Через пару часов Ларисе Анатольевне надо выезжать в подмосковные Белые Столбы — на закрытие Фестиваля архивного кино. Рассматриваем его каталог с фрагментами кинопроб к фильму «Большая руда»: Лариса Лужина с Евгением Урбанским, с ним же — Марианна Вертинская.
— Я ничего не знала о Марианне Вертинской, — говорит Лариса Анатольевна. — Вместо меня тоже часто брали других актрис, особенно Галю Польских. А на картину «На семи ветрах» Станислав Ростоцкий хотел пригласить Нелли Корниенко из Малого театра — у нее были хорошие пробы. Но мой педагог Сергей Герасимов как худрук объединения настоял, чтобы снималась я.
— Однажды вы смело сказали, что, наверное, недостаточно талантливы, оттого мало снимались.
— И сейчас так думаю. Когда человек отмечен Богом, он все равно находит своих режиссеров, а я не нашла. Ни у кого не задерживалась.
— Вы со школьных лет увлеклись актерской профессией. Что вас манило в ней?
— Меня-то к ней тянуло, но не было уверенности в себе. Не поступив сразу в Ленинградский театральный институт, я не пыталась сделать это через год. Работала упаковщицей на фармацевтическом заводе, полтора года — зефирщицей на кондитерской фабрике (с тех пор зефир не люблю), секретаршей у министра здравоохранения, манекенщицей. Меня увидела ассистентка с Таллинской киностудии Лейда Лайус и пригласила в массовку фильма «Незваные гости». Если бы не она, я бы и во ВГИК не поехала. Узнав, что Сергей Герасимов набрал мастерскую во ВГИКе и ему не хватает двух девочек, она мне об этом сказала. А сама подошла к Герасимову с фотографией из «Незваных гостей», где я сыграла певицу ночного кабаре с разрезом платья от бедра, волосами, как у Марины Влади, наклеенными ресницами. Если бы не Лейда, я б до сих пор зефир упаковывала, как моя мама, которая всю жизнь была рабочей.
— Говорят, Герасимов ко всем студентам относился как отец родной?
— Герасимов и Макарова — наши вторые родители. Когда Коле Губенко и другим моим однокурсникам не на что было жить, стипендия-то — 23 рубля, Тамара Федоровна находила способы деликатно передать деньги. Благодаря Герасимову весь наш курс сразу попал в Театр киноактера. Он добился того, чтобы меня прописали в театральное общежитие, причем мужское. Но я там, конечно, не жила, снимала комнату у жены режиссера Алексея Дикого.
— Именно профессия принесла вам встречи с выдающимися людьми. Один Евгений Урбанский чего стоит.
— Женя не сильно старше был, а относился ко мне как к девчонке. Подарил свою фотографию, когда мы снимались в картине «Большая руда»: он с кружкой пива, морщится, будто пиво плохое. И надписал: «Так вот с тобой работать». Как-то на «Мосфильме» повел меня в буфет: «Лариска, пойдем чаю попьем». Буфетчице, которая знала его вкусы, сказал: «Марина, мне стакан крепкого чаю, а ей — полстакана». Стал размешивать сахар, и я вслед за ним. А там коньяк оказался. Я Женю тоже воспринимала как большого ребенка, хотя он был крупный, с мощным голосом. Он своим Маяковским задолбил нам все мозги. В Губкине, где проходили съемки, мы каждый вечер собирались в номере у оператора Германа Лаврова. Голос у Жени красивый был. Романсы он пел великолепно, владел гитарой. Женя засовывал руки в карманы и как будто «доставал из широких штанин» паспорт, лежавший там «дубликатом бесценного груза»: «Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза». В Губкин тогда отправляли на «химию» осужденных. Одного из них, похожего на Есенина, он как-то привел в нашу компанию. Они начали соревнование. Женя Маяковского читал, а тот парень — Есенина. Всем понравился, а потом выяснилось, что он за убийство сидел. Урбанский доверчивый был. Если обижался, надувал губы, как ребенок.
— Где вы только не побывали! Про вас Высоцкий написал знаменитые строки: «Куда мне до нее! Она была в Париже». А где не были?
