дешевом. Стараюсь не поправляться, слежу за фигурой…
— Даже если поправитесь чуть-чуть — я вас уверяю…
— Нет-нет-нет, не хочу иметь такие большие изъяны, буду над собой работать. И дай бог, чтобы у меня была сила красиво уйти и заниматься другим красивым делом.
