Муратова — заграничная штучка, и не только потому, что живет в Украине. Она наполовину румынка, жила с родителями в Бухаресте. Ее мама руководила культурой Румынии. А потом Муратова уехала в Москву, поступила во ВГИК, в мастерскую Сергея Герасимова, получила распределение на Одесскую киностудию, где и живет много лет с небольшим ленинградским перерывом. Будучи режиссером таких фильмов, как «Короткие встречи», «Долгие проводы», «Астенический синдром», «Второстепенные люди», «Настройщик», «Три истории», «Мелодия для шарманки», Кира Георгиевна говорит, что, снимая фильмы, эгоистично ориентируется на себя, потом на Женю Голубенко, а потом уж на человечество. Главное, чтобы нравилось ей самой. Каждый раз после показа ее картин зрители начинают задавать вопросы: «Вы можете объяснить, что это было?». Муратова отвечает: «Мое кино отчасти состоит из таких людей, которые мои фильмы не поняли бы». После премьеры «Второстепенных людей» на сочинском «Кинотавре» в 2001 году в дирекцию фестиваля обратилась возбужденная местная жительница. Успокоилась после того, как находчивый сотрудник заверил: «Вечером будет суд над Кирой Муратовой, и уж там она ответит за все».
Кинорежиссер Али Хамраев когда-то уговаривал Муратову сняться в фильме «Сад желаний» в роли колдуньи. «Какая я колдунья? Я ведьма», — ответила она. В своей ранней картине «Короткие встречи» Муратова снялась в дуэте с Высоцким от безвыходности. Приглашенная ею на роль Антонина Дмитриева заболела. Кстати, и Высоцкий заменил Станислава Любшина, уехавшего на съемки в Германию.
Кира Муратова: «Не столько Одесса изменила меня, сколько режиссерская жизнь»
— Как вы снимаете — мучительно или легко?
— Всегда подолгу репетирую, подготовительный период всякий раз затягивается. А вот снимаю я быстро. В детстве увидела французский фильм «Вечное возвращение» Жана Деланнуа по сценарию Кокто. Сейчас не могу судить о его художественных качествах. Это вариация на тему «Тристана и Изольды». Герои там все время расстаются и соединяются. И этот французский фильм стал первичным толчком к созданию «Вечного возвращения». В разные периоды в голове возникали предположительные названия: «Однокурсники», «Кинопробы», даже такое претенциозное, как «Дамское рукоделие в духе Казимира Малевича». Потом я решила, что не стоит так выпендриваться.
«Вечное возвращение» складывалось этапами. Многое в развитии картины связано не только с творчеством, но и с денежной стороной. Мы хотели снять киноальманах. У нас было пять новелл. Мои две и три — других авторов, в частности Евгения Голубенко. Но продюсер сказал, что это дорого и вообще сейчас альманахи не в моде. И я решила взять новеллу и сделать из нее при помощи повторов полнометражный сценарий. В конце новеллы я написала: предыдущий текст исполняется трижды тремя парами актеров: мужчина — женщина, мужчина — женщина. Таким образом получился фильм. Продюсер смирился. Поскольку наш герой — зануда, он так и будет приходить к своей знакомой с вопросом — остаться ему с женой или любовницей, то я решила дописать третий и четвертый его приходы. А потом наступил главный для этого фильма этап. Мы стали вынимать все самое интересное у каждого из героев, ритмично выкладывать и переставлять. Главный герой нашего фильма — монтаж.
— Один из ваших персонажей говорит: «Мне нравится быть среди кинематографистов. Я всю жизнь среди сахарозаводчиков. Тоска!» А вам кто симпатичней или отвратительней: сахарозаводчик или же новая генерация кинематографистов, которую вы показали?
— Не знаю, что вам ответить, ведь в роли молодого кинематографиста снялся мой внук Антон. А сахарозаводчик — любимый мой неактер Леонид Прокофьевич Кушнир, ставший актером. Он у меня постоянно снимается. Оба они мои любимые, но люблю их по-разному.
— А если посмотреть на персонажей как на реальных людей?
— Это мне напоминает тот дикий вопрос, который я услышала после выхода «Вечного возвращения»: «Что бы вы посоветовали вашему герою, который не знает, как поступить — остаться с женой или любовницей?». Мне кажется, все это не имеет отношения к искусству, к автору и персонажу. Что мне вам ответить? Мне нравятся выразительные и хорошо исполненные персонажи. Даже если это злодей. Главное, чтобы в нем возникало что-то обаятельное и интересное. Я вообще понятия не имею, кто такие сахарозаводчики.
— Почему именно песня Земфиры звучит в «Вечном возвращении»?