— Жалею, что из-за лени не обзавелась большой картой СССР и не отмечала места своих поездок. Я колесила по стране от Бюро пропаганды советского киноискусства, сама таскала фильмы в яуфе — это такая коробка для хранения кинопленки. Никто нас не сопровождал. Помню, высадили на Игарке. Дикая пурга не позволила до Норильска добраться. Сутки сидела там, даже творческую встречу устроила в аэропорту. Надо быть в Находке, а я в Игарке сижу. За окном — 50 градусов мороза. И меня в Норильск на вертолете отправили тайно от других пассажиров. Никто меня там не встретил. И я по полю волокла яуф, ковыляла на каблуках... А тюрем и лагерей сколько я объездила! Помню, помещение как барак, человек 300 мужиков в ватниках на полу сидят, скамеек нет. А посередине висит экран, и я стою. Причем концерты в военных организациях и тюрьмах не оплачивались, считались шефскими. За творческую встречу платили 9 рублей.
— А какой свой фильм вы считаете главным?
— «На семи ветрах». С ним я оказалась на Каннском кинофестивале. Увидев его, Владимир Басов пригласил меня в картину «Тишина». Тогда он переживал период безвременья: разошелся с Натальей Фатеевой и еще не нашел Валентину Титову. Быстро, за 6 месяцев, снял картину. Немецкий режиссер Иоахим Хюбнер тоже пригласил меня на фильм «Доктор Шлюттер», увидев «На семи ветрах». А вообще у меня три основные картины — «На семи ветрах» Станислава Ростоцкого, «Исполнение желаний» Светланы Дружининой и «Любовь Серафима Фролова» Семена Туманова. Я в течение четырех лет снималась в Германии в шести картинах.
— Многие вас воспринимают как уроженку Эстонии, но вы-то родились в Ленинграде.
— Я там мало жила, только в блокаду. Помню Сибирь, куда нас эвакуировали в 1944 году, уже после прорыва блокады. К тому времени моя старшая сестренка умерла от голода, бабушку убило, а папа был ополченцем, погиб в 1942-м. Я его не помню. Только мишка остался от папы. Он мне его подарил на день рождения в 1939-м. У меня есть фотография, где сестренка моя с мишкой стоит. Он всю блокаду со мной прожил, поехал в Сибирь, потом — в Таллин, где перешел к моим двоюродным сестрам, а потом к их детям. И вернулся ко мне года три назад от внучки моей сестры, которая вышла замуж за немца и живет в Берлине…
— А что еще осталось в памяти из детства?
— Как сестренка меня под кровать затаскивала, но это скорее с маминых слов. Ленинск-Кузнецкий Кемеровской области помню: как с крыш прыгали в снег, как в чужой тужурке ходила, потому что носить было нечего. Помню собаку по кличке Букет и кота. Жили в землянках. Когда я играла маму Гагарина в фильме «Так начиналась легенда», мы тоже жили в таких жилищах, обшитых изнутри чем-то теплым, где хранят картошку, лук. Помню елку, где я читала стихи, и мне котлету подарили. Брат дедушки по маминой линии Карл Густав Трейер пригласил нас в Таллин. Там я ходила в детский сад, школу окончила. Моего дедушку звали Адольф Густав Трейер. У него была даже не эстонская, а финско-шведская кровь. И по папиной линии тоже были шведы. Мой дедушка Иоганн Шведе был женат, и у него было 7 детей. Но он встретил тверскую крестьянку Лужину, папину маму, и влюбился. Она была красавицей с косой. Я видела прошение, которое дед написал государю, чтобы тот разрешил ему уйти из семьи на десять лет. Почему на десять — непонятно. С ней он прижил четверых детей: папу, его братьев и сестру. Они были незаконнорожденные. Поэтому фамилия у папы Лужин.
— Чем вы сегодня живете?
— Я благодарна Богу за то, что он дал мне возможность родить хоть одного ребенка — Павла. У меня прекрасные внуки. Хочется, чтобы они никогда не испытали того, что испытали мы в блокадное время. У меня нет партнера по жизни, но я не очень страдаю от этого. Чтобы работа была. Без нее умираешь. Мне говорят иногда: «Что ты все время мотаешься? У тебя уже возраст». Мы сейчас с антрепризой поедем по восьми городам Урала. Это тяжело очень. Но стоит остаться дома — дни быстро летят. Прилег — и уже 3 часа. Так и проспишь всю оставшуюся жизнь…
