— Как вы воспринимаете Россию сегодня?
— Именно сейчас, в Иркутске, особенно остро почувствовала свою родину. Первый раз за многие-многие годы поняла, что мои корни здесь, на Байкале. И множество родственников. Хотя здесь не росла, бывала лишь ребенком. А в Москве всего этого совсем не чувствую. Да, выросла там, училась в консерватории, но жизнь была суровая, почему и уехала в
— Ну хоть что-то в Москве осталось — квартира, например?
— Ничего, только папина квартира в Жуковском (он недавно скончался) осталась жене его, с которой я также близка. А в Москву приеду в феврале, играть Брамса с Плетневым и его РНО. Даже менеджерам сказала: как можно больше концертов организуйте в Москве. Но время найти трудно: много записей, семья большая...
— И вы с семьей живете в Лондоне, насколько знаю. Почему не в Америке?
— В Нью-Йорке жила два года. Людей много. Шумно и грязно. Неспокойно. Потянуло за океан. По складу я человек европейский. Больше 20 лет живу в Лондоне (хотя гражданство австрийское, в Англии пока не подавала). У нас очень красивый дом в центре, сами построили. Купили землю, снесли прежний дом, делали по индивидуальному проекту из камня и дерева новый... Тихое, спокойное место, ощущение, будто за городом.
— Как вам не надоедает до сих пор играть? Всем всё доказали...
— Хороший вопрос, кстати. Не надоедает только потому, что весьма обширный репертуар. Столько всего — например, те же сонаты Бетховена, причем играю их по-другому, на жильных струнах, вот и узнаешь постоянно что-то новое. Музыкально растешь. А если профессиональная статика, играешь одно и то же, то, конечно, будет надоедать. Очень много скрипачей в возрасте начинают играть одинаково, и это чувствуется. Нет, как у молодежи, страсти — как вон у вашей девушки Алены Баевой — и темперамент, и страсть. А к
— Да у вас даже в глазах — желание жить!
— Потому что музыка неисчерпаема. В путешествиях постоянно слушаю iTunes — и не классику, а много джаза, world music из Индии, Африки, поп, да все что угодно! Сейчас увлеклась бразильской темой, невозможно: она у меня в голове постоянно. И это — кто знает — может откликнуться в новом проекте. Интересны все жанры, а не только концерты Брамса и Чайковского.
— Есть ли у вас любимые среди скрипачей?
— Увы, мало слушаю коллег. Не хожу на концерты. Вот сегодня услышала Алену — мне понравилось. Когда была маленькой, росла на музыке Когана, поскольку у него училась. А потом уже было все свое, и не нужно было слушать иных скрипачей. Надоедает после первых 5 минут. Все одинаково у них звучит, даже если идеально играют. Но скучно. Скучно! Не надоедают джазовые скрипачи или играющие цыганскую музыку... потому что это — иное, и этому учишься.
— Ваш ансамбль — ансамбль Мулловой и Матью Барлея (мужа) из пяти человек — существует постоянно?
— Собираемся изредка на конкретные проекты, а так у всех свои группы, как, например, у феноменального джазового пианиста Джулиана Джозефа свое трио... И Матью играет с многими музыкантами как солист.
— А дети тоже пошли в музыку?
— Да, конечно. Дочки играют на фортепиано и поют. Младшая при этом учится балету. Сыну 20 лет, занимается в Кембридже, играет больше всего на бас-гитаре с уклоном в джаз, а еще на рояле, контрабасе и валторне, сочиняет много, поет, необыкновенные способности. Наверное, станет композитором, пока неизвестно. Хотя это везде трудно — и здесь, и на Западе. Больших имен в современной музыке очень мало.
— Кстати, вас-то привлекает современная музыка? Можете слушать того же Штокхаузена?
— Очень трудно: часто эта музыка пишется от ума, не от сердца. Причем люди, которые ее пишут, не умеют играть на скрипке или виолончели. То есть элементарно не знают нашей физики. Бах, Моцарт сами превосходно играли и знали тонкости инструмента, много импровизировали. А сейчас такие вещи пишутся, что их и сыграть невозможно. И нет спроса.
— Но какой тогда смысл?
— Иногда и смысла нет. Трудно уловить. Хотя недавно играли концерт Томаса Лахера для скрипки и виолончели. Там тоже были проблемы с балансом, оркестр меня заглушал, но это было интересно, потому что композитор не боялся простых аккордов, мелодий.
— То есть приходится в современной музыке аккуратно нащупывать вперед тропинку...
— ...да, и никогда не знаешь, что получится.
— Вот вы сейчас, при всех регалиях, делаете абсолютно все что захотите, или импресарио, агенты как-то могут на вас надавить?
— Мне никто не может указать, что делать. У меня столько концертов, что жаловаться не приходится. Если какой-то и отменится — буду только счастлива, что проведу время с семьей. Могу без концертов прожить. И делаю все что хочу — хочу играю, хочу записываюсь.
— Так всегда было?
— С самого начала. Мне повезло: как только из Союза уехала — так карьера и сложилась хорошо. Ведь так хотелось жить при моем-то характере! Свободы хотелось, даже не карьеры! Ведь тогда никто подумать не мог, что не будет коммунизма. Но я задыхалась. И на Запад приехала с 5 долларами в кармане, вообще без ничего. Один смычок в целлофановом пакетике.
— И в детстве не было развилки — музыкантом стать или нет?
— Не было. С 4 лет пилила. Это была единственная возможность прорваться к хорошей жизни, понимаете? Хотелось жизни не как у простых людей. Хотелось много путешествовать. Хотелось — как это по-русски — льгот?
— Привилегий?
— Да, привилегий. Все к этому и стремилось — как выжить в советской системе. А ведь происхождение очень простое — вышла из крестьян. Все предки — кулаки, крестьяне с украинских деревень. У нас в СССР ни блата не было, ни денег, ничего. Но семья отца смогла вырастить своих детей, выучить, отец окончил институт — хорошая голова, вышел в люди, работал в ЦАГИ, жил в Жуковском. Но родители никакого отношения к музыке не имели.
— То есть это редкий пример того, как в немузыкальной семье может вырасти скрипач.
— Но папа-инженер ходил на все уроки и каждый день дома со мной занимался по три часа — руки и звук ставил. Смотрел по телевизору, как играет Ойстрах, — на его звукоизвлечение, как точно локоть держать, смычок. Это было сурово; но уже пошла амбиция, стали хвалить. В ЦМШ — успехи, конкуренция, желание играть лучше всех. Потом выиграла конкурсы Сибелиуса и Чайковского (1982). А концертов не давали, несмотря на победы! До чего доходило: моим мужем тогда был дирижер Вахтанг Жордания, вот он должен был играть с солистом Слободяником, но тот перед концертом вдруг заболел. Что делать? Вахтанг и говорит: «У меня солистка есть, победительница конкурса Чайковского». Я сыграла, все дела. Причем вообще без репетиций. А потом мужу делают замечание: как так, девочку с улицы привел! Так что посмотрела я на свое будущее — и поняла, что надо уезжать. И долго сюда не тянуло вообще. Потянуло в последние два года из-за папы. Потому что он болел, а теперь его не стало...
— А ваши дети знают русский язык?
— Говорят с ошибками. Пишут коряво. Пытаются. Но не получается долго, между собой все равно говорим по-английски. И жить сюда они не приедут.
Иркутск