— Я побывала на ее концерте. Земфира потрясла меня, когда неожиданно спела что-то особенное, в несвойственном ей духе — арию Герцога из оперы Верди «Риголетто»: «Сердце красавицы склонно к измене…». Оказалось свежо и пикантно, застряло у меня в голове. И я подумала: надо это как-то использовать. Начала работать над «Вечным возвращением» — обратилась к Земфире. Она прислала мне разные вариации своих съемок, даже сделанные на мобильный телефон.
— В отличие от многих режиссеров вы постоянно смотрите чужие картины.
— Любопытно увидеть на большом экране какие-то вещи, которые смотрела на DVD. Меня всегда интересует форма, то, как она соотносится с содержанием. У Евгения Голубенко есть цикл коллажей «Смерть содержанию», где рамки помещены в рамки. На самом деле это не смерть содержанию, а превращение формы в содержание. Как это выглядит? Рамка может быть круглой, квадратной, любой, в нее помещена другая рамка. Все это напоминает игру. К этому я стремилась в монтаже и композиции своего фильма. Мой любимый режиссер — Михаэль Ханеке. Я рада, что увидела в Минске фильм о нем. Интересно, как в картине «Интимные места» люди копают оригинальную и не обследованную у нас тематику. Мне хотелось, чтобы оператор снимал более жестко. В фильме есть никчемная игривость. Она там неуместна. Интереснее суровое, но откровенное исследование. Но все равно авторы устремились в сферу, которая вызывает стеснение, и мне нравится их желание в ней разобраться.
— Лет десять назад мы встречались в Москве — и вы рассказывали, как случайно оказались в Одессе и с тех пор лежите там, как камень. Насколько вас изменили годы жизни в этом городе?
— Заметила, что, бывая на одесском Привозе, начинаю подлаживаться к торговцам, разговаривать на странном языке — моя твоя не понимает. Но говора не появилось. Не столько Одесса изменила меня, сколько режиссерская жизнь. Где бы она ни происходила, в любом другом месте, все равно была бы примерно такой же, разве что с колористическими местными нюансами.
— А как режиссер Муратова и художник Голубенко уживаются на съемочной площадке? Как складываются взаимоотношения с актерами?
— Женя постоянно бывает на съемках, заходит в монтажную. Я люблю, когда вокруг единомышленники. Со мной у актеров нет конфликтов. Главное, чтобы они почувствовали себя великими, а актрисы — примадоннами. Сталкиваю профессиональных актеров и непрофессионалов. Пытаюсь из актера вытащить неактера. Мне нравятся чудаки. Алла Демидова не любит длинные тексты. Она вешала их на Табакова, читала, когда мы снимали со спины. И Табаков соглашался на это.
— А чего хотят все эти лифтерши, искусствоведы, одесские старушки, которые снимаются у вас? Им нужен заработок, общение?
— Я думаю, что они хотят славы и денег. Им нравится сниматься в кино, сам процесс. Я не могу про Леонида Кушнира, играющего сахарозаводчика, или кого-то другого сказать «эти». Каждый из них отдельно существует. Когда приходит неактер, и он чем-то тебе понравился, ты должен вытащить из него то, что глубоко запрятано. Он стесняется, а должен получать удовольствие от процесса. Тогда он становится все более и более актером, а не просто типажом. Не у всех это получается. Некоторые одну роль сыграли — и на этом все кончается.
— Ваш внук Антон будет и дальше сниматься?
— Он с детства максималист. Антон считает, что либо уж быть великим актером, либо не стоит этой профессией заниматься вообще. Он начал понемножку сниматься у меня. Иногда говорил, что не будет играть того или иного героя, потому что это плохой человек. У него свои представления.
Евгений Голубенко: «Я быстро соображаю, а Кира быстро приноравливается»
— Один за другим прошли ваши с Кирой Георгиевной дни рождения. Как вы их отметили?
— Мы их вообще не отмечаем. Специально уехали из Одессы в Минск, чтобы никто не приставал.
— Та автобиография, что выложена в Интернете, действительно написана вами? Почему в трех версиях?
— Кем же еще? Я пишущий человек. Пишу для кино и журналов. Мне это дается легко. Первая часть сценария «Два в одном» написана мною задолго до того, как была снята. А версии автобиографии не различаются по смыслу. В них же нет противоречий. Автобиография сопровождает изобразительный материал альбома, который я издал, предваряет мои работы. Мне свойственно валять дурака. Не отношусь к этому серьезно. Можете зайти на мой сайт.
— Вы прошли классический путь советского интеллигента. Разве что в кочегарке не работали.
— В автобиографии же написано, что я работал машинистом котельной. Был я долго стрелком ВОХР, монтировщиком сцены, осветителем, четыре года проработал маляром на стройке. Чем только не занимался. Я и сейчас могу вам сделать ремонт. Не разучился.
— Неужели Кире Георгиевне до сих пор приходится ходить и попрошайничать, как она сама говорит, на кино?
— Так всегда было и продолжается. К нам прекрасно относятся в Госкино Украины. Но мы русскоязычные и в этом смысле как прокаженные. Как бы нас ни любили чиновники, стоит им только дать нам денег, вся украинская националистическая элита начинает им дышать в спину и злобствовать. Не так просто снимать в Украине русскоязычное кино. Мало того что Роман Балаян работает в Киеве, еще и мы снимаем в Одессе. Ни один чиновник не хочет, чтобы его на каком-нибудь съезде обвинили в том, что он потакает русским. Хотя я говорю по-украински.
— А в бытовой жизни все, о чем вы сказали, проявляется?
— Никак. Особенно в Одессе. Это русскоязычный город. Жить там нормально. Национализма нет и не может быть по определению.
— Вы работаете с Кирой Муратовой вместе. Как влияете друг на друга?
— Если подробно рассказывать, как все происходит, это займет часы. Многое зависит от того, есть деньги на декорацию или нет. Я очень быстро соображаю, а Кира быстро привыкает и приноравливается. С ней легко работать, потому что у нее нет зацикленности на чем-то. Допустим, сорвался объект, не пускают туда, где договорились снимать и уже приготовлен реквизит. Она не начнет биться в истерике и кричать: мне там понравилось и только там я хочу снимать. Нет, мы садимся и думаем, как нам быстро найти другое место. А обломы случаются сплошь и рядом, в каждой картине, где много объектов. Не всякий режиссер способен такое принять.
— Кино не превращается в мучительную работу?
— По-всякому бывает. Для меня кино не главное занятие. У меня есть мастерская, где я могу заниматься скульптурой, живописью. Конечно, больших нервов стоит манипулирование со стороны продюсера, когда он начинает запугивать. Стараюсь режиссера от этого оградить. Если актер куролесит, напился, ни один ассистент Киры никогда не пожалуется ей. Ей не надо этого знать, чтобы нормально работать. Все ассистенты вышколены. Потом, когда съемки закончатся, Кире могут рассказать, что происходило вне площадки. Если к нам на картину попадет новый ассистент, ему будет тяжело без знания некоторых табу.
— Только ли съемочной площадкой ограничивается ваше общение с теми, кто снимается у Киры Муратовой много лет? Приходят ли они к вам домой?
— Могут прийти раз в год на день рождения. Профессия режиссера предполагает гиперобщительность. После съемок нужно год-полтора ни с кем не общаться, чтобы чувствовать себя нормально, поэтому у нас дом закрытый. Очень мало кто приходит. Надо понимать, что это разные вещи — работа и светское общение. И у нас не проходной двор.
— А вы не испытываете дефицита общения? Есть с кем поговорить на серьезные темы, об искусстве например?
— Если ко мне приходит художник, мы говорим о своем, о каком-нибудь лаке. Художники вообще не говорят между собой о возвышенном. Случается пьяный разговор. Но я давно не студент, не сижу в забегаловке и не рассуждаю о высоком. Все это давно прошло. Если я нашел в Интернете книгу тирольского художника, то подарю ее своему другу без лишних слов. Если и говорим об искусстве, то на птичьем языке, понятном только нам.
— А когда рождается замысел нового фильма, жизнь не превращается в его круглосуточное обсуждение?
— Идея как рыба. Зацепил крючком, тогда она начинает развиваться. Нет — соскакивает. Больное место, эта идея. Она должна бродить в тебе несколько лет. Если держит месяц, лучше ее абортировать. Идея должна быть сильной, будоражить несколько лет. Ее не забросишь под кровать, чтобы в нужную минуту вытащить.
— В момент съемок вся жизнь им подчинена?
— Чем ближе к съемкам, тем меньше я бываю в мастерской. Бывает, что по полгода не захожу туда. Все уходит в сторону. Я должен помочь. Снимаю все репетиции.
— А жизнь вы ведете простую?
— Что это значит?
— Есть люди с прихотями, а кто-то довольствуется самым необходимым.
— Я минималист, а Кира неприхотлива. Ее, кроме работы, мало что интересует. Она человек простой, но не проще, чем другие. Выгул собаки на протяжении 12 лет — это простая жизнь или осложненная? Я кормлю грача, живущего у меня уже 6 лет. Кошек-собак у нас уже нет.
— Так вы в частном доме живете?
— Нет, в квартире, но большой. А грач живет в мастерской. Он инвалид. Я подобрал его и вылечил.
